Полковник просто кивнул, смотря на гостей блестящими, жаждущими крови глазами.
– Послушай, дорогой… – Самед все же занервничал, достал четки, сделанные из какого-то блестящего металла, начал их перебирать крепкими, узластыми пальцами. – Про тебя знают как про человека справедливого, Аллах свидетель. Ты даешь людям саадаку, но главнее этого – ты даешь людям заработать. Ты не потребляешь харам и делаешь намаз. И в то же время ты ходишь в мечеть и молишься там вместе со стариками, в то время как ты молод. Ты даешь закят не правоверным, а бидаатчикам, и ты поддерживаешь бида’а среди своих людей. Будь ты каким-нибудь чиновником, из тех, кому русистское ФСБ говорит, как правильно молиться Аллаху, – в этом не было бы удивительного…
– Я служил в русском ОМОНе, – перебил Тайзиев.
– Мы знаем это… – коренастый перебирал четки, – но мы воины. Для нас достойный враг более уважаем, чем тот, кто сидит с сидящими. Не говоря уж о том, кто говорит о том, что он правоверный, но в то же время содержит нечистых животных, ест их мясо, дает деньги в рост и бегает к русистам в комендатуру с тем, чтобы донести, кто и как молится Аллаху. И мы даем тебе дава’ат, воин. Присоединяйся к нам, и ты станешь уважаемым амиром…
– Я и так уважаемый амир.
– Скажи, уважаемый… – не отступал Самед, – даже то, что произошло недавно. Пока всякие бидаатчики, фитначи, старые мунафики сидели и говорили о том, как надо сотрудничать с тагутом, мы пошли и свергли тагута. Мы дали людям право молиться Аллаху…
Тайзиев отрицательно покачал головой.
– Люди и так молились Аллаху как считали нужным. И не учи меня, как надо молиться Аллаху, у тебя нет на это права. Ты имеешь какую-то степень в фикхе?[59] Что ты знаешь об этой земле и о том, как мы живем? Твои предки бегали по горам и грабили людей, в то время как мои имели целую фабрику, хвала Аллаху. Как ты смеешь говорить про наших стариков, что они старые мунафики? Или, может, ты не знаешь, как должно вести себя в гостях?
Самед потемнел лицом, но сдержался.
– Я кое-что скажу вам. Вы пришли сюда и учите нас, как жить. Как молиться Аллаху. Кто вы такие, чтобы учить нас жизни? Что вы сделали у себя в республике? Хотите и нам сделать так же?! То, что произошло недавно, – это харам, вы напали на людей, которые такие же правоверные, как и вы, и с которыми был договор.
Самед поднял руку.
– Я понял тебя. В таком случае мы делаем тебе предложение. Мы покупаем все, что у тебя есть. Все до последнего здания, до последней заправки.
– Пошли вон.
– Ты не узнал цену.
– Пошли вон, – повторил Тайзиев.
Самед покачал головой:
– Берегись, брат. Аллах не любит самоуверенных…
Тайзиев встал.
– Пошли вон, оба. Не тебе напоминать мне об Аллахе, обезьяна…
Ваххабиты встали. Один из них так и не промолвил ни слова, видимо, это был то ли покупатель, то ли некое подобие «цивильного» юриста, чтобы договориться о юридическом оформлении сделки и передаче денег.
Буквально через день на Тайзиева покушались первый раз.
Это произошло на одном из рынков, в изобилии разросшихся вокруг Казани. Они занимали здания, раньше использовавшиеся под торговые центры, но торговали по старинке. К каждому такому зданию была пристроена асфальтированная торговая стоянка, и вот на ней-то и устраивали базар, здание и находящиеся в нем закрытые помещения использовали как склады. Перестраивались торговать по-новому, как в начале девяностых. Если до смуты главным был быстрый оборот, покупали столько товара, сколько можно было продать, все вывешивали в зал, то сейчас торговцы предпочитали держать деньги в товаре. Что русский рубль, что татарский тэнге – валюта ненадежная, обесценивается с каждым днем. Гораздо надежнее держать деньги в товаре, он как раз дорожает. Вот и покупали целыми фурами, клали на склады, продавали расчетливо. За доллары или марки[60] могли продать все что угодно. За русские рубли уже с опаской и с надбавкой, за татарские тэнге не продавали практически ничего. Эти деньги вообще не любили и считали несерьезными: отпечатанные на каком-то из местных комбинатов, в полтора раза больше, чем обычные деньги, их называли «портянки», и подделывали все кому не лень…
В отличие от многих других Тайзиев имел на этом рынке целый ряд и торговал стройматериалами централизованно. У него были закупщики, которые ездили и смотрели, что где можно взять и купить, были реализаторы, которые занимались рынком и даже перекупали материалы у тех, кто не хотел тратить время на рынке и платить дань тем, кто его держал. Сам Тайзиев дань не платил по одной простой причине – в этом рынке он был в доле. У него слишком много было силы – хорошей, организованной силы, чтобы брать с него дань.
И вот он приехал на рынок, чтобы посмотреть, как идут дела, после вчерашнего разговора с людьми, «желающими купить его бизнес», он добавил в караван машин еще одну – пикап с крупнокалиберным пулеметом, до этого он «не дразнил гусей». Он вышел из своей бронированной «Тойоты», и была хорошая для осени погода, синее небо и играющее солнечными бликами на тонированных стеклах внедорожников и черных очках его людей солнце. И его люди сомкнулись возле него, а сам он сделал шаг и потом еще один шаг. А потом раздался звук, как будто кто-то по стеклу ударил молотком, и кто-то что-то заорал, а сам Тайзиев, который побывал в самых разных переделках в той, в другой жизни, закричал «Лежать!» и сам упал на землю. И все кричали, и кто-то начал стрелять – а потом оглушительно бабахнул, найдя цель – пристроенный на пикапе новенький пулемет НСВ «Утес», и люди начали разбегаться…
На крышу бывшего торгового центра, превращенного сейчас в склад, вела узкая алюминиевая неудобная лестница, и бывший полковник полиции едва не упал с нее, и на самом верху он заметил оборванную леску и понял, что здесь снайпер пристроил гранату на всякий случай, чтобы никто не поднялся, когда он «в цели» и может не услышать, как со спины к нему подойдут вплотную. Полковник Тайзиев выбрался на крышу, и один из его людей показал ему гранату, уже с отвинченным детонатором, обезвреженную. И полковник Тайзиев увидел, что это была не русская, а американская граната, «яблочко», которая могла появиться здесь только из одного источника…[61]
На крыше валялись в беспорядке толстые листы рубероида, и частично развернутые, и свернутые, и был виден утеплитель, и полковник Тайзиев подумал, что если он останется жив в ближайшие дни, то поставит вопрос о ремонте и добьется, чтобы отремонтировали. Потому что цивилизованные люди берегут свои вещи, какими бы они ни были, и делают ремонт. Это варвары отнимают машину, убивают ее хозяина, ездят на ней как хотят, а когда ломается коробка, просто бросают на дороге и отнимают следующую. Полковник видел, как это делается, и не хотел, чтобы он сам и его люди, и его народ уподоблялись варварам.
Снайпер лежал на краю крыши, и у него не было головы, шеи и одной руки, потому что пулеметчик не сплоховал и попал в цель с первой очереди, а закрепленный на машине «Утес» с оптическим прицелом – отличное, очень точное оружие. Тут же толпились его охранники и охранники рынка, хотя многим из них делать тут было совершенно нечего. С безголового трупа уже сняли штаны, и трусов, конечно же, не было, глупо ожидать иного[62].
Тайзиев рявкнул на охранников, и те поспешили к лестнице, спуститься вниз и заняться своими делами, какими положено, с ним остались только самые близкие. Полковник продолжил осмотр… В винтовку тоже попала пуля, и она разлетелась вдребезги, но ствол с интегрированным глушителем был цел… Конечно же «винторез», дорогое, «профессиональное» оружие, редко попадающее в случайные руки. С «винторезом» надо уметь работать, он хоть и считается снайперской винтовкой, но на деле это оружие для совсем не больших дальностей. У него дозвуковая, очень тяжелая и медленная пуля, и тот, кто привык к снайперской винтовке «драгунова», без серьезного переучивания на «винторез» точно стрелять не будет. На трупе не было никаких татуировок, по крайней мере, на руках и на заднице точно не было, и кожа была темная, такая, какая бывает у тех, кто приехал в республику из дальних, южных краев, а понять, была ли борода, было невозможно, потому что вместо головы была кровавая каша. Скорее всего, кто-то из не местных, кто там у себя в джамаате был снайпером, а здесь получил новую винтовку и не успел с ней подготовиться, просто решил применить уже имеющиеся навыки. И ошибся. Он подтащил к краю крыши рулон рубероида, залег и использовал его как опору для винтовки. Выстрелил… промахнулся, а еще один выстрел ему сделать уже не дали. И еще… он каким-то образом проник сюда, на крышу. Это возможно было сделать только со склада, по той же самой лестнице, по какой поднимался он… совсем не просто так там осталась леска. Просто так на склад не попадешь, там охрана, потому что на складе товар, а товар стоит денег. И это значит, что среди охранников есть тайно сочувствующие исламистам, а может быть, к делу причастна и дирекция рынка, то есть люди, которых он и ставил.
Ярость поднималась внутри мутной волной, и руки сами тянулись к автомату. Да… началось и здесь… зараза пришла сюда. В мусульманских странах, где поработала «Аль-Каида»… Да чего там мусульманские страны, взять наш Кавказ, Дагестан, Ингушетию, Чечню, ты не можешь быть уверенным в том, что твой сын, которого ты растил, не приведет в дом своих дружков-ваххабитов, чтобы зарезать отца[63]. Потому что он верит, и его вера сильнее любви, сильнее семьи, сильнее кровных уз. А это конец народа. Народ, где отец не может повернуться к сыну спиной, обречен. Так русские, пройдя через Гражданскую войну, стали обреченным народом…
Полковник Тайзиев резко поднялся и сильным пинком сбросил тело моджахеда вниз с крыши, затем сам пошел к лестнице. Охрана поспешила за ним.
Дверь кабинета директора рынка он открыл пинком. Жестом приказал охране оставаться за дверью…
– Какого хрена ты не смотришь за тем, что происходит?! – начал он. – У тебя тут что, проходной двор? Может, половину товара уже вынесли, пока ты е…м щелкал?
– Клянусь Аллахом, Марат Каримович…
Тайзиев посмотрел в глаза директора, немолодого уже человека, поставленного на это место (точнее, оставленного на этом месте) за честность и сметливость, и кое-что понял. Конечно, его подцепили… на чем… да понятно на чем… дочь, внук, внучка… И этот немолодой татарин – ни разу проверка не показала, что он крысит, – оказался между молотом и наковальней. Тайзиев прочитал это в его глазах.
Он не сможет сделать так, как раньше. Пока существует этот страх, пока существует на татарской земле хоть один из подателей этого страха, так, как раньше не будет.
Когда он шел сюда, он не знал, что делать. Теперь знал.
– Наведи порядок! – резко сказал он, повернулся и вышел.
Информация к размышлению
Документ подлинный
Михаил ЧЕРНОВ, спецпредставитель Ассоциации приграничного сотрудничества в странах Средней Азии и Кавказа.
Казахстан ждут испытания
– Такие проявления в Казахстане говорят ровно о том же, о чем говорят в России, в частности, в поволжских областях. На протяжении последних 15 лет экстремистские организации псевдорелигиозного толка действовали и каким-то образом были либо незаметны, либо – это больше касается России – находились в «договорных отношениях» с правоохранительными органами. Все это продолжалось довольно долго, пока не пришел час икс, когда по тем или иным причинам в России и Казахстане эти организации вдруг вышли на поверхность. Почему именно сейчас? Они достигли определенной ступени развития, обладают ресурсом, благодаря которому способны на серьезные теракты. Это то самое ружье, которое до поры до времени висело на стене, и никто не знал, когда оно выстрелит. Теперь дана отмашка кураторами в ближневосточных странах, и теракты стали случаться во всем мире. То, что это стало происходить в Средней Азии и Казахстане, означает, что тот самый час икс наступил и здесь. Появились насущные задачи, которые необходимо сейчас решить в этих странах, – радикализация и развал общества, а за ним – государства. В Казахстане крепкое государство, но определенные испытания ему так или иначе предстоят. Южнее Казахстана тоже будут новые попытки слома государственности и переформатирования всего региона. Если эти попытки будут успешными, то активизировавшимися исламистами в Казахстане смогут эффективно управлять из таких «черных дыр».
www.centrasia.ru01 октября 2020 года
Вилайет Идель-Урал
Набережные Челны
В отличие от мусульман традиционного мазхаба[64] ваххабиты, или салафиты, как они предпочитают себя называть, не следуют традициям, некоторые заповеди шариата они выполняют предельно строго, некоторые же предпочитают не замечать. Так, например, шариатом предписана пятикратная молитва (намаз) – в общем называемая салат. Каждый намаз совершается в определенное время и состоит из трех-четырех ракатов. Салафиты же считают ежедневный пятиразовый намаз совсем не обязательным, они совершают намаз только один раз в неделю (!) и всего в два раката[65]. Не требуется салафитам и мечеть, долгие гонения приучили их к тому, что они могут не посещать мечеть годами. Все, что им нужно, – это молельная комната…
Эта молельная комната располагалась на окраине города Набережные Челны, красивейшего города Татарстана. Красивейшего не в смысле старинных памятников, а в смысле людской жизни. Кто-то, наверное, помнит, кто-то был там до того, как все началось. Город строили как комсомольскую стройку, на ровном месте и с нуля. Поэтому там – нетипичный для России простор, широченные улицы, море зелени, тротуары с зелеными газонами такой ширины, что в ином городе на этом месте уместилась бы целая улица. Город молодой, интернациональный… был. Богатый тоже был. Когда-то здесь общими усилиями великой страны поднялись корпуса огромного автомобилестроительного завода, давшего стране миллионы машин в год. Сейчас по улицам, гикая, потрясая флагами, разъезжали молодые подонки, националисты схватывались с ваххабистами, а в цехах КамАЗа бронировали грузовики для войны с Русней, делали самодельные минометы, ракетные установки под снаряд НУРСа, гранатометы и автоматы…
Ваххабисты расположились неплохо. Прямо в городской черте уже в постсоветское время выстроились городки дорогих, огороженных высокими заборами вилл. С их хозяевами поступали просто – даже с татарами. Вваливались, лязгали затвором автомата и давали час-два на сборы. Какого-то старого еврея просто запинали до смерти на дворе, весело смеясь и наслаждаясь своей силой…
Ручной противотанковый огнемет РПО был принят на вооружение в конце восьмидесятых годов, первое его боевое применение относится к восемьдесят девятому году, когда несколько сотен доставленных в Афганистан огнеметов позволили законному правительству Наджибуллы отстоять город Джелалабад, восточную столицу Афганистана, и остановить совместное наступление талибов и пакистанских частей спецназначения, уже готовившихся принимать парад победы в Кабуле. Но тогда на этот опыт не особо обратили внимание. Звездный час «Шмеля» пришел в Грозном, в девяносто пятом – бардак со связью, постоянные удары артиллерии по своим оставляли действующие в городе войска совсем без артиллерийской поддержки, и ее компенсировали самым мощным оружием, какое только можно носить на себе, – «Шмелем». Двадцатидвухкилограммовая короткая двуствольная ракетная установка при выстреле в здание не оставляла никого в живых не только в комнате, куда попал заряд, но и в соседних[66]. Люди гибли не от осколков, а от смертельного перепада давления. При взрыве температура достигает нескольких сот градусов.
Два внедорожника и «КамАЗ» въехали в город с казанской стороны. Там был блокпост, но в «КамАЗе» были всего лишь стройматериалы, а люди в джипе их сопровождали, чтобы не разграбили по дороге. Конечно, на одну машину целых пятеро сопровождающих это слишком, но кто знает, может, человек враждует с кем. Взяв положенную дань, машины пропустили…
Прокатившись по широченным, удобным даже сейчас дорогам, машины выехали к коттеджному поселку, который был тут, считай, в самой черте города. Дальше дорога, на которой они стояли, вела к плотине, плотина вела к Нефтекамску и к Русне…
Водитель выставил знак, что сломался, и дождался ночи. Всего лишь один раз подъехали какие-то, но два автомата в руках водителя и сопровождающего и упоминание о том, что они послали родственников на «КамАЗе» за запчастями, охладили пыл бандитов, уже нацелившихся на легкую добычу. Они отвалили в сторону плотины…
Когда настала ночь, из кузова машины вылезли еще несколько человек. У них были бронежилеты и каски, как у спецназа русистов, и автоматы, в основном с глушителями. Последними вытащили один за другим два старых двухствольных «Шмеля»…
– Вперед! – скомандовал один из людей, укрепляя на каске прибор ночного видения. – Бес, Валет, часовые…
Двое, у которых были бесшумные автоматы, канули в темноту. Через несколько минут в рации один за другим раздались три тоновых щелчка. Чисто.
Редкой волчьей цепочкой несколько человек вошли в коттеджный поселок. На углу под ноги попался убитый часовой, через него переступили. Куда идти, эти люди хорошо знали, и кого брать за… – тоже.
Ночными джиннами, влекомыми холодным ветром тенями, они окружили шикарный особняк, скрывающийся за четырехметровым кирпичным забором. Никто и не делал никакого секрета из этого – ни тогда, ни сейчас. Здесь жил один из самых «богомольных» людей в республике… теперь уже в Виляйяте. Богомольным он стал в начале двухтысячных, с тех пор, как съездил на хадж в Мекку, а через несколько лет из просто богатого человека он стал очень богатым, даже неприлично богатым. Исламские банки, а их достаточно и в Мекке, и в Медине, придерживаются исламского принципа финансирования, согласно которому запрещено брать процент, вместо этого они падали в долю или получали положенное… например, построенными квартирами, чтобы продать. Согласитесь, что для России, где проценты по ставкам для инвестиционного кредитования не опускались ниже пятнадцати, а квартиры могут и годами продаваться, – условия просто шоколадные. С горящими глазами этот очень богатый и очень богомольный человек рассказывал своим друзьям об исламском финансовом праве, и те тоже ехали на хадж в Мекку и возвращались очень, очень богомольными. И быстро становились очень и очень богатыми.