Артёма. Чувствует, как аккуратно действуют его руки. Ни привычной порывистости и наглости, ничего дерзкого нет в его
прикосновениях.
— Гера, ты просто создан, чтобы возиться с лифчиками, — сдавленно смеется и закусывает губу.
— Сам себе удивляюсь.
— Видишь, сколько в тебе еще есть скрытого и не познанного.
— Не говори, сплошные таланты, — вздыхает он, смотрит на ее спину, чуть подтягивает левую лямочку тоже. Для верности.
— Ну как? — спрашивает она и ждет, пока он поднимет взгляд.
Но его взгляд сначала скользит по плечу, опускается в глубокую ложбинку.
Ее грудь реагирует на этот взгляд ощутимым напряжением в сосках.
— Нет, — Артём смотрит на нее в зеркало, притягивает к себе, обхватывает талию, смыкая руки в замок, — без него лучше.
— Это понятно, — отзывается Дружинина, краснея, но не от смущения. Какое-то другое топит ее чувство. Что-то радостное и
нежное охватывает все тело. От кончиков пальцев до макушки. Что-то горячее сковывает, когда Гергердт обнимает.
— Может мне магазин лифчиков открыть? — ухмыляется он, склоняясь к ее плечу. Двигается по нему губами, замирает на
шее, но не целует, а крепко прижимается, вдыхает запах кожи, крепче прижимает ее стройное тело к себе. Рада в ответ
только усмехается, не зная, как поддержать эту шутку. Или не шутку. — А то я все машинами спекулирую, и мне мои
менеджеры постоянно втирают: кризис в стране, не продаются сейчас мерседесы. Кризис не кризис, но уж если не на
мерседес, то на лифчик-то баба все равно мужика разведет, да?
— Да, — смеется Рада. — Без лифчиков нам никак. Так, все, давай следующий.
— Давай.
Точно. Гера точно всю жизнь только и делал, что лифчики расстегивал. Рада и вздохнуть не успевает, как он справляется с
крючками и оставляет ее голой. И руки его, снова обретая знакомую смелость, обхватывают грудь, сжимают не грубо, но
жестко. Совершенно по-собственнически. И видно, какое это доставляет ему наслаждение. По его лицу видно, по
срывающемуся дыханию слышно. По нетерпению, которого, впрочем, не видно, но оно чувствуется, ощущается обнаженной
Радкиной спиной и раздраженной кожей. Кожа вся, к слову, в мурашках. Потом легче. Потом он гладит ее. Горячими
ладонями. Разворачивает к себе и гладит. Начиная с живота, от самого пояса джинсов ведет руками вверх, будто втирает
какой-то бальзам. По груди, по плечам. Целует, заводя свои руки за ее спину. Целует губы. Не накрашенные, мягкие,
раскрывающиеся. Они сладкие, отдающие всю нежность. И желание. Она вся в желании. Отвечает. И в страсти. У нее
горячие ладони. Она обнимает его спину. Цепляется за плечи…
У него кружится голова. Он хочет ее так, как еще никогда не желал до этого. Почему здесь, сейчас, в этой примерочной
возникло такое сумасшедшее желание, не знает. Как тут можно что-то знать? Руки ничего не понимают, кроме прикосновения
к ее коже, губы ничего – кроме ее губ.
— Артём, остановись, у нас еще пятнадцать лифчиков.
— Да ну их нахрен. Мне одного хватило.
— Ты сейчас возбудишься, что я потом с тобой делать буду?
— Вообще глупый вопрос: что потом со мной делать.
— Ты, по-моему, вообще забыл, где мы находимся.
— Забудешь тут…
— Все, отпусти, — пытается освободиться от его рук. Но Гера настойчив.
— Я сейчас отвалю этим продавщихам сумму их дневной выручки, так они магазин закроют еще и у дверей покараулят, чтобы
никто не ломился, и мы с тобой испробуем все примерочные. Хочешь?
Дружинина сдавленно смеется, с трудом сдержав чуть не сорвавшееся в ответ «хочу». Да, хочет она переспать с ним в
примерочной.
— Отстань, говорю. Дома… — Ее джинсы уже расстегнуты и почти сняты. Вместе с красными трусиками. — Гера, ты
животное. Потерпи до дома...
— Дома в юбке.
— Ладно, в юбке. Хорошо, в юбке! — спешно соглашается, лишь бы только он убрал руки.
И он убирает. Отпускает ее. Она торопливо застегивает джинсы, стараясь подавить в себе желание натянуть следом кофту и
оставить эту затею с покупкой белья. Но мучает Раду не смущение, а неловкость физическая: слишком сильно возбуждение,
чтобы спокойно закончить примерку. Какое тут спокойствие, когда впору скинуть все с себя и сексом заняться прямо в
примерочной. На секунду ей даже представляется, как это могло бы здесь быть.
Интересно, а Гера, правда, сделал бы, как говорит, или это только слова?
Тут же ловя в зеркале горящий взгляд Артёма и видя его напряженное лицо, Дружинина понимает: нет, не слова это, он легко
бы выполнил свое обещание.
Снова с языка так и рвется крамольное «хочу»...
— Артём, помоги, — вздыхает она, надевая очередное кружевное чудо. — Или ты хочешь за дверью подождать?
— Нет уж. Никак не могу пропустить такое увлекательное зрелище. Смотрел бы вечно.
— На мою голую спину?
Его взгляд демонстративно падает ниже ее поясницы.
— Зачем на спину…
***
— Кузя, пить будем или нет?
— Пить? — переспрашивает зареванная Наташка. — Чего пить? Пью уже… — Смотрит в свою полупустую чашку с чаем.
— Водку, конечно, — предлагает Гергердт, но не по доброте душевной или от хорошего настроения. Зол он невероятно. На
эту самую Наталку и зол.
После магазинов поехали с Радой домой. Даже ужинать никуда не заезжали, решили заказать еду на дом. Не хотел Артём,
чтобы она весь вечер торчала на кухне. Рассчитывал, что весь вечер и всю ночь она будет торчать в спальне. В кровати.
Хотел ее безумно. Думал с ума сойдет, пока они до дома доедут, а как порог собственной квартиры переступил, так
началось… Звонки какие-то, проблемы у всех. То одно, то второе, то третье, будь оно все проклято. Рада уже сходила в душ,
напялила юбку, которую они купили, а он все висел на телефоне и обкладывала матом своих топ-менеджеров. Наверное, в
это время она и успела созвониться с Наташкой. Или Наташка с ней. Неважно. Зато теперь Кузька сидит у него на кухне и
уливается слезами. Нахрен бы она была ему тут нужна. Кузька эта гребаная. С вечно открытым ртом. В него так и просится
или член, или чупа-чупс, или мороженое. Только бы он не открывался и ничего не говорил, ее красный рот.
Но пусть лучше сидит она здесь, несет какую-нибудь чушь, чем ее саму в очередной кабак занесет. И Дружинину вместе с
ней. Хватит с него уже, вытаскивал Радку один раз после такой душевной попойки. С того света вытаскивал.
Только вот зря надеялся, что Кузя вернет вещи и благополучно свалит; она, судя по всему, настроена выплакать на его кухне
всю свою несчастную несостоятельную жизнь. Под водку-то плакать всяко удобнее – вот и предложил ей выпить; она
согласилась. Кто бы сомневался.
В процессе распития выясняется, что у Наташки все хуже, чем предполагалось: хахаль ее бросил, верно, еще и наподдал
напоследок, — задранные рукава рубашки обнажают багровые синяки на руках.
— Ой, Кузя, вот только не ной, пристрою я тебя куда-нибудь, — прерывает Гергердт очередные Кузькины стенания. —
Хочешь, прямо сейчас? — Не дожидаясь ее ответа, хватает свой сотовый со стола и начинает листать телефонную книжку.
— Тебе какого надо? Ну! Говори быстрей!
Кузнецова хлопает влажными глазами, переводит нерешительный взгляд на Раду.
— Богатого ей надо. И чтобы плечи были шире живота, — смеясь, отвечает за нее Дружинина.
— Какая ты, Наталка, принципиальная, — качает Артём головой и, ухмыляясь, набирает чей-то номер. — Сейчас найдем
тебе нормального бульдога.
Кузя приходит в себя, сбрасывая минутное оцепенение, и хватает его за руку, пытаясь остановить.
— Не надо! Ты что!
— Руки убери от меня, — рыкает Гергердт и, дергая локтем, стряхивает с себя нетвердую Наташкину ладонь. — И мяукалку
закрой. Павло, здорово. Слушай, тебе баба нужна? Нужна?.. Завтра привезу. Потом позвоню. Да, позвоню, — прощается он и
возвращает телефон на место. — Ну все, Наталка, радуйся. Павло у нас богатый и спортсмен. Только водку жрать
прекращай, не любит он этого.
— Угу, — кивает Наталка. Потом спохватывается: — Куда завтра? Я завтра буду с похмелья!
— Ну и нормально. Отоспишься, сходишь в салон красоты на оздоровительные процедуры, в крайнем случае еще нашатыря
хлебнешь, до вечера протрезвеешь.
— До какого вечера? Я вся в синяках, — с чувством причитает Наташка. Шмыгает носом, оглядывает себя. Наверное, уже
планирует свидание, раздумывая, как окрутит Павло, что на себя наденет. Ну и слава богу, будет теперь ей чем заняться,
прекратит под ногами путаться.
— А вдруг я ему не понравлюсь? — вдруг говорит Кузнецова с несвойственной ей неуверенностью. Говорит она с
трогательной правдивой неуверенностью, какой Гергердт до этого момента в ее поведении не замечал.
— Почему это ты вдруг ему не понравишься? Смазливая. Смазливая же? — сверлит ее насмешливым взглядом.
Она смущенно улыбается и пожимает плечами. Потом глубоко вздыхает. Тонкая бледно-джинсовая рубашка вот-вот с
треском разойдется на пышной груди, и пуговицы посыпятся на пол. Кажется, Наташка ошиблась с размером.
— Понравишься, — ухмыляясь, добавляет Гера, — титьки у тебя нормальные, подсвечник тоже. И блондинок Пашка любит,
говорит, они особенно женственные, гламурные. А ты Кузя у нас вообще вся гламурная, деваться некуда.
— О, Наташ, подожди, у меня есть хорошее средство от синяков, — вмешивается в этот обмен любезностями Дружинина.
Она мягко соскальзывает со стула, идет к лестнице, поднимается в спальню. Артём провожает ее долгим взглядом. Не в
силах оторваться от ее ног, он в сотый раз проклинает сидящую рядом Наташку.
Рада приносит водолазку, которую они купили. Гергердт до последнего момента думал, что она пошутила, говоря о том, что
подарит водолазку Наташке. Но, как видно, совсем то была не шутка.
Наташка принимает обновку с откровенной радостью. Не потому, что мечтала о черной водолазке или та сильно ей
понравилась. Нет, Наташка любит подарки, она примет все, что угодно, и никогда не откажется от халявы, будь то хоть
случайный поклонник, хоть новая шмотка.
— Иди примерь и будем твою новую одежку обмывать, чтобы носилась хорошо.
Дружинина отправляет Наташку переодеваться, провожает в ванную и там задерживается на минутку.
— Наташ, ну ты думай тоже… Как с места в карьер. Знать не знаешь этого Пашку. — Рада до сих пор в шоке, хотя и не
показывает своего ошеломления. Не знает, чему больше поражаться: наглости Гергердта, тому, как он так быстро
организовал для Наташки нового ухажера, или глупости самой Наташки, что готова та нырнуть в омут с головой, даже о
глубине не побеспокоившись.
— А что? — удивляется Кузя предостережениям подруги. — Чего мне бояться? Я не думаю, что твой Артём мне какого-то
сумасшедшего придурка подсунет или маньяка. Хуже, чем у меня был, уже точно не будет.
Сумасшедший придурок этот Пашка или маньяк надо спросить у Артёма. Что Дружинина и делает.
Вернувшись на кухню, она интересуется, что за тип этот Пашка.
— Нормальный он, Кузьку твою не обидит. Он к женщинам трепетно относится, — на этих словах Гера усмехается. — Два
раза женился, два раза развелся, не складывается у него, все идеал ищет.
— А Наташка моя прям идеал?
— Может и не идеал, но прошаренная, чтобы суметь его крепко за яйца взять. А ему только это и надо.
— Ясно, — Рада неопределенно пожимает плечами и долго смотрит на Артёма странно задумчивым взглядом, будто
вспоминает что-то далекое. Потом ресницы ее вздрагивают, и она, опустив взгляд, медленно достает из пачки сигарету.
Аккуратно зажимает ее в своей привычной манере. — Сейчас Наташку пойду провожать и в аптеку зайду.
— Зачем?
— За тестом на беременность. — Не спешит прикуривать, тщательно разжевывая передними зубами терпкую виноградную
косточку. — Завтра утром сделаю. А то у меня задержка, — нахмуривается слегка, подсчитывая дни, — дней восемь...
наверное.
— И ты так спокойно об этом говоришь?
— А что мне делать? В истерике биться? У меня месяц через месяц задержка. У некоторых цикл не регулярный, а у меня его
вообще нет. Примерно только подсчитываю. Давно уже все как попало. Я уже привыкла тесты покупать.
— Говоришь, что детей не хочешь, но не предохраняешься. И тесты покупаешь. А если тест будет положительный? Что
тогда?
— Как что? Тогда ты станешь папой. Договорились же, что аборт не будем делать.
— Курить бросай! — резко говорит Гера, выдергивает у нее сигарету из руки и выбрасывает.
Рада качает головой. Взамен выброшенной сигареты невозмутимо достает другую.
— Не надо так делать. Никогда. — Отводит руку в сторону, поймав взбешенный взгляд Гергердта. Оборачивается на звук
захлопнувшей двери гостевой ванной. — Завтра поговорим. Вдруг завтра будет повод для разговора. — Теперь она
прикуривает, коротко затягиваясь. С написанным на лице наслаждением втягивает в себя вишневый дым. — Пусть твой
Павло женится на Кузьке, я ее научу печь самые крутые запеканки, будет ему идеал.
Артём сдерживает раздражение. Умело скрывает его при приближении Наташки.
— Слышь, Наталка, и чтобы с другими мужиками не трахалась. А то наругаю. С хорошим человеком тебя знакомлю, попробуй
только меня опозорить.
fima 18.04.2015 23:26 » Глава 16
Никого драть нельзя! Запомни это раз навсегда.
На человека и на животное можно действовать
только внушением.
«Собачье сердце»
Как тихо он спит. Просто удивительно. Насколько активен, импульсивен Артём днем, настолько же он тих и бездвижен во
время сна. Кажется, целую ночь может провести в одной позе. Рада завидует белой завистью, у нее так не получается, у нее
с этим большие проблемы. Она спит чутко и беспокойно. Сегодня проснулась, когда за окном еще не было ни намека на
рассвет.
Гергердт, погруженный в глубокий сон, крепко обнимает ее сзади. Она бессчетное количество времени лежит, не шевелясь, и
слушает его тяжелое дыхание. Он прижимается губами к ее волосам и дышит прямо ей в затылок. Почему-то нравится
слушать, как он дышит. Очень нравится чувствовать спиной, как поднимается его грудь, и их тела невольно приникают друг к
другу еще теснее.
Так странно… Думала, что ни с одним мужчиной в постели ей не будет удобно. С Гергердтом удобно спать, причем во всех
смыслах этого слова. Даже с женихом, с мужчиной, за которого собиралась замуж, от которого забеременела, не было у нее
такого спокойствия. Как ночь — так сплошное мученье. Никаких сладких объятий. Ворочалась все время, маялась, заснуть
не могла. То душно от него, то жарко, то руки-ноги затекали. Думала: с непривычки. Но сколько встречались, столько и
мучилась. Они и не жили вместе, полноценно Рада к нему так и не переехала. Решила, что до окончания университета ей
удобнее будет жить у себя. А летом свадьба.
Теперь, когда думала об этом, смешно становилось: это что ж за любовь такая, раз собственный комфорт оказывался
дороже. Была ли вообще у них любовь? Была. Наверное. Счастливы же они были. Кажется. Сейчас и неизвестно, что из того,
что было, — «было», а что — «кажется».
Давно уже не вспоминала о своем женихе. Столько лет не пускала в сознание мысль о его предательстве, исходя из позиции:
ушел и ушел. Не винила, не сожалела. Это был его выбор, и он на него имел право. Наверное. А ей было не до поиска правых
и виноватых.
Вспомнилось, как отчаянно хотела остаться одна, но еще больше хотела, чтобы кто-то вытащил ее из того ада, в который
она провалилась, вытряхнул из скорлупы. У самой сил не хватало. И смелости не хватало на эту борьбу. Самой все больше
хотелось опустить руки. Заснуть и не проснуться. Сон – единственное спасение. Но как только утром она открывала глаза ее
монстры снова выходили на охоту. Сжимали горло ей и сдавливали грудь до невозможности дышать. И как угодно можно
прикрываться иллюзией нормальной жизни, прятаться ото всех в своем маленьком тесном мирке, вцепляясь в него зубами,
упрямо улыбаться, говорить о всякой ерунде, дышать все равно нечем. Эти монстры смотрели на нее из мимо проезжающих
такси, дышали в затылок в очередях, слышались в незнакомых шагах за спиной, чувствовались в ароматах дорогих
парфюмов. Не было рядом кого-то сильнее этих монстров. Не было того, кто мог бы наплевать на все и вот так, как Гера,
закинуть ее на плечо и унести куда-нибудь. Подальше ото всех.
Почему сегодня все снова всплыло в памяти, черт его знает. Возможно, потому что проснулась рано, и всякий бред в голову
полез. Мысли глупые, ненужные. О предательстве, о непроглядном своем одиночестве и бесконечном неконтролируемом
страхе, о всех трудностях, которые пришлось пережить. Сколько всего пришлось преодолеть, чтобы начать жить хоть как-то
нормально.
Рада научилась. Писала диссертации на заказ и ни о чем больше не думала. Было сложно, адски трудно, она ломала себе
мозги и надрывалась над экономическими анализами, но ни о чем больше не думала. Жила без планов для себя, без
будущего, но зато с кучей планов для других. Единственный план, который она составляла – это план диссертации.
Нужно вставать. Подняться с кровати, тихонько выйти из спальни и сделать этот чертов тест на беременность. Она же
купила несколько штук, они лежат в прикроватной тумбочке, ждут своего часа. Но она не использует их все, сделает только