— Ура! Ура! Ура! — кричал Небби, пританцовывая то на одной то на другой ноге. — Ты поймал ее, деда! Ты поймал ее, деда!
— Да, — ответил дед, которому, должно быть, приходилось туго, ибо он часто и тяжело дышал. — Сейчас она успокоится, малыш. Вот, скакун твой! — И он передал вожжи и хлыст взволнованному, но несколько напуганному Небби. — Положи на нее руку, Неб, — сказал старый Закчи. — Это успокоит ее.
Небби, немного нервничая, положил руку и тотчас убрал ее.
— Она вся мокрющая! — воскликнул он.
— Да, — подтвердил дед, стараясь не выдать своей радости. — Она прямо из воды, малыш.
И это было правдой, ибо, прибегнув напоследок еще раз к помощи воображения, он, перед тем покинуть водолазное судно, опустил лошадку за борт. Достав из кармана салфетку, он, насвистывая, насухо вытер ее.
— Теперь, малыш, — сказал он, — хорошенько взгрей ее и поезжай домой.
Небби уселся на лошадку, неудачно попытался щелкнуть кнутом и закричал: «Но! Но!» И был таков — только в темноте стремительно мелькали две тощие голые ножки и разносились пронзительные крики «Но».
Дед Закчи, стоя в темноте, радостно рассмеялся и достал трубку. Он медленно набил ее и, зажигая, услышал, как лошадка галопом возвращается обратно. Примчавшись обратно, Небби кружил вокруг деда и, задыхаясь, напевал:
И вот мы под водой, ребята,
Где скачут дикие кони,
Кони с хвостами
Громадные, как старые киты,
И прыгают вокруг один за другим,
И когда говоришь «тпру!»,
Эти дьяволы удирают!
И вновь умчался галопом прочь.
Это было неделю назад; и теперь Небби допытывался у деда Закчи, жива или мертва его полурыба-полуконь.
— А на небе, как думаешь, есть полурыбы-полукони, деда? — задумчиво спросил Небби, вновь усаживаясь на лошадку.
— Конечно, — сказал дед Закчи.
— А малыш Марты Таллет отправился на небо? — спросил Небби.
— Конечно, — вновь проговорил дед, посасывая трубку.
Небби, задумавшись, надолго замолчал. Он, очевидно, перепутал небеса с царством полурыб-полуконей; но разве дедушка не видел собственными глазами, как малыш Марты Таллет скакал на одной из полурыб-полуконей. Мальчик рассказал об этом миссис Таллет, но та лишь натянула на голову фартук и заплакала, и приунывший Небби тихо вышел.
— Деда, ты видел когда-нибудь на полурыбах-полуконях ангелов с крыльями? — вдруг спросил он, желая разузнать больше и подтвердить собственные предположения.
— Да, — сказал дед Закчи. — Косяки. Косяки, малыш.
Небби остался чрезвычайно доволен.
— Они скакали, деда? — осведомился он.
— Конечно, — ответил старый Закчи, протягивая руку за кисетом.
— Так же здорово, как я? — взволнованно спросил мальчик.
— Почти что. Почти что, малыш, — проговорил дед Закчи. — Да, Неб, — продолжил он, с внезапной радостью сознавая, какие возможности для фантазии предоставляет этот вопрос, — там еще некоторые женщины-ангелы делали заднее сальто, но ни разу простое, малыш.
Не исключено, что мысль о женщине-ангеле деду Закчи навеяли редкие посещения цирка. Однако Небби был в восторге и в тот же день набил здоровую шишку на голове, пытаясь научиться выполнять заднее сальто.
2Через несколько дней Небби, мучимый каким-то вопросом, выбежал вечером навстречу старому Закчи:
— Ты видел, как девочка Джейн Мелли катается на полурыбах-полуконях, деда? — с важным видом спросил он.
— Да, — ответил дед. Затем, вдруг неожиданно поняв подоплеку вопроса, осведомился: — Что случилось с малышкой миссис Мелли?
— Умерла, — спокойно ответил Небби. — Миссис Кей говорит, что в деревню вернулась лихорадка, деда.
В его голосе звучала радость, ибо, когда несколько месяцев назад в деревне началась лихорадка, дед Закчи забрал Небби к себе на судно, подальше от заразы. Мальчик там здорово провел время и с тех пор часто молил Бога о том, чтобы он наслал еще одну лихорадку и его снова взяли на судно.
— Мы будем жить на судне? — осведомился он, идя вместе со стариком.
— Может быть! Может быть! — рассеянно ответил старый Закчи немного обеспокоенным голосом.
Оставив Небби на кухне, дед отправился к соседям, чтобы расспросить их; возвратившись обратно, он сложил одежду и игрушки Небби в постиранный мешок для сахара и на следующий день отвел мальчика на судно. Если дедушка, неся мешок с вещами, шел пешком, то Небби всю дорогу скакал верхом, главным образом бешеным галопом. Он даже отважно промчался по узкой, без поручней сходне. Правда, дед Закчи старался как можно ненавязчивей держаться за его спиной, но этой опеки, да и нужды в ней, мальчик совсем не видел и не замечал. Его появлению совершенно искренне обрадовались Нед, машинист насосной установки, и Бинни, который, когда дед Закчи опускался под воду, следил за подачей воздуха по шлангу и спасательным тросом.
3Жизнь на судне была очень счастливой порой для Небби, а также для деда Закчи и его двух людей, ибо ребенок, постоянно играя среди них, вернул их в далекую юность. Только из-за одного здесь бывали столкновения — из-за забывчивости Небби, который, объезжая свою полурыбу-полуконя, скакал по воздушному шлангу.
Нед, машинист насосной установки, очень решительно поговорил с Небби по этому поводу, и мальчик пообещал помнить, но, как водится, вскоре забыл. Они вывели судно за отмель и бросили якорь в том месте над буем, где под водой работал дедушка. Стояли погожие дни, и, пока держалась такая погода, они думали остаться здесь, а за провизией на берег посылать только небольшую плоскодонку.
Небби так всему радовался! Если он не скакал на полурыбе-полуконе, то говорил с матросами или нетерпеливо, когда из воды медленно вытягивали на борт воздушный шланг и спасательный трос, ждал у сходни появления из воды большого медного шлема дедушки. Или же, перегнувшись через поручень и уставившись вниз, напевал пронзительным, молодым голоском:
И вот мы под водой, ребята,
Где скачут дикие кони,
Кони с хвостами
Громадные, как старые киты,
И прыгают вокруг один за другим,
И когда говоришь «тпру!».
Эти дьяволы удирают!
Возможно, он считал эти несколько строк заклинанием, обладающим способностью вызывать на поверхность полурыб-полуконей. Каждый раз, когда лодка отправлялась на берег, она привозила печальные известия о том, что сначала этот, а потом другой житель деревушки отправился в дальний путь; но Небби интересовался в основном детьми. Всякий раз, когда дед поднимался из морских глубин, мальчик, нетерпеливо пританцовывая вокруг него, ждал, пока с него снимут большой шлем, а затем с жадным любопытством задавал один и тот же вопрос:
— Деда, ты видел малышку Кэрри Эндрю или малыша Марты, скачущими на полурыбах-полуконях? И так без конца.
— Конечно, — отвечал дед, хотя несколько раз он так узнавал, что упомянутый ребенок скончался; на судне это известие становилось известным от тех, кто проплывал мимо на лодке, пока он трудился на морском дне.
4— Осторожно, Небби! — сердито закричал Нед, машинист насосной установки. — Еще раз наступишь на шланг, и я, предупреждаю, сломаю твою лошадку и пущу ее на растопку.
Да, Небби опять, забывшись, наступил на шланг, но если обычно он спокойно выслушивал попреки и обещал исправиться, то теперь он стоял и со злым вызовом глядел на Неда. Намек на то, что его полурыба-полуконь изготовлена из дерева, рождал в его душе горечь. Ни на одно мгновение он не позволил проникнуть этой ужасной мысли в свою голову; даже тогда, когда, идя в отчаянную атаку, отбил щепку от носа полурыбы-полуконя, и там предательски показалось дерево. Тогда он просто не стал пристально разглядывать то место; его неиспорченное детское воображение тут же убедило его в том, что все в порядке; что он на самом деле ездит на «настоящей» полурыбе-полуконе. Он так стремился уверить себя в этом, что даже не показал деду Закчи отбитое место, не попросил его, как бы ему этого ни хотелось, починить лошадку. Деда всегда чинил его игрушки, но это нельзя починить. Это ведь настоящая полурыба-полуконь, не игрушка. Небби решительно отвергал всякую иную мысль, хотя, вероятно, подобные умственные процессы скорее идут на уровне подсознания, чем сознания. И вот теперь Нед, особо не стесняясь, произнес эти страшные слова. Небби дрожал от гнева и уязвленной гордости обладателя полурыбы-полуконя. Горя желанием немедленно отомстить за жестокое оскорбление, он быстро огляделся по сторонам и увидел воздушный шланг — то, из-за чего поднялся весь сыр-бор. Да, Неда это здорово разозлит! Небби развернул своего странного коня и поскакал назад прямо на шланг. Остановившись там, он со злобной нарочитостью принялся топтать большими передними копытами своего необыкновенного чудища воздушный шланг.
— Ах, ты мерзкий мальчишка! — взревел Нед, едва веря собственным глазам. — Мерзкий мальчишка!
Небби продолжал топтать большими копытами шланг, устремив на Неда свои наполненные яростью, дерзкие синие глаза. Тут терпение Неда лопнуло, и он проворно подскочил к мальчику. Он пнул ногой полурыбу-полуконя, и та перелетев на другую сторону палубы с грохотом врезалась в низкий фальшборт. Небби пронзительно завизжал, но скорее от страшного гнева, чем от испуга.
— Я выброшу эту чертову штуковину за борт! — крикнул Нед и бросился приводить в исполнение свое святотатственное обещание. В следующее мгновение что-то схватило его за правую ногу, и маленькие, очень острые зубы впились в голую голень ниже закатанных штанов. Нед завопил и уселся на палубу с такой силой, что его организм получил, наверное, изрядную встряску.
Как только его укус возымел действие, Небби отпустил ногу, и теперь он гладил и осматривал черное чудовище, являвшееся ему во сне и не оставляющее его мыслей наяву. Став возле фальшборта на колени, он смотрел горящими от гнева и полными ужасного страдания глазами на последствия страшного удара Неда (последний носил на босу ногу короткие тяжелые сапоги). Нед по-прежнему не в силах был расстаться с палубой и сыпал ругательствами. Впрочем, Небби это ничуть не волновало… Гнев и горе породили в его сердце жестокое безразличие. Больше всего он желал смерти Неда.
Ори Нед поменьше, он бы еще раньше услышал Бинни, ибо этот здравомыслящий мужчина к счастью для деда Закчи подскочил к воздушному насосу и теперь, качая его, от всей души поносил отверженного Неда. Впрочем, у Неда в мозгу уже наступило просветление, и он вспомнил, что совершил самое страшное для машиниста насосной установки преступление… Он бросил насос, когда водолаз был под водой. Взорвись под ним бочка с порохом, Нед вряд ли подскочил быстрей. Он издал пронзительный вопль и бросился к установке, но тотчас же увидел, что там стоит Бинни, и в тот же момент у него вырвался страстный, как молитва, вздох облегчения. Он вспомнил о ноге и, хромая, доковылял до насоса. Здесь, одной рукой качая воздух, Нед осмотрел следы от зубов Небби и обнаружил, что кожа едва прокушена. Впрочем, больше всего нуждался в лечении его вспыльчивый нрав; да и Небби, конечно же, не стоило проявлять подобную фамильярность.
Бинни вытаскивал на палубу спасательный трос и воздушный шланг, ибо дед Закчи, желая узнать о причине небывалого прекращения подачи воздуха, поднимался по длинному, ведущему на морское дно штормтрапу.
Услышав беспристрастное изложение фактов, разозленный дедушка сильно шлепнул Небби мокрой, мозолистой рукой. Однако мальчик не заплакал и не проронил ни слова; он только крепко прижался к полурыбе-полуконю, и тогда дедушка принялся его лупить. Удивленный, наконец, продолжительным молчанием Небби, Закчи, желая узнать его причину, развернул мальчика к себе. Лицо Небби было очень бледным, и слезы, казалось, были готовы брызнуть из глаз, но даже в этот момент с его лица не сходило выражение невыразимого вызова, бросаемого дедушке и всему миру. Несколько мгновений дед внимательно и с сомнением смотрел на него, а потом решил прекратить порку этой частицы синеглазого упрямства. Он молчаливо взглянул на полурыбу-полуконя, в которого мальчик крепко вцепился, и придумал, как заставить его уступить… Небби должен пойти и извиниться перед Недом за то, что пытался утолить им свой голод (дед подавил фырканье), или у него отберут полурыбу-полуконя.
На лице Небби, однако, не дрогнул ни один мускул, только его синие глаза стали смотреть с еще большим вызовом, и в них исчез даже намек на слезы. Дедушка задумался, и его осенила новая мысль. Он вернет эту полурыбу-полуконя на дно моря, и тогда она снова оживет и уплывет, и Небби никогда уже не увидит ее, если не отправится немедленно к Неду и не попросит у него прощения, сию же минуту. Дедушка проявил удивительную твердость. Тут, пожалуй, в глазах мальчика промелькнула едва заметная тень испуга, сразу же затянутая пеленой неверия; да и мальчика в таком состоянии уже ничто, впрочем, не могло понудить спуститься с огромной вершины гнева. Он с отчаянным мужеством человека, сжегшего за собой все мосты, решил, что если дедушка и впрямь совершит столь страшное злодеяние, то он (Небби) «преклонит, как положено, колени» и попросит Бога прикончить Неда. Детский ум познал радость мести… Он встанет на колени перед Недом; он обратится с молитвой к Богу «вслух». Нед должен узнать о своей участи, прежде чем будет осужден.
Охваченный столь священной целью, мальчик еще больше воспылал непримиримым гневом. И с его уст слетели самые ужасные слова, свидетельствовавшие об еще большем ожесточении его сердца.
— Она деревянная! — сказал Небби, глядя на деда с жестоким, мучительным, ужасным триумфом. — Она не может снова ожить!
Потом, нанеся по своим иллюзиям столь страшный удар, он разрыдался, вырвался из рук дедушки, который пытался удержать его, и бросился на корму, а оттуда в небольшую кабину, где, забившись на целый час под койку, отказывался в мрачной тишине от приглашения к обеденному столу.
После обеда, однако, он вылез оттуда — заплаканный, но несломленный. Мальчик затащил туда и полурыбу-полуконя; и теперь трем мужчинам, молча наблюдавшим со своих мест за маленьким столом в кабине, было ясно, что Небби, хоть и старался безуспешно скрыть это под маской величественного пренебрежения, направлялся куда-то с определенной целью. «Малыш, — суровым голосом проговорил дед Закчи, — подойди и попроси у Неда прощения, либо я, клянусь, возьму полурыбу-полуконя с собой вниз, и ты больше не увидишь ее, а другую, Небби, я ловить не собираюсь».
Вместо ответа мальчик попытался проскочить к трапу, но дед вытянул свою длинную ручищу и перекрыл ему путь. В результате Небби был поставлен в угол, а дед Закчи, положив полурыбу-полуконя к себе на колени и куря для успокоения послеобеденную трубку, задумчиво гладил ее. Вскоре он выбил трубку и, протянув руку, привлек к себе мальчика.
— Небби, малыш, — серьезным, но добродушным тоном произнес он, — подойди и попроси у Неда прощение, и ты получишь ее обратно.
Однако негодование Небби еще не успело остыть; да и, кроме того, стоя рядом с дедушкой, он видел здоровенную вмятину на краске в том месте, куда угодил сапог Неда, и сломанный хвостовой плавник, отлетевший при ударе бедной полурыбы-полуконя о низкий фальшборт судна.
— Нед — порочная свинья! — заявил Небби, испытывая новый прилив гнева против машиниста насосной установки.
— Замолчи, мальчик, — сурово произнес дед. — У тебя была возможность исправиться, и ты ею не воспользовался, а сейчас я преподам тебе урок, который ты, клянусь, запомнишь!
Он поднялся, взял под мышку полурыбу-полуконя и, положив руку на плечо Небби, прошел к трапу. Через минуту они уже были на палубе. Тут дедушка еще раз превратился из веселого и дюжего великана в каучуковое чудище с куполообразной головой. Потом с медлительностью и торжественностью, приличествующими приведению страшного, но справедливого приговора в жизнь, он под пристальным взором побледневшего Небби крепко затянул на шее полурыбы-полуконя шкимушку.
Покончив с этим, дедушка встал и с полурыбой-полуконем под мышкой подошел тяжелым шагом к борту. Затем он начал медленно спускаться по деревянным ступенькам штормтрапа, и через минуту над водной поверхностью были видны только его плечи и медный шлем. Небби с мукой в глазах смотрел вниз, где едва мог разглядеть полурыбу-полуконя. Она обязательно уплывет. Затем исчезли дедушкины плечи и наконец его большая медная голова; и лишь по дрожанию штормтрапа и скользящим вниз воздушному шлангу и спасательному тросу можно было догадаться о том, что там, в мрачных водных сумерках, кто-то есть (дед часто говорил мальчику, что на «морском дне всегда вечер»).
Небби раз или два сухо, ужасно, горлом всхлипнул, а затем в течение четверти часа лежал животом на сходне, молчаливо и настороженно глядя в воду. Несколько раз ему казалось, что у самой поверхности воды плывет, как-то странно покачиваясь, какое-то существо, и он тут же начинал тихо напевать:
И вот мы под водой, ребята,
Где скачут дикие кони,
Кони с хвостами
Громадные, как старые киты,
И прыгают вокруг один за другим,
И когда говоришь «тпру!»,
Эти дьяволы удирают!
Но эти строки, по-видимому, не оказывали чарующего действия на полурыбу-полуконя, и она не всплывала наверх, поэтому он, пропев их, замолкал — и так раз двенадцать. Мальчик ждал дедушку. Он питал слабую надежду, что дед привязал веревочку к коню для того, чтобы тот не мог уплыть, и что, возможно, поднимется наверх с ним. Он попросит, думал мальчик, у Неда прощения, но только если дедушка поднимется обратно вместе с полурыбой-полуконем. Вскоре дедушка просигналил, что возвращается наверх, и Небби, дрожа от волнения, наблюдал за тем, как медленно наматываются на барабаны воздушный шланг и спасательный трос. Вот, словно в дымке, показался огромный купол шлема с воздушным шлангом, соединявшимся под обычным «потешным» углом прямо с верхом купола (это был шлем старой конструкции). Затем шлем разрезал поверхность водной глади, и рябь на воде помешала мальчику что-либо разглядеть. Но вот из воды показались огромные дедушкины плечи, и мальчик увидел, что с ним нет полурыбы-полуконя. Небби побледнел. Дедушка и впрямь отпустил ее. На самом деле дед привязал ее на морском дне, чтобы она не могла предательски всплыть на поверхность, к крепким корешкам водорослей; однако для Небби он действительно «ожил» и уплыл. Дедушка шагнул на палубу, и Бинни снял с него шлем, а Нед в последний раз медленно повернул рукоятку насосной установки.