Люба Полищук ощущает в своем новом доме атмосферу свободы и раскованности, демократизм мнений, гуманизм поступков: сама Мариэтта Сергеевна даже не упоминает о Ленине, доброжелательна к Любе, а свекровь считает, что если ее любимый сын выбрал в жены эту женщину, то она самая прекрасная на свете, и впрочем, многоопытная свекровь была недалека от истины.
Знакомство с нею произошло неожиданно. Люба шла к себе домой по Арбату, позвонила, жених говорит: «Заходи давай, мама навертела котлет». Котлеты терпеть не могла, но пошла. Заходит, вся из себя индифферентная. А квартира то! До потолка – картины. Третьяковка. (Мирэль Шагинян – отличная художница. – В. С.) Книги бесконечные, портрет Мариэтты Шагинян – Люба и не знала, что Серега ее внук. В семье считали, и не без юмора, что бабушка, то есть сама Мариэтта Шагинян, сказала две великие вещи. Провожая внука в армию, в Туркмению, охранять зэков в пустыне, Мариэтта вскричала: «Что, Ашхабад? Только не есть немытых фруктов!» Вторая гениальная фраза была: «Имей в виду, что тебя будут бить дети рабочих и крестьян», Как считает подруга Любы Алла Бассарт, невеста как-то мало знала о женихе и не придавала этому значения. Главное – парень из интеллигентной семьи, с художественным уклоном, близок к искусству, а значит, и к театру. Ведут Любу в гостиную, дают котлеты. С испугу съела одну – понравилось. Котлеты назывались «крэм».
А через пару дней, «по всей форме», как требовала Люба, является жених с веничком гвоздик: «Ну вот. Руку и сердце предлагаю». Люба, между прочим, гвоздики ненавидела и с ходу, придумав, говорит: «А мама твоя мне сказала, что тебе дали деньги на розы, подлюка». Вот так замечательно, весело и щедро, работая и шутя до изнеможения, открытым для гостей домом Цигаль и Полищук зажили счастливой жизнью. А зажима мнений, «ленинской дисциплины», неукоснительного единомыслия, которые якобы существовали в семье Мариэтты Сергеевны Шагинян и ее родных, Люба ни разу не ощутила. Однажды Любе раздался звонок из Кремля. Приглашали на вручение диплома Народной артистки России. Приглашали от имени президента Бориса Николаевича Ельцина.
– Не пойду, – вдруг огрызнулась Люба. – Пусть сначала выведет войска из Чечни.
– Не пойти нельзя, – сказала Мирэль, – все-таки приглашает наш президент.
И Сергей поддержал маму. Люба вернулась из Кремля недовольная и буркнула только одну фразу: «Был трезв. И на руке не хватало двух пальцев». А через пару месяцев, когда у Ельцина спросил телеведущий: были ли у него за время президентства какие-нибудь серьезные ошибки? Ельцин склонил голову: «Была одна и очень серьезная ошибка – война в Чечне. О чем очень сожалею». Слушая его ответ, Люба ткнула пальцем в телевизор:
– Я же тебя предупреждала!
«Жизнь прожить – не поле перейти», тем более прочувствовать чужую жизнь, о которой пишешь книгу.
Я вновь вспоминаю Любу перед выходом на сцену, притаившуюся за темными кулисами в концертном зале Новосибирска, ее грустноватые с оттенком обиды глаза. И опять думаю, почему именно меня она предупредила о том, что пускается в гастроли после запоя. С одной стороны, понятно – я пригласил ее в поездку и ответствен за концерт. Но она была абсолютно трезвой. В ней не сидело ни грамма хмеля. Она вела себя нормально, вполне адекватно происходящему и в аэропорту Домодедово, и по приезде в Новосибирск, и в концертном зале. Разыгрывала меня? Проверяла на человечность? Не устрою ли я ей экспертизу на алкогольное отравление, как водителю дальнобойщику? У меня было много врагов, циничных и жестоких, но додуматься до такого – даже у них просто не хватило бы хитрости. В чем же дело? Остается думать, что Люба чего-то боялась. Человеку, не посвященному в жизнь студентов эстрадной студии, расположенной под сценой летнего театра на ВДНХ, мой вывод может показаться странным, но иного я не нахожу. Люба боялась голодного обморока, могущего произойти с нею на сцене во время номера, когда будут напряжены последние силы. Признаться мне в том, что не ела несколько дней, и хотя бы одолжить деньги – стеснялась. И вот придумала не существовавшую пьянку, на всякий случай, если что произойдет и она не сможет довести номер до конца. Чтобы понять ее состояние, нужно знать, что стипендия студентов эстрадной студии была в несколько раз меньше самого низкого прожиточного минимума. И случалось, довольно часто, что студенток студии, как и находившихся в таком же материальном положении учениц школы циркового искусства, милиция задерживала на Курском вокзале, где они промышляли проституцией и не для обогащения, а ради элементарного пропитания. Начальство студии и школы знали об этом, сочувствовали своим студенткам, но помочь дельно не могли. А нагрузки в этих учебных заведениях, особенно у гимнастов, жонглеров и других представителей оригинальных жанров, были очень велики.
В дни знакомства с Любой Полищук я работал, а точнее, писал тексты для новоиспеченного выпускника эстрадной студии Евгения Петросяна (тогда еще Евгения Петрова. – В. С.). Он участвовал в молодежной программе «В жизни раз бывает восемнадцать лет», обаятельный, живой паренек, искренне стремившийся познать секреты эстрадного разговорного жанра и стать профессиональным конферансье. Постепенно обрастал сатирическими текстами. Около пяти лет мы с ним работали дружно и благотворно, но потом он стал увлекаться чисто развлекательными монологами, и пути наши разошлись, хотя мы остались друзьями. Я рассказываю в этой повести о нем не случайно. Мне пришлось побывать на его свадьбе с Олей – дочерью известного певца Ивана Семеновича Козловского. Оля готовилась стать филармонической чтицей, наверное, рассказывала о друзьях отцу, и тот однажды позвонил мне и сердечно похвалил за рассказ «Белые вороны», напечатанный в «Литературной газете».
Петросян уже получал ставку конферансье – 9 р. 50 к. (при 15–18 концертах в месяц), но почти все деньги отдавал режиссерам телевидения, постепенно продвигавшим его на экран.
Но даже он, уже дипломированный артист, смог пригласить на свою свадьбу только пять человек и, будучи человеком не расточительным, но и абсолютно не жадным, угощал гостей котлетками люля-кебаб из обычной кулинарии (13 копеек за штуку), помидорами и огурцами. Спиртное гости принесли с собой.
Можно себе представить, как жила Любовь Полищук с сыном, отдавшая все свои крошечные сбережения на приобретение квартиры. Насколько грустной она выглядела перед началом концерта в Новосибирске, насколько радостной, если не счастливой, веселой, шутливой и даже игривой после расчета за них в бухгалтерии филармонии, получила деньги сразу за двадцать концертов (больше месячной нормы в Москве), да еще с надбавкой за ведение, которую я записал на нее как премию за отличную работу. И, видимо, нечасто светила ей удача в жизни, если она запомнила этот случай и спустя тридцать с лишним лет напомнила мне о нем.
Примерно такую же радость, но уже более серьезную, сердечную, испытала Люба, очутившись в доме Сергея Цигаля. Обстановка культурной добропорядочной семьи приподняла ее в собственных глазах и главное – пришло душевное спокойствие, никогда не испытанное раньше. Будущий муж сразу не «глянулся» ей – ростом ниже ее, с «чащобой» на голове, немного неугомонный, но уже первый его мужской поступок – приглашение жить в их доме ее сына Алексея сделал его в ее глазах рыцарем из рыцарей. Истосковавшаяся за время отсутствия сына, она даже не могла сразу осознать, что завтра он будет с нею, и послезавтра, и так каждый день… Хотела поблагодарить за это каждого члена семьи в отдельности и стать на колени перед мужем.
Вот что по этому поводу рассказывает сам Алексей:
«Я долгое время, до 13 лет, учился в интернате – мама отдала меня туда, потому что другого выхода у нее не было, и, естественно, общался там с людьми из соответствующих семей. У многих ребят родители пили, у большинства отцов не было вообще. А ребенок ведь все воспринимает как данность. По-собачьи. Если собака сидит на цепи в будке, а рядом с нее миска с пойлом, ей кажется, что у всех собак в мире жизнь точно так же устроена. Ей и в голову не придет, что есть песики, которые лежат на пуфиках, которых носят на руках, холят и лелеют, кормят только деликатесами. Я рос в семье без отца, учился в интернате и думал, что так и должно быть, что все семьи так же устроены – родители сбегаются, заводят детей, а потом разбегаются. Нет, я, конечно, знал, что у кого-то бывают и нормальные семьи, с папами, но считал, что мы относимся к… другой касте, что ли. До того времени, пока у меня не появился отчим, Сергей Цигаль, и я не начал учиться в обычной школе».
Не исключено, что развод Любы Полищук с Валерием Макаровым произошел на материальной основе, ведь он получал такую же нищенскую стипендию, как и Люба, после рождения ребенка не мог содержать семью и ушел из нее, на другие заработки, на работу, далекую от престижной, переживал это, запил, но алименты переводил регулярно и, как говорила мама, «стихи замечательные писал…» Видимо, не все было так просто, как кажется Алексею. И не случайно мать Валерия обижается на то, что он ей не пишет, не звонит… «Она для меня посторонний человек, – рассудил он, – раз у меня не было отца, соответственно, и бабушки тоже». Вряд ли он прав. Бабушка есть бабушка, тем более любящая его.
Не исключено, что развод Любы Полищук с Валерием Макаровым произошел на материальной основе, ведь он получал такую же нищенскую стипендию, как и Люба, после рождения ребенка не мог содержать семью и ушел из нее, на другие заработки, на работу, далекую от престижной, переживал это, запил, но алименты переводил регулярно и, как говорила мама, «стихи замечательные писал…» Видимо, не все было так просто, как кажется Алексею. И не случайно мать Валерия обижается на то, что он ей не пишет, не звонит… «Она для меня посторонний человек, – рассудил он, – раз у меня не было отца, соответственно, и бабушки тоже». Вряд ли он прав. Бабушка есть бабушка, тем более любящая его.
Люба в первое же посещение дома Цигалей обратила внимание на стоящий на самом видном месте портрет Мариэтты Сергеевны. Глава семьи самый уважаемый человек здесь. И никогда ни одного плохого слова в ее адрес здесь не прозвучало. Даже упрека. Прощали ее глухоту, близорукость. Старались сделать так, чтобы она не замечала, не чувствовала свои физические недостатки. Лениным не восторгались, но и никогда не ругали его. Книги – гордость Мариэтты Сергеевны – занимали почетные места на полках. И Любе все это было приятно. Любовь и уважение к родному человеку передаются людям, даже не знакомым с ним.
Сережа Цигаль, внук Мариэтты Сергеевны, как-то наткнулся на связку писем одной из коктебельских старушек, принялся читать и нашел там строки о себе: «Смерч и маленькая обезьянка шатался только по потолку». Видимо, старушка отмечала его непоседливость, неугомонный характер и тягу к фантазийным приключениям, мысленную, в виде мечты. Потом, когда они с Любой были уже вместе, вдруг пускался в воспоминания: «Помнишь, на Арбате было потрясающее суфле? Немножко забывал, на каком он свете» (Алла Боссарт).
Люба хорошо помнила детство. Мать поднимала их в четыре утра. Любу в правую руку. Гальку, сестру, в левую, братика на грудь – и неслись по магазинам. Потому что в одном давали масло, в другом сахар, а в третьем – муку. Мама занимала сразу несколько очередей и предъявляла всех детей, чтобы наглядно были, мол, я не одна, а нас четверо. Одним документам могли не поверить. И так до девяти утра, перебежками, из магазина в магазин. Сережиным родителям тоже в эвакуации пришлось нелегко. Молодой художник Виктор Ефимович Цигаль ушел на фронт добровольцем в танковый корпус, и мама, дивная художница Мирэль Шагинян просто-напросто голодала, не имея рабочей карточки.
В Москве Любе пришлось несладко. После развода с мужем спала на полу, на одном матрасе с Лешкой, и не в отдельной комнате, а в трехкомнатной квартире, забитой шумным народным ансамблем песни и пляски. Из мебели кроме матраса ящики из-под овощей. Но при всем этом ухитрялась искать подходящие для исполнения тексты и репетировать их. В 1978 году на Всероссийском конкурсе артистов эстрады Любовь Полищук заняла первое место с монологом М. Жванецкого «Я рыцаря жду». Но показать его по телевизору ей не разрешили. Сама неизвестно кто. Горячая. Недоступная. Никто не замолвил о ней слова. И монолог грубоватый (по прежним временам дистиллированных текстов). Второе место на конкурсе поделили Виктор Винокур и Леонид Филатов. Театральные люди. Им было проще. А в душе Любы поселилась обида, и она стала мечтать о моноспектакле: «чтобы рядом не было никаких идиотов». На эстраде судьба у нее не сложилась. И слава богу. Театр выше и по драматургии и по актерской культуре. А между прочим, Люба по своим внешним и актерским качествам уже тогда могла претендовать на участие в самом блистательном шоу, как суперзвезда первой величины, как русская Лайза Минелли. За границей ей бы было легче. Там понимают толк в звездных актерах и не жалеют средств, чтобы раскрутить их. Люба видела, как «пропадал» изумительный танцор Владимир Шубарин. Вскоре начали травить гениального клоуна Владимира Енгибарова.
Но жизнь временами бывает весьма справедлива и приготовила Любе Полищук замечательную встречу с Сергеем Цигалем, рядом с которым забывались все прошлые неудачи и обиды.
Глава седьмая
Любовь Полищук в истории Коктебеля
Мариэтта Сергеевна Шагинян в послевоенное время приобрела за копейки заброшенный дом в Коктебеле и превратила его в своеобразную виллу советского образца. По нынешним временам это скромный, но ухоженный дом, где хозяйствует Люба Полищук, а поскольку десять месяцев из двенадцати она играет в московском театре, то заботы по уходу за домом ложатся на ее мужа. Он не очень прилежно, но усиленно справлялся с ними. Дом расположен в центре поселка, в тихом месте, где даже редко появляются машины. На стенах живопись и графика старых и новых мастеров, в том числе Сережиного отца – Виктора Ефимовича Цигаля. Дом охраняет собака – русская борзая. Спокойная по характеру собака. Когда тут последний раз была Мариэтта Сергеевна, наверное, не помнит даже она сама.
Но юность, проведенную здесь, невозможно выбросить из памяти.
Курортный поселок Коктебель – это чудо природы, раскинувшееся между красивейшей бухтой, полынной степью и диковинными, разноликими и разноцветными горами, в течение дня меняющими окраску в зависимости от расположения солнца. С давних пор Коктебель манил в свои объятия и необыкновенной красотой, и зарядом духовной и физической энергии, которые здесь получали писатели, художники, артисты и вообще люди, способные понимать прекрасное и поклоняться ему. В последнее время, приблизительно с 2000-го года, когда в Крым провели водный канал и «подмочили» целебный и сухой климат, и когда местная канализация, спускающая отходы в море, не смогла даже в удобоваримой степени справиться с числом отдыхающих, поселок посерел, погрязнел, вода в море помутнела, горловая и желудочная инфекция стали летним бичом поселка, он тем не менее в какой-то мере сохранил свою популярность, но не за счет москвичей и ленинградцев, ранее заполнявших его летом, а за счет своих новых гостей из разных городов Украины. Мариэтта Сергеевна долгое дачное время проводила в Доме творчества писателей вместе с Мариной Цветаевой, Алексеем Толстым, Осипом Мандельштамом, часто приезжающим сюда из Феодосии писателем Александром Грином и, разумеется, с основателем Дома творчества поэтом Максимилианом Волошиным. Здесь отдыхал Михаил Булгаков со своей второй женой, тогда еще мало кому известный писатель, и, если бы Мариэтта Сергеевна знала, что он был лично знаком с женой Ленина Надеждой Константиновной Крупской и та помогла ему прописаться в Москве, то, возможно, обратила бы на него внимание, но этого не случилось. Здесь, на горе Планерной, построил свой первый планер великий первопроходец космоса Сергей Королев. Сюда приезжал молодой пианист Святослав Рихтер в гости к своему учителю профессору Станиславу Нейгаузу и дал для него и отдыхающих два концерта в летнем зале местного кинотеатра. Коктебель был излюбленным местом отдыха артистов, музыкантов, начиная от кинорежиссера Сергея Герасимова и его жены актрисы Макаровой, включая Викторию Лепко, Евгения Весника, Валентина Гафта, Савелия Крамарова, Геннадия Хазанова, Семена Фарады… Здесь отметился даже ставший телегероем Евгений Петросян, пройдя по центральной аллее Дома творчества до набережной, где пересел в машину и был таков. Сюда приезжала на открытие ресторана «Эллада» тогдашний министр культуры Екатерина Алексеевна Фурцева. Она окинула небрежным взглядом темнеющую гору Карадаг и, опустив голову, переместилась на сиденье черной «Волги». Наверное, государственные заботы не позволили ей разобраться в истории этого незаурядного поселка, тем более что она знала, что здесь постоянно работает Дом-музей Максимилиана Волошина, до сих пор привлекающий сюда любителей художества и истории со всего мира. «Волошин – это наше всё», – говорят коктебельцы, перефразируя известную фразу о значении Пушкина для России. И они по-своему будут правы, хотя в поселке побывало немало известных людей, но никто из них не сделал столько полезного для Коктебеля и не прославил его, как Волошин. Именем Волошина названа центральная часть набережной Коктебеля, уложенная красивой цветной плиткой и построенная на средства новых украинских олигархов во главе с Анатолием Киннахом. Здесь ежегодно проводят джазовые фестивали.
Люба побывала на первом из них. Проходила мимо скопища людей, глазеющих на аляповатый портрет художника, вокруг головы которого была разрисована гирлянда нот, послушала ростовский ансамбль, исполняющий блатные мелодии, и прошла мимо. Потом она заинтересуется жизнью Волошина, и ей в меру своих знаний пообещает рассказывать о нем истинный фанатичный историк Коктебеля Борис Яремко. Он помнил «Соловьевку» – дом, где у безногого инвалида войны Соловьева в шестидесятые годы собирались непризнанные властью художники, поэты. Писали картины, сочиняли стихи и заливали неудачи дешевым сухим вином. Потом «Соловьевку» спалили как гнездо инакомыслия и «разврата». В голову Любы даже не пришла мысль о том, что она малой частью, но войдет в историю Коктебеля и не тем только, что здесь жила, но и тем, что спасла тут жизнь человеку Звали его Русланом, и родился он еще задолго до ее появления в Коктебеле.