И лишь когда больше сказать было некому и нечего, он заговорил:
– Я не стану… говорить долго, товарищи, потому что мне нечего сказать. Помощь, которую мы сможем оказать за счет Госрезерва, мы окажем… и в то же время хочу предупредить всех: учитесь самостоятельности, потому что такого, как раньше, когда в Москву за деньгами ездили, больше не будет. Я хочу сказать вам о другом, товарищи… Вот вы сейчас живете в прифронтовой зоне. Боретесь с бандитами, со шпаной всякой… как на вулкане живете, да? Я вам скажу: одно из двух. Или мы и дальше будем жить в прифронтовой зоне, либо мы погоним бандитов назад, откуда они пришли.
Люди молчали
– Решение уже принято? – спросил кто-то из директоров.
– Нет, решение не принято. Потому что выполнять его вам. Потому что жить здесь вам. И вы должны, здесь и сейчас, принять решение, как вы будете жить. На границе или нет. Мы случ чего поймем, поможем. Но решение принимать вам, здесь и сейчас.
Совет молчал. Потом Агафонов вдруг сказал:
– У меня прадед в сорок четвертом в Польше остался. Зря, что ли?..
И стало понятно, что решение может тут быть только одно.
Встреча – одна из многих, которая должна была скорректировать планы предстоящих действий, – состоялась недалеко от магазина «Океан», в большой, с высокими потолками, почти пустой квартире на шестом этаже пятиэтажного дома. Именно пятиэтажного, опечатки здесь не было. Этот дом был построен в пятидесятые годы, когда еще верили и надеялись. Там в каждом подъезде на самом верху сделали большую комнату – зал для собраний всех жильцов подъезда. Потом в девяностые «советские пентхаусы» приватизировали, превратив в комнаты-студии с пятиметровой высоты потолками. Из их окон, оставшихся каким-то чудом целыми, был виден пруд и Ижевский оружейный завод. И дворец пионеров, в последние годы переделанный под офисы, с давно заброшенным парком.
В углу работал дизель-генератор. От него работала плитка. На плитке стояли чай и суп из бомж-пакетов…
Два человека сидели напротив. Одного в прошлой жизни звали Кузьма. Другого – Лютый. Между ними в прошлой жизни были простреливаемые снайперами улицы сирийского Хомса и вонь иракских болот, афганские горы и казахская степь. И не было хоть одного раза, когда бы они не выиграли свой бой – вот только почему-то так получилось, что, выигрывая бои, они проиграли войну. Они встретились снова на территории дар аль-Харб, на территории больного, расползающегося, как гнилая ткань под крепкими пальцами, государства. Государства, которое было их Родиной и называлось Россией.
Между ними сейчас стояла бутылка шаропа, виноградного афганского самогона, которую припас до поры гость. Янтарно-желтая, словно светящаяся изнутри в неверном свете туристической лампы жидкость. Но пить ее никто не спешил.
– Как Аул? – спросил хозяин, смотря в глаза гостю, словно при допросе.
– Не знаю.
– Не знаешь?
– Человек вольный.
– Там?
– Да.
– Бес?
– Тоже. В Ростове он. С казаками.
Временный хозяин этой квартиры неловко встал, снял кастрюлю с плитки, без страха прихватив пальцами раскаленный металл. Принялся неловко разливать в тарелки.
– Давай так поедим.
– Да нет. По-человечески…
Ели сосредоточенно, без болтовни, истово – как наголодавшиеся люди. Оно и в самом деле… несытно было. Уже сейчас.
– Почему в доме не живешь? – сказал гость.
– Может, это и есть мой дом.
– Да нет. Знаю…
– Знаешь?
– Знаю. Ты не думай, не следил. Просто в своем доме все по-другому.
Временный хозяин квартиры поставил тарелку на стол, посмотрел в высокое, вибрирующее под ударами злого ветра окно. Заговорил как-то отстраненно, как и не о себе.
– Ты знаешь, батя… я в один прекрасный день просто все бросил и ушел из своего дома. На войну. Когда я вернулся в город, я зашел туда… но ни ночи не переночевал… не могу просто. Я так и не вернулся с войны, понимаешь?
Хозяин доел суп. Спросил:
– Совсем рехнулся, да?
– Да нет. Никто из нас не вернулся с войны.
Хозяин квартиры разлил чай. Простые, словно пришедшие из фильмов про Гражданскую кружки жгли пальцы…
– Настоящий…
– Он самый. В Москве что?
– Да то же говно… – Гость помолчал, обжегся чаем, подул и продолжил: – Ты знаешь, я вот думаю… Вот мы с тобой к чему-то пришли, да? Ну, по всяким странам насмотревшись, да?
– Ну?
– Вот ради чего все это? Знаешь… г… из людей прет. Вот просто г…о. Вроде нормальный человек, а поскребешь – г…о одно. Все как обиженные. Кем, чем – не знаю, но пытаются мстить. Из грязи, да чтобы сразу в князи, да чтобы тройкой. И знаешь, что самое обязательное? Чтобы грязью людям в рожу. Без этого кайфа нет. Проехал, и грязью людям в рожу. Вот откуда такое?
Хозяин вздохнул:
– От Советского Союза. Хоть ты это никогда и не признаешь.
– Да вот хрен! – горячо возразил гость. – Ни хрена! Ну где, в какой школе, в каком пионеротряде этому учили, а? Ты не застал, а я вот застал еще. Ну не было тогда такого, не учили такому!
– Да этому не учат. Кто будет такому говнищу учить? Этому сами учатся. Хочешь, скажу, как?
– Да, и как?
– Да просто. Когда общество нормальное, каждый на своем месте. Кто-то поумнее, кто-то поглупее. Кто-то посметливее, кто-то порасхлябаннее. Это нормально, каждый на своем месте. У каждого и жизнь своя, у кого получше, у кого похуже.
А знаешь, что у нас получилось, батя? У нас в семнадцатом власть взяли те, кто равенства хотел. Только не получается равенства-то. А государство требовало. Я читал… дом больше, чем сто квадратов, построить нельзя, вот сам подумай, ну не хрень ли? Люди в подвале себе хоромы оборудовали и злобу копили, копили…
А другие – они были не лучше, но они поднимались. Задницу начальству подлизывая. И вот когда поднялись, они сказали себе – ага! Вот каким путем прошли мы, а вы что, лучше, что ли? Ну, на колени, смерды! И пошло это из поколения в поколение.
Хозяин квартиры допил чай, усмехнулся.
– Вот, тут дружка встретил. СОМом как раз рулит. Вот он тоже справедливости хочет. Это я, куркуль такой, ее не хочу. А по факту получается, что он людям в рожу, а я за руки хватаю. Вот так вот…
Гость сплюнул на пол.
– Э… не в сортире.
– И че делать? – в упор спросил гость, который был старше хозяина квартиры.
Хозяин квартиры отрицательно качнул головой.
– Знаешь, батя, а мне дружок мой такой же вопрос задавал. Че делать. Че делать?! А не знаю я, че делать! Я только одно своей тупой башкой понимаю – что если ты в поисках справедливости доходишь до того, что отца пятерых детей в морду или кого к стенке, то на… такая справедливость нужна. Никакая справедливость в мире не стоит лишней жизни хоть одного своего человека! Я так в Москве говорю, я и тут так говорю и делаю. И буду делать!
Гость крякнул. Отставил допитую кружку.
– Харэ, – подытожил он, – так до недоброго дойдем. Что по делу?
Хозяин квартиры убрал со стола.
– Просьба у меня будет, командир.
– Какая?
– Дружка моего – в отряд.
– Того, что в СОМе?
– Его. В ментах он нелюдем станет, а военным… хоть человеком умрет…
– Эх, а не спеши ты нас хоронить… А есть у нас еще здесь дела… А у нас дома – детей мал-мала… Да и просто – охота пожить…
– Короче, так по ситуации. В самом городе основа – это СОМ, там есть оперативные отряды, действуют по всей республике. Подготовка – на три с плюсом или с минусом, как смотреть, но у душни еще хуже, так что не будет даже ничьей. На второе место я бы поставил отряды гражданской защиты, у них мотивация та еще плюс спайка с полицией. Здесь они работали вместе в самый тяжелый момент.
Оба – и хозяин, и гость – помолчали. Ни один из них не был никогда полицейским, но даже они, профессиональные военные, понимали ненормальность ситуации. В Москве полицию били два раза, причем первый раз за то, что она защищала несвободу, а меньше чем через два года за то, что она защищала свободу. Почему-то в России ненависть к органам правопорядка, не то что нелюбовь – часто открытая ненависть – есть норма для любого человека, который считает себя «интеллигентным». Но когда к вам в дом врываются погромщики, а то и молодчики с черной повязкой на голове и, многозначительно передернув затвор автомата, дают час на сборы, все кричат: «Полиция! Полиция! Полиция должна нас защитить!» Вот и получается, мы вас ненавидим, а вы нас должны защищать. Это нормально?
– А конвойщики? – спросил гость.
– Если только в тылу. Совершенно расхлябанные личности.
Гость хрустнул костяшками пальцев.
– Мы на них серьезно рассчитывали.
– Напрасно. Лучше пересмотрите, сделайте упор на задействование гражданских в связке с СОМом и армейскими частями. Конвойщики нужны будут в тылу, на них прикрытие города, особенно оружейного производства.
– Хорошо. Штаб начнет работать завтра. Явишься за назначением.
– Есть…
Информация к размышлению
– Есть…
Информация к размышлению
Документ подлинный
…Кыргызстан, по сути, стал боевым полигоном для реализации далеко идущих планов не знающих государственные границы международных террористов и их спонсоров. Видимо, не зря шеф кыргызских спецслужб Шамиль Атаханов на днях с трибуны ШОС забил тревогу по поводу трансграничности международного террора и обратил внимание на насущную необходимость принятия адекватных коллективных мер всеми странами региона. Исходя из создавшейся ситуации, возможно, есть резон создать региональную антитеррористическую систему наподобие Интерпола, поскольку терроризм одинаково угрожает всем государствам ЦА.
Между тем экстремисты не спят, а совершенствуются. Для чего, к примеру, исламские радикалы используют приемы и способы максимальной дезорганизации законности и правопорядка, дискредитации государственных институтов и самих госслужащих? В этих целях зачастую используются местные СМИ на кыргызском языке, которые и не подозревают, в чьи сети они попали. Результат не замедлил сказаться: на страницах газет и интернет-ресурсов на госязыке идет вакханалия компроматов, то есть изощренная дискредитация госсслужбы и госчинов без разбору. Как показывают различные опросы и социологические исследования гражданских институтов и международных правозащитных организаций, на юге Кыргызстана религиозный авторитет имеет больший вес, чем акимы и главы местного самоуправления. Хорошо, если это духовники традиционного ислама. Беда в том, что внутри официального мусульманства существуют распри и нездоровая конкуренция за места имамов мечетей и руководителей местных казиятов. Чем не преминут воспользоваться радикалы и экстремисты. Тревогу властей вызывает быстрая ориентация на конкретную среду и гибкость в действиях радикальных религиозных групп вроде «Хизб-ут Тахрира», к которым плотно примыкает запрещенная в стране решением Верховного суда террористическая организация «Жайшуль махди», основанная на принципах джихада против неверующих. В Кыргызстане известны случаи, когда заключенные в тюрьму члены этих организаций за короткое время сумели обратить сокамерников в своих ярых сторонников. На этом фоне беззубость и рыхлость традиционного ислама и его институтов вкупе с вечными дворцовыми переворотами внутри Духовного управления мусульман Кыргызстана лишь усугубляет проблему.
www.centrasia.ru05 октября 2020 года
Вилайет Идель-Урал
Восточная граница…
Пахло дымом. Этот запах был неистребим – как запах, вкус, ощущение пришедшей беды. Дым и гарь – от сожженных домов. Дым и гарь – от беженских костров. Дым и гарь – от мирной жизни, сгоревшей в топке самодельной буржуйки…
Вилайет Идель-Урал мыслился его создателям совсем не в границах Татарстана. В их понимании должна была создаться новая страна размером примерно с центральную Россию, охватывающую Татарстан, Башкортостан, Удмуртию, часть Пермского края и Свердловской области, Курганскую и Астраханскую области, которые следовало взять силой и выселить оттуда русских, чтобы получить выход на Казахстан, точно так же, как карабахские ополченцы пробили силой выход к Армении, лишив Азербайджан четверти его исконной, никем не оспариваемой территории. Все это мыслилось как нечто победоносное, захватывающее, как создание новой Золотой орды, как выход в Сибирь, как освобождение от четырехсотлетнего исторического ига. Хотелось победного лязга литавр, но вместо этого лишь протяжно пукнули. И с каждым днем становилось все хуже и хуже.
Татарские фашисты, а именно они первыми сориентировались во время бардака в Москве и объявили о независимости Татарстана, не подумали об одном: о том, что в других республиках тоже есть националисты. И эти националисты имеют совершенно противоположный взгляд на будущее Сибири, Урала и Поволжья.
В Удмуртии, которую по глупости Москва присоединила к Татарстану, моментально организовалось национальное движение на базе полузабытого Удмурт Кенеш. Поскольку у самих удмуртов сил было маловато – быстро договорились с русскими и с полицейскими, у которых была сила и которым вовсе не улыбалось отчитываться перед Казанью. Первый же повод, который дали приехавшие из Казани баскаки, обернулся массовыми беспорядками, перешедшими в татарские погромы. Точнее, не совсем татарские, едва ли не половина ижевских татар была на стороне русских и удмуртов. Обошлось относительно мирно – несколько десятков убитых, полторы тысячи раненых и искалеченных, татарские деревни даже не шерстили под горячую руку, это потом организовались «лесных» братьев гонять. А вот в Башкортостане…
В Башкортостане существовало собственное мощное, агрессивное национальное объединение. Его пестовал Муртаза Губайдуллович Рахимов, специально переселяя из южной Башкирии родственные роды в специально выстроенные вокруг Уфы коттеджные поселки. Поднялась тема Сеянтуса – села в Башкирии, которое якобы русские солдаты вырезали триста лет назад. Национализм в Башкортостане появился на ровном месте, как инструмент воздействия на федеральный центр. И после отставки Рахимова националистическое движение отнюдь не затухло. Вопрос был в деньгах – везде – где национализм, где сепаратизм – ищите деньги. По крайней мере, в самом начале. В Уфе был расположен один из крупнейших в России нефтеперерабатывающих заводов, единственный независимый в двухтысячные годы, о его значении говорит тот факт, что по его отпускной цене определялась отпускная цена на бензин по всей России, его цена была маркером, маркет-мейкером, на нее ориентировались. А рядом был мощнейший комплекс по нефтехимической переработке высоких переделов, и все это возглавлял Урал Муртазович Рахимов. Был банк «УралСиб», начинавшийся именно в Уфе. Было и много чего другого в республике, и главное, все это было у местных, для местных и возглавлялось тоже местными. После отставки Муртазы Губайдулловича в республику стали заходить московские деньги, москвичи, варяги. А москвичи платят реальные деньги только за то, чего нельзя отнять или купить за бесценок. Тогда-то национализм получил в свое распоряжение большие деньги – столько, сколько никогда не мог выделить сам Рахимов. Регистрировались ЧОПы, покупалось служебное оружие, проводились тренировки. Под носом у федеральных властей рождались армия и полиция нового Башкортостана, и никто и в ус не дул по этому поводу.
Проблема была в том, что в Башкортостане было много татар. А татары – точнее, татарские националисты – считали башкир людьми второго сорта. С чем башкиры были категорически не согласны…
И сделали первый ход. Как только Казань провозгласила свою независимость, в Уфе сделали то же самое, но очень хитро – независимость, но в рамках будущего нового федеративного государства на базе России. Как это вряд ли понимали даже те, кто изобретал эти формулировки. Но свою роль они сыграли…
Исламский экстремизм в Башкирии был развит намного меньше, чем в соседнем Татарстане – власть держала республику жестко, на въездах в Уфу шмонали совсем как на южном посту ДПС на въезде в Махачкалу. В основном в исламисты шли татары, которым не нравилось то, что даже в исламистском подполье Башкортостана сильны националистические тенденции. Они и поднялись первыми, рассчитывая на помощь татарских братьев, но тут же были подавлены совместными усилиями полиции и националистических объединений (в том числе даже русских). Кстати, происходящее в Уфе второй раз после Ижевска показало, сколь эффективным для подавления сепаратизма бывает объединение полиции и неравнодушных и хорошо вооруженных граждан. Только в самой Уфе татарские погромы унесли несколько сот убитыми. Тысячи – ранеными. Затем башкирские националисты бросились на запад республики, на границу с Татарстаном, где многие села были чисто татарскими. Татары поступили «мудро» – обстреляли стоявший в том районе оперативный полк Национальной Гвардии. За что получили по зубам так, что трупы потом вывозили грузовыми машинами. Ну и солдаты в своем месте в этой разборке примерно определились. Пока нацгвардейцы разбирались с ошалевшими от запаха свободы татнациками, башкирские националисты скоренько провели зачистку тыла, башкирского приграничья от людей неправильной национальности. Сколько народа погибло при этом – история умалчивает.
Так что татары пошли по шерсть, а вернулись стрижеными, башкиры продвинулись на территорию Татарстана на тридцать-пятьдесят километров. Дальнейшее их продвижение останавливалось только жидкими группами заслона, враждебным отношением татарского населения да отсутствием приказа у русских. Восточный фронт стал кошмаром вилайета Идель-Урал с самого начала его существования, превратил рождение нового, независимого государства в перманентную трагедию, значительно подорвал ресурсы и веру людей. Зачем независимость, если она принесла только нищету, голод, войну с соседями, похороны? Не в последнюю очередь из-за этого потеряло доверие первое, вполне даже демократическое правительство независимого Татарстана, и к власти пришли более сильные и фанатичные исламские экстремисты. Но теперь это была их проблема, и они намеревались ее решать. Конечно же кровью…