Нет, и это ничуть Кенни не заинтересовало. Он увлеченно поглощает сэндвич. Поэтому Джордж спрашивает:
— Нравится?
— Еще бы!
Он ухмыляется с набитым ртом, а проглотив, добавляет:
— Знаете что, Сэр? Думаю, вы нашли секрет идеальной жизни!
— Я нашел?
Джордж проглатывает добрую четверть виски, ударной дозой надеясь облегчить сжавший горло при воспоминаниях о Джиме и его зверинце спазм. Но он многовато пьет и все быстрее пьянеет.
— Вам трудно понять, но парни моего возраста о такой жизни могут только мечтать. Я хочу сказать, что может быть лучше? Никто не командует, можно делать все, что взбредет в голову.
— Таково ваше представление об идеальной жизни?
— Ну, конечно!
— Серьезно?
— Что такое, Сэр? Вы мне не верите?
— Я не понимаю, если вы мечтаете жить один, как быть с Лоис?
— Лоис? А она тут при чем?
— Так ведь, Кенни — не люблю лезть не в свое дело — но, ошибаюсь я или нет, мне казалось, вы можете…
— Пожениться? Нет. Об этом нет речи.
— Вот как…?
— Она говорит, что за белого не выйдет. Не способна воспринимать наших всерьез. Все, что мы делаем — бессмысленно. Поэтому она думает вернуться в Японию преподавать.
— Но ведь у нее американское гражданство, не так ли?
— Ну да, нисей, американка японского происхождения. И все равно, когда началась война, их всей семьей отправили в Сьерра-Неваду, в лагерь для интернированных. Ее отцу пришлось за гроши продать свой бизнес, просто даром отдать тем скотам, которые захапали японское добро, а потом толкали речи про отмщение за Перл-Харбор! Лоис была тогда ребенком, но такие вещи не забываются. Говорит, с ними обращались, как с врагами; всем по фигу, на чьей они стороне. Она говорит, только негры обращались с ними по-людски. Еще некоторые пацифисты. Иисусе, легко понять, за что они нас могут ненавидеть! Хотя, она как раз не может. Она во всем умеет находить смешную сторону…
— И как ты к ней относишься?
— Ну, она мне очень нравится.
— А ты нравишься ей, так?
— Думаю, да. Ну да. Очень.
— Но ты не хочешь на ней жениться?
— Хочу, конечно. Если она передумает. Только вряд ли. Но вообще я не тороплюсь жениться. У меня масса срочных планов, например… — Кенни замолкает, пристально, с вызывающей усмешкой глядя на Джорджа. — Знаете, что я думаю, Сэр?
— Что вы думаете?
— Похоже, вам не очень интересно, женюсь я на Лоис, или нет. Думаю, вы хотите спросить о другом. Но сомневаетесь, как я к этому отнесусь…
— И о чем я хочу вас спросить?
Это уже форменное заигрывание, с обоих сторон. Кенни от пива и беседы расслабился, одеяло сползло, обнажив одну руку и плечо на манер классического греческого одеяния хламис, которое носили любимые ученики философов. Сейчас он чрезвычайно, опасно очарователен.
— Вы хотите знать, спали мы с Лоис, или нет.
— А вы спали?
Кенни торжествующе смеется.
— Значит, я прав!
— Может… может, нет. Так как, было?
— Было, как-то раз.
— Почему только раз?
— Потому что недавно. Мы пошли в мотель. Он чуть дальше по пляжу, между прочим, почти рядом.
— Поэтому вы сюда приехали?
— Да… отчасти. Я пытался уговорить ее пойти туда еще раз.
— И потому вы поссорились?
— Кто сказал, что мы поссорились?
— Вы ушли, она поехала домой одна, разве не так?
— Ну нет, это потому… Нет, вы правы — она отказалась. Ее мутило от этого мотеля и в первый раз, ее можно понять. Клерк, регистрация — надо пройти все эти процедуры. И конечно, они прекрасно знают, кто и зачем… Свидание превращается в черт знает какое серьезное дело, типа грехопадения, или того круче. А какие взгляды! Девушки переживают эти вещи гораздо тяжелее нас…
— Так что, она с вами порвала?
— Черт, нет, все не так плохо! Понимаете, она не против, в принципе. Собственно, она даже… ну, так или иначе… думаю, мы что-нибудь придумаем. Посмотрим…
— То есть, найдете место, где не будет любопытных глаз?
— Разумеется, это было бы классно…
Кенни улыбнулся, зевая, потянулся. Хламис соскользнул и со второго плеча. Поднимаясь, он набросил одеяло на плечи, становясь опять неловким американским юнцом двадцатого века, выброшенным нагишом на берег.
— Слушайте, Сэр, уже чертовски поздно. Мне надо ехать.
— И куда, позвольте спросить?
— Как куда, обратно через город.
— На чем?
— Можно доехать на автобусе, разве нет?
— Они начнут ходить часа через два, не раньше.
— Ну, все равно…
— Почему бы не остаться? Завтра я отвезу вас.
— Не думаю, что я…
— Если вы отправитесь пешком через город, в темноте, когда все уже закрыто, полиция обязательно задаст вам пару вопросов. А так как вы не совсем трезвы, простите за детали, вас могут забрать.
— Честно, Сэр, все обойдется.
— Думаю, вы сумасшедший. Впрочем, через минуту мы это обсудим… Для начала садитесь. Я должен вам кое-что сказать.
Кенни послушно садится. Вероятно, он заинтригован, к чему клонит Джордж.
— Теперь, слушайте меня внимательно. Я вам собираюсь изложить некоторые факты. Комментарии совершенно излишни. Если захотите, потом решите, нужно вам это или нет. Это понятно?
— Да, Сэр.
— Неподалеку живет женщина, моя близкая подруга. Мы ужинаем вместе раз в неделю; иногда чаще. Собственно, мы ужинали сегодня. Ей неважно, в какой день я к ней прихожу. И я думаю, что могу приходить к ней в этот самый вечер каждую неделю — не обязательно ради вас. Но всегда этот день недели… Это вполне понятно? Нет, не отвечайте. Слушайте дальше, я только приступаю к главному… В дни, когда я буду у нее, я никогда, ни в коем случае не появлюсь здесь раньше полуночи. Понимаете? Нет, слушайте! Дом никогда не запирается хотя бы потому, что сюда легко проникнуть, просто разбив стеклянную дверь. Наверху, в кабинете, есть кушетка, заметили? Она всегда застелена чистым бельем, на случай ночевки нежданных гостей, каковым вы сейчас могли бы стать… Нет, послушайте! Если этой постелью воспользуются, потом аккуратно заправив, я даже не замечу. А моя домохозяйка просто отправит белье в стирку; рассудив, что у меня были гости, а ей позабыли об этом сказать… Таково принятое мной решение. С таким же успехом я мог рассказать, что собираюсь поливать сад в определенный день недели. Плюс, я ознакомил вас с некоторыми особенностями этого дома. Вам решать, принять это к сведению, или забыть. Вот и все…
Джордж пристально смотрит на Кенни. Тот отвечает ему слабой улыбкой. Он совсем чуть-чуть, но все же смущен.
— Ну а теперь принесите мне выпить.
— Хорошо, Сэр.
Кенни встает слишком поспешно, он явно рад разрядить напряжение. Он берет бокал Джорджа и уходит на кухню.
— И себе не забудьте, — кричит ему вслед Джордж.
Кенну выглядывает из-за угла, ухмыляясь:
— Это приказ, Сэр?
— Чертовски верно!
ПОЛАГАЮ, вы считаете меня грязным старикашкой?
Пока Кенни возится на кухне, Джордж замечает в себе переход в иную фазу. Садясь на свое место, Кенни еще не знает, что перед ним сидит новый Джордж: опасный Джордж, угрожающе четко и ясно излагающий свои мысли Джордж. Въедливый, готовый огласить свой приговор Джордж. Оракул Джордж, способный изрекать пророчества на некоем мистическом языке.
Какая кардинальная перемена со времен попойки в баре «Правый борт». Теперь это не символические, но сугубо личные отношения. И как это ни парадоксально, Кенни не приблизился, а удалился за пределы досягаемости наэлектризованного поля. И представьте, лишь до этого момента Джордж видит его вполне ясно, но затем комнату заливает ослепляющий свет, и лицо Кенни растворяется в его сиянии.
— Ничего не отвечайте, — говорит Джордж Кенни, опасаясь узнать его мнение, и неважно какое оно, — я признаю, черт, конечно признаю, что я действительно грязный старикашка. Как девяносто девять процентов стариков. Это так и есть, если позволите продолжать в таком духе. Я не против терминов, которые вы на меня налепите, но я против подобного ко мне отношения — исходя из ваших же интересов.
— Послушайте, дела и так плохи — это катастрофа в прямом и любом переносном смысле, нам незачем забивать голову еще и дурацкими категориями. Зачем вообще мы живем? Сортировать своих ближних по каталогам, как туристы в художественных галереях? Или все же обрести способность чувствовать некие знаки, сигналы от себе подобных, пока не поздно? Ответьте мне!
— Как все это просто для вас, молодых: догнать человека в кампусе, обвинить в скрытности. Боже милостивый, в скрытности! И это все? Вы способны понять, каково мне, как бы я хотел говорить с вами?
— Вы спросили об опыте. Я объяснил. Опыт бесполезен. Но он мог бы быть полезен. Если бы мы не были такими идиотами, чинушами и трусами. Вы тоже, дитя мое. И не вздумайте отрицать! А шокировала вас постель в моем кабинете, потому что вам так проще. Вам не нужны мои резоны. Черт, вы не поняли? Постель эта и есть опыт.
— Вы спросили об опыте. Я объяснил. Опыт бесполезен. Но он мог бы быть полезен. Если бы мы не были такими идиотами, чинушами и трусами. Вы тоже, дитя мое. И не вздумайте отрицать! А шокировала вас постель в моем кабинете, потому что вам так проще. Вам не нужны мои резоны. Черт, вы не поняли? Постель эта и есть опыт.
— Ну, ладно, я вас не виню. Чудо, если бы вы действительно поняли. Это ерунда, забудьте об этом. Вот он я, а вот вы, в этом дурацком одеяле. Зачем оно вам, ради святого? Зачем я вообще это говорю? Может, вы и это поймете превратно? И ладно, если так, мне плевать. Главное, вот я, и вот вы, и нам некому здесь мешать. Такого может никогда более не случиться. Буквально! А время уходит безнадежно. Ладно, все карты на стол: зачем вы вообще здесь? Вы хотели узнать кое-что от меня! Это истинная причина вашего появления здесь, даже если вы правда верите, что хотели переспать с Лоис. Поверьте, я ничего не имею против нее. Она воистину ангел. Но грязного старикашку вам не обмануть — он знает цену сентиментальной влюбленности; это важная вещь, но не самая важная. Нет, Кеннет, сюда вы пришли ради меня, сознаете ли вы это, или нет. Частичка вашего сознания прекрасно знала, что Лоис в мотель не пойдет, поэтому она отправится домой, а вы — сюда. Думаю, сейчас бедняжка в отчаянии рыдает в подушку, так пожалейте ее, когда увидитесь…
— Но я отвлекаюсь. Суть в том, что вы пришли ко мне узнать нечто важное. Зачем отрицать, чего стыдиться? Поймите, я вас насквозь вижу. Я знаю, чего именно вы хотите. Узнать, что я есть…
Ах, Кеннет, я сам этого хочу больше всего на свете! Чертовски хочу! Но не могу. Буквально. Вы поймите, откуда мне знать, что я такое? Так что мне нечего сказать. Вам придется узнавать самому. Я есть книга, которую вам предстоит прочесть. Книга не может этого сделать без вас. Она даже не представляет, о чем она. Я не знаю, кто я есть…
Вы могли бы меня понять. Если бы постарались. Вы один в кампусе способны на это, я уверен. И это самое прискорбное и безнадежное. Вместо понимания вам проще записать меня грязным старикашкой, превратив этот вечер, который мог бы стать самым бесценным и незабываемым в вашей юной жизни, в пошлое кокетство! Вам не нравится это слово? Но именно так это называется. Трагедия в том, что оно везде: кокетство вместо честного секса, пардон за прямоту. Это сплошное кокетство — одеяло на одно плечо, якобы скверные мотели. Вы упустили единственный шанс, который мог бы — и это не пустые слова — перевернуть всю вашу жизнь…
Сначала улыбающееся лицо Кенни еще четкое, потом его улыбка распадается на мельчайшие ослепительные радуги; и Джордж закрывает глаза. Звон в ушах громче Ниагарского водопада.
ПОЛЧАСА прошло, или час — не больше, пожалуй — Джордж моргает, он просыпается. Еще ночь. Темень. Тепло. Постель. Он в постели! Резко поднимается, опираясь на локоть. Включает настольную лампу. Это его рука включает, на руке рукав, рукав пижамы. Я в пижаме!
Как? Почему?
Но где он?
Шатаясь, Джордж выбирается из кровати, чувствуя легкую тошноту, толком еще не проснувшись. Надо сходить в гостиную. Нет, стоп! Рядом с лампой он видит бумагу:
Я подумал, пожалуй, мне лучше уйти. Я люблю бродить по ночам. Если меня загребут копы, я не скажу, где я был — клянусь! Даже если мне будут выкручивать руки.
А вечер был грандиозный. Давайте повторим? Или вы не верите в возможность повторений?
Нигде не нашел использованную пижаму, поэтому взял чистую в шкафу. Может, вы спите нагишом? Я не стал рисковать, вдруг вы схватите воспаление легких, а?
Спасибо за все,
КЕННЕТ
Сидя в кровати, Джордж читает эти строки. Потом с легким раздражением, словно пробежавший глазами маловажную депешу генерал, выпускает из рук спланировавшую на пол бумагу, встает, идет в ванную, облегчает мочевой пузырь, не взглянув в зеркало, даже не включая света; вернувшись в постель, выключает настольную лампу.
Ничтожный соблазнитель, мысленно говорит он, без малейшего раздражения. И хорошо, что не остался.
Но пульсация нервов и крови в паху не дает уснуть растянувшемуся на спине во мраке ночи телу. Все спиртное скопилось там, внизу.
Лежа в темноте, он воображает себе Кенни и Лоис, оставляющих машину на Камфор-Три-Лейн — чуть дальше, на случай, если за ними следят соседи, незаметно пересекающих мост, открывающих дверь — стук двери, она хихикает — натыкается на мебель в гостиной — короткий японский испуганный возглас — вдвоем на цыпочках они взбираются вверх по лестнице, не включая света…
Нет, ничего не выходит. Джордж пытается несколько раз, но заставить Лоис подняться вверх по лестнице он не в состоянии. Всякий раз на лестнице она будто испаряется (теперь он точно знает, что Кенни не удастся даже затащить ее в этот дом).
Но, начав игру, Джордж не намерен останавливаться. Кенни нужен партнер, поэтому Лоис заменяет тот сексуальный золотистый кот, изящный мексиканский теннисист. Этому парню лестница не помеха! Оба в кабинете наверху. Джордж слышит, как падает на пол ремень… Они раздевают друг друга.
Кровь колотится у Джорджа в паху. Его разгоряченная интимная плоть твердеет и распухает. Пижама сорвана и летит прочь.
Джордж слышит, как Кенни шепчет мексиканцу, давай, малыш! Невидимкой он входит в комнату. Очевидно, что оба теперь почти готовы к любви…
Нет, так тоже не годится. Джордж совсем не чувствует настрой Кенни. Не верит в реальность его желания; кажется, он вот-вот рассмеется. Надо быстрее найти ему замену! Джордж поспешно превращает Кенни в крупного блондина с теннисного корта. Вот так-то лучше! Отлично! Теперь пусть обнимутся. И пойдет яростная плотская забава. Джордж парит над ними, наблюдает. Он на миг-другой сливается то тем, то с другим тяжко дышащим в конвульсиях страсти телом. Он — это они, оба сразу. Ах… как хорошо! А-а…!
Ты старый кретин, говорит ему разум. А мне не стыдно, с беззлобно снисходительной усмешкой говорит он обмякшему, вспотевшему телу; словно старому прожорливому псу, слопавшему неразумно большой кусок мяса. Ну что, может теперь поспим? Нащупав носовой платок под подушкой, он вытирает им живот.
КОГДА сон понемногу начинает дурманить сознание, он спрашивает себя, не стыдно ли ему будет завтра встречаться с Кенни взглядом?
Нет, ничуть. Даже если он доложит Лоис (что вряд ли): я его раздел, уложил в постель — он напился, как последний дурак. Придется тогда рассказать и о купании: Ты бы видела его в воде — прямо чокнутый пацан! Вас нельзя оставлять без присмотра, сказал я ему.
Джордж улыбается про себя, он совершенно с этим согласен. Конечно, я чокнутый, думает он, в том мой секрет, моя сила.
И собираюсь продолжать в том же духе, объявляет он. Вы еще не такое увидите, вы все! И знаете, что? Я лечу в Мехико на Рождество! Что, спорим? Утром сразу же забронирую рейс.
Он засыпает, еще улыбаясь.
ЧАСТИЧНО он еще здесь, иногда чуть тревожит плоскую поверхность воды. Большая часть Джорджа погружена в сон.
Мозговое вещество внутри покоящегося на подушке черепа смутно функционирует; не так, как днем. Оно неспособно сейчас принимать решения. Но, может именно поэтому, в таком состоянии оно может знать, что отдельные решения не были приняты: то есть некие тайно подписанные и засвидетельствованные дополнения, сокрытые затем в потаенном месте в ожидании часа их исполнения.
При свете дня Джордж мог бы допросить автора тех решений; однако к утру эти ответы испарятся.
А если он отпугнул Кенни? А если он не вернется?
Пусть уходит. Джорджу он не нужен, ему ни один из этих парней не нужен. Ему не нужен сын.
А если Шарлотта вернется в Англию?
Тогда он обойдется без нее. Ему не нужна сестра.
Вернется ли в Англию Джордж?
Нет, он останется здесь.
Из-за Джима?
Нет, Джим уже в прошлом. Он ему теперь не нужен тоже.
Но Джордж так явственно помнит его.
Джордж заставляет себя помнить. Он боится забвения. Он говорит — Джим моя жизнь. Нет, надо забывать, чтобы жить. Джим это смерть.
Но зачем ему оставаться здесь?
Здесь он нашел Джима. И верит, что здесь найдет другого Джима. Еще не зная об этом, он уже ищет.
Почему Джордж верит, что найдет его?
Он лишь знает, что должен. И потому верит, что найдет.
Но Джордж стареет. Вдруг окажется, что уже слишком поздно?
Никогда не говори этого Джорджу. Он не станет слушать. Не посмеет. К черту будущее. Оно для молодых, для Кенни. А Чарли пусть живет прошлым. Джордж живет здесь и сейчас. Здесь и сейчас он должен найти другого Джима. Здесь и сейчас любить и жить…