– Тихо! – сквозь зубы процедил Джамшед и пошел на обгон. Едва они выехали на встречную полосу, как увидели впереди съезд с дороги.
Джамшед тянул время, делая вид, будто не может обойти милиционеров. На самом деле, чтобы ситуация не вызвала у них подозрения, он ждал встречную машину.
– Потом сразу туда! – заторопился Магомед, имея в виду проселок. – А они за нами проскочат. Увидишь. Решат бабки срубить.
– А получат пулю! – театрально громко, так, чтобы скрыть охватившее его обычное в таких случаях волнение, проговорил Хатча.
– Чего кричишь?! – одернул его Магомед. Ему вдруг показалось, что в милицейской машине их слышат. Левой рукой он нервно тер покрытый густой щетиной подбородок. В правой сжимал пистолет.
– Главное, чтобы не успели со своими связаться, – процедил сквозь зубы Джамшед.
Сидевший за рулем «уазика» сержант некоторое время удивленно смотрел на пассажиров «Нивы», потом посигналил.
Почти одновременно Джамшед крутанул руль вправо. Впереди появился «КамАЗ», и со стороны могло показаться, будто он напугался, что не успеет с ним разъехаться. «УАЗ» шарахнулся в сторону, выскочил правыми колесами на обочину и, поднимая клубы пыли, замигал светом.
– Жми! – зачем-то закричал Хатча.
Джамшед затормозил и свернул на проселок. Машина запрыгала на ухабах. Сзади завыла сирена.
– Стой! – скомандовал Магомед и сунул пистолет под ремень, за спину.
Едва машина встала, он выскочил наружу и направился навстречу подъехавшему сзади «уазику». Из него в буквальном смысле вывалились сразу три милиционера. Капитан и два старших лейтенанта. Лишь водитель остался на месте.
– Вы куда несетесь?! – Высокий усатый капитан ткнул указательным пальцем в козырек своей фуражки, отчего она сдвинулась на затылок. – Документы покажи!
– Сейчас, – спокойно ответил Магомед и, не оборачиваясь, поднял правую руку вверх: – Майор Хучиев, объясните сотрудникам милиции, кто мы!
Выбравшийся из машины Джамшед уже был с автоматом, который взял у Хатчи. Милиционеры заметили его в самый последний момент. Невысокий молодой лейтенант, оказавшийся один с левой стороны от машины, резко бросился в сторону, на ходу расстегивая висевшую на боку кобуру.
Магомед, не раздумывая, выстрелил. Ноги милиционера подкосились. Он вскрикнул, словно наступил на что-то колючее, сделал по инерции еще несколько шагов и упал.
– Оружие на землю! – не своим голосом закричал Магомед.
В этот момент оставшийся в машине сержант опустил взгляд.
– Живее! – взревел Джамшед и выстрелил поверх голов милиционеров. – И скажите своему водителю, его это тоже касается!
Сержант вылетел из машины.
На землю полетели два пистолета. У водителя оружия не оказалось.
– Теперь снимайте форму! – Магомед направил на них ствол «ТТ» и подошел ближе. – Шевелитесь!
Хатча наконец перебрался через сиденья и вышел из машины. Джамшед протянул ему свой пистолет. Он обошел раздевающихся милиционеров с другой стороны, посмотрел в направлении дороги, потом на Магомеда и показал стволом на кустарник:
– Надо отвести туда. С дороги видно.
В это время капитан метнул Магомеду в лицо свою рубашку, развернулся, схватил руку Хатчи с пистолетом за запястье и отвел в сторону. Прогремел выстрел. Магомед присел. Тем временем второй милиционер бросился на него. Магомед выстрелил ему в грудь. Невысокий, средних лет сотрудник милиции врезался головой в землю у самых его ног. Следующая пуля вошла точно между лопаток бросившемуся прочь сержанту. Он уже полностью разделся, и Магомед даже крякнул от удовольствия, увидев красную точку на смуглой спине. Хатча сумел освободить руку и несколько раз двинул рукояткой пистолета верзиле по голове.
– Убирайте их от дороги и забирайте одежду! – скомандовал Магомед.
* * *
С очной ставки Павел вернулся другим человеком. Мир для него перевернулся. Нельзя сказать, что до этого он казался ему правильным. Но тогда была надежда. Теперь нет. Он не мог себя заставить даже разговаривать. Несколько дней прошли как вязкий сон, больше похожий на болезненное забытье. На улице была жара. Стены изолятора, построенного из силикатного кирпича, быстро прогревались, а за ночь не успевали остывать. Из-за большого скопления народа и отсутствия вентиляции было так душно, что плотный воздух, казалось, можно резать ножом. Кожа была постоянно мокрой, одежда прилипала к телу. Лежать он не мог, поэтому сидел за столом, тупо глядя перед собой и почти не реагируя на разговоры сокамерников.
После завтрака, едва все расползлись по углам, раздался скрежет, и двери камеры снова открылись.
– Долгов. – Надзиратель махнул дубинкой и отошел в сторону, давая понять, чтобы Пашка быстрее выметался в коридор. Конвойным в жару тоже было нелегко.
– Куда?
– Медицинское освидетельствование.
Павла препроводили в старенький микроавтобус «УАЗ», и без того тесный пассажирский салон которого был перегорожен решеткой. Двое вооруженных автоматами конвоиров уселись на откидных сиденьях между ней и кабиной. Один был рядовым. Из-под кепки виднелись светлые, кажущиеся седыми волосы. Второй прапорщик и выглядел намного старше своего подчиненного. Под длинным, с горбинкой носом были жидкие усики.
На окнах тоже красовались вертикальные стальные прутья. В войсках такого типа машины называют «таблетками». Там они в основном выполняют функции карет «Скорой помощи». Следователь заняла место впереди, рядом с водителем.
Павел устроился на жесткой скамейке, установленной вдоль левого борта. Еще перед тем, как вывести парня из здания, на его руки надели наручники. Задняя дверь была намертво заварена.
Недовольно поскрипев стартером, «уазик» вздрогнул и завелся. Коробка передач прокашлялась, словно заядлый курильщик, и машина тронулась. Они проехали вокруг здания. С двумя остановками преодолели пару массивных железных ворот и вскоре выехали на улицу.
Пашка выглянул в окно и обомлел. На другой стороне дороги стояла Маринка. В белой футболке с каким-то рисунком и в джинсах. Руки скрещены на груди. Огненные волосы рассыпаны по плечам. В глазах отчаянье. На запястье болтается сумочка. Прилипнув к девушке взглядом, он развернулся вокруг своей оси и свалился с сиденья.
– Ты чего? – Белобрысый конвойный выглянул в окно и расплылся в идиотской улыбке: – Так шею можно свернуть.
– Чего там? – спросил второй.
– Баба, – лаконично ответил молодой.
– А как скакать будешь, если лет пять отсидишь?! – хохотнул носатый.
Они миновали перекресток и помчались в сторону центра города.
Пашка терялся в догадках. Как Маринка узнала, что его сегодня повезут к лечащему врачу, если он сам об этом услышал полчаса назад? Она стоит здесь каждый день, с утра и до вечера! – осенило его. Значит, зря он боялся, что стал ей безразличен! Пашка вспомнил ее приход в больницу. Натянутую улыбку, грустный взгляд, ответы невпопад. Он после этого посещения не спал целую ночь, пытаясь объяснить ее поведение. Все просто, она не знала, как ей вести себя с тяжелобольным человеком! Еще, наверное, врачи постарались. Потребовали не волновать.
Он поглядел назад. Сквозь замызганное, грязное окно было видно лишь переднюю часть автобуса, который тащился следом. Павел воспрянул духом. Получается, он не только родителям нужен! Но радость сменилась страшной тоской. В памяти всплыли слова следователя: «Если не отправят на принудительное лечение, а комиссия докажет вменяемость на момент преступления, сядешь лет на десять». Сейчас ему двадцать семь. Когда выйдет, будет почти сорок. Маринка точно ждать не будет! А если признают дураком? Тогда еще хуже. Мало того, что все равно придется несколько лет провести в психушке, так после нее ни одна девчонка не согласится с ним жить!
Ему стало нехорошо. На короткое время обретя краски, мир снова стал уныло серым. Он покосился на конвойных. Оба ехали, погруженные каждый в свои мысли. Перевел взгляд на лежащие на коленях автоматы. Потом стал восстанавливать в памяти план больницы. Лестничные марши от центрального входа, переходы, коридоры, палаты. Вдруг с него снимут там наручники? А почему бы и нет? Он вспомнил лечащего врача. Невысокий щуплый мужчина преклонного возраста с пожелтевшей на лице кожей. Он обязательно потребует закрыть глаза, поставить одну ногу носком к пятке другой, вытянуть вперед руки, потом дотронуться до носа. Сначала пальцем одной руки, потом другой. В «браслетах» это сделать нереально. Ординаторская на первом этаже, но на окнах решетки. Один конвоир наверняка будет рядом. Второй у дверей снаружи. Где освободят руки? Возможно, в кабинете. Там же наручники снова наденут. Бежать бесполезно. Он приуныл. Однако перед глазами вновь возник письменный стол, напротив, у стены, топчан, закрытый от дверей ширмой. Мысли с непроизвольной навязчивостью вновь и вновь возвращались к теме побега. Стоп! А вдруг конвойный замешкается? Пытаясь сосредоточиться, Пашка уставился в пол. Нужно смоделировать ситуацию. Жилова наверняка сядет на стул, установленный по другую сторону стола. Конвойный будет рядом. Врач попросит пройти за ширму. Он обязательно попросит раздеться. А что, если, войдя за ширму, толкнуть ее на Жилову и рвануть в двери? Падение этой конструкции как минимум приведет женщину в замешательство. В запасе будет секунд семь. Этого времени должно хватить, чтобы отобрать автомат у второго конвоира, а потом прорваться в платное отделение и через него на другую сторону здания.
«Бред, – неожиданно заговорил другой голос. – Люди годами обдумывают и просчитывают план побега. Готовятся. А ты решил с налету уйти. Да и что тебя ждет на свободе? Вечный страх быть пойманным, невозможность спокойно жить. Такой ты вдвойне никому не нужен».
Тем временем машина въехала в больничный двор. Миновала главный вход и поехала вдоль корпуса к торцу здания.
«Все ясно, они опасаются вести меня через вестибюль, где много народа, я же особо опасный. А что у нас там?» Пашка вспомнил, как ходил туда несколько раз покурить. К сигаретам он относился равнодушно, но в больнице несколько раз составлял компанию соседу по палате. Просто так, чтобы сменить обстановку. Они выходили на лестничную клетку черного хода, поднимались на площадку второго этажа… Стоп! Его обдало жаром. Небольшое окно там располагалось над козырьком, у которого сейчас остановится машина. Домыслить он не успел. Увлеченный размышлениями, полетел вперед. Послышался скрип тормозов, и машина остановилась. Один конвойный вышел наружу, второй открыл замок:
– На выход.
Жилова уже поднималась по ступенькам. Павел спрыгнул на землю и машинально посмотрел наверх. Так и есть, фрамуга откинута! Самое ценное в этой ситуации – это то, что конвойных дезориентирует его первый этап побега. Он бросится не к выходу на улицу, а наверх.
Они прошли темный, прохладный коридор, поднялись по лестнице. Впереди солдат, сзади прапорщик. Жилова уже исчезла в дверях. Вот они уже в знакомом до боли коридоре отделения. За установленным в фойе столом сидит знакомая медсестра. При появлении Павла и его свиты девушка подняла голову и удивленно уставилась на него. Она узнала бывшего пациента. Возможно, медперсонал предупредили, что Павла привезут в отделение. Обычно днем этот стол пустует. Медсестра вечно занята своими делами. Усаживается она там лишь вечером. Но тоже ненадолго. Отчасти для того, чтобы заполнить какие-то журналы. Потом идет отдыхать на установленную в процедурном кабинете кушетку. Несколько раз он заставал там дежурную не только спящей, но и с врачом. Чем они занимались, ему все равно. Он приходил среди ночи попросить снотворное. Первое время здесь плохо спалось.
Дошли до ординаторской. Следователь без стука вошла. Прапорщик сел на установленный здесь диван, рядовой отошел к противоположной стене и навалился на нее плечом. Павел остался стоять. Вскоре двери открылись, и в коридор выглянула Жилова:
– Заводите.
Прапорщик встал. Она посторонилась. Как Павел и предполагал, рядовой остался снаружи у дверей.
– Ну, здравствуйте, Павел Сергеевич! – Врач откинулся на спинку стула и оглядел Павла с головы до ног. Перед ним, на столе, лежала история болезни. Стоящий по другую сторону стул, вопреки ожиданию, был свободен. Жилова прошла и села на другой, у окна.
Павел ответил на приветствие кивком, словно старому знакомому. Хотя так оно и было. Здесь он провел почти месяц.
– М-да. – Доктор взял со стола небольшой молоточек и встал: – Как самочувствие? Голова не болит?
– Бессонница. – Павел стрельнул взглядом в сторону Жиловой. Она внимательно следила за разговором, не скрывая этого.
– Ясно, еще что?
– Звон не проходит.
– Так, – протянул Павел Сергеевич и многозначительно посмотрел на прапорщика.
– Освободи ему руки, – скомандовала Жилова и, словно желая убедиться, что вверенный ей злодей не сможет воспользоваться для бегства окном, оглянулась назад.
– Повернись, – раздался из-за спины голос.
Павел подчинился и протянул руки.
Прапорщик забросил ремень автомата на плечо и проворно снял наручники. Это было даже неожиданно. И тут же в голове возник дерзкий план. Он понял, что Жилова не видит сейчас его рук. Более того, между ними еще стоит врач! Прапорщик словно в замедленном кино опускает руку с «браслетами» вниз, слегка отклонившись назад. В последний момент Пашка поймал себя на мысли, что он левша. Пора! Словно год назад, на тренировке, тело обрело чувствительность и стало послушным. Мышцы ощутили прилив силы. Он знал, это допинг в виде адреналина. Павел зацепил ремень автомата. Ладонь скользнула вверх, коснувшись одежды на груди, пошла вправо. Одновременно выпрямленными пальцами левой руки он резко двинул прапорщику по глазным яблокам. Вскрик застрял в горле конвойного вместе с ударом ноги в пах. Схватившись за причинное место, он повалился на бок. Павел рванул за автомат уже двумя руками. Звук рухнувшего на пол тела и лязг затворной рамы прозвучали одновременно. Он обернулся.
– Всем стоять! – Павел произнес это негромко. Почти миролюбиво.
Жилова лишь поднялась со стула. Врач отшатнулся. Павел шагнул через прапорщика к дверям, развернувшись к ним плечом. Они с треском распахнулись, но тут же отлетели обратно. Он понял, что с другой стороны кто-то был. Оставшийся снаружи конвоир не мог разрешить кому-то войти. Значит, это он сам спешил на шум. Пашка двинул по двери второй раз, уже ногой. Так и есть, на полу у противоположной стены сидел белобрысый. Кепка валялась рядом.
– Брось автомат! – не своим голосом закричал Павел и выстрелил выше его головы.
От выкрашенной в бежевый цвет стены над солдатом разлетелись в стороны грязные брызги штукатурки. Он вздрогнул, втянул голову в плечи и зажмурился. Не раздумывая, Павел двинул его ногой в челюсть. Ударившись затылком о стену, белобрысый, словно мяч, отлетел вперед и повалился на бок. Павел подхватил второй автомат и рванул к выходу. Теперь не надо бежать по лестнице вверх. Преследовать его некому и не с чем. Остался только водитель. Он попытался вспомнить, был или нет тот вооружен. Но уже немолодого сержанта Павел видел лишь мельком. Он на одном дыхании пронесся по коридору. Дежурная медсестра с перекошенным от страха личиком встала из-за стола. Он заскользил по кафельному полу, пытаясь остановиться рядом с ней. Девушка, заметив это, открыла рот и что-то пролепетала. Пашка подхватил второй автомат под мышку и освободившейся рукой схватил телефон. Рванул что есть силы его на себя, вырвал провод, после чего метнул в стену, едва не попав в голову невесть откуда взявшемуся больному. Осколки пластмассы и внутренности брызгами разлетелись в разные стороны. Медсестра закричала. Но было не до нее. Павел развернулся к выходу и тут же увидел бегущего навстречу сержанта. Он был без оружия. На что надеялся этот человек, непонятно. Может, решил, что подследственному будет тяжело обращаться с двумя автоматами сразу? Пашка забросил тот, что держал прижатым к туловищу, за спину, а ствол второго направил в грудь сержанту:
– Стоять!
Тот замер и вытянул руки вперед:
– Подумай! Ведь себе хуже сделаешь!
– К стене!
Он подчинился.
– Ключи от машины! – потребовал Павел.
Сержант больше не собирался испытывать судьбу. Павел выскочил на улицу и первым делом забросил один автомат на козырек крыльца. Потом забрался за руль. Путь свободен.
Глава 8
Антон открыл глаза. Поднятый из-за жары полог делал палатку похожей на гигантский прямоугольный зонт. Его кровать стояла с краю, как это принято говорить, у стенки. Из-за ее отсутствия третий день подряд он, прежде чем встать, некоторое время наслаждался неописуемой красотой рассвета в горах. К нему нельзя привыкнуть. Его можно встретить десять, сто, триста раз и в каждый такой момент заново испытать восторг, от которого захватывает дух.
«Странно, – думал он, глядя на то, как серебрится на вершинах ставших багровыми гор снег, – вот я русский. Меня больше должны волновать березки на лугах или сосновые леса. Но почему в горах так завораживает прелесть наступающего утра? Может, просто на родине леса с годами все-таки приедаются?»
– Гребаный Марс! – неожиданно прохрипел из-за спины Дрон. Скрипнула кровать. Послышался звук отброшенного в сторону одеяла. – Как здесь люди живут? Два дерева и камни. Половину времени ходишь, как будто в розовых очках.
– Если Марс, то в красных, – уточнил Лавр.
– Чего? – переспросил Дрон.
– Марс – красная планета, а не розовая. – Банкет смачно зевнул. Антон даже расслышал, как лязгнули его челюсти.
– Знаешь, – вновь заговорил Дрон, – с Родимовым можно где угодно оказаться. Подкинет ему СВР тему, что одну из планет Солнечной системы используют террористы. Базу, например, на ней устроили и работают над созданием оружия массового поражения. Как пить дать, окажемся там в течение недели.
– Типун тебе на язык, Вася, – проворчал Джин.
– Ой, фто эфто со мной! – стал дурачиться Василий, делая вид, будто у него действительно мгновенно распух язык.
– Мне, наоборот, нравится. – Антон откинул одеяло и сел.
– Ты стареешь, – на полном серьезе проворчал Дрон, опустил ноги на лежащий внизу брезент и встал. С хрустом почесал мускулистую грудь.
На Антона накатили обида и злость. Да, скоро тридцать пять. Для спецназа уже чересчур. Но чего это Дрон себе позволяет?