По мере рассказа у папы все больше отвисала челюсть. Правда, он пытался задавать наводящие вопросы, чтобы лучше что-либо понять, но к концу повествования глаза у папы были такие, словно его только что огрели по голове.
А потом он засмеялся! Я так и думала, и зачем я только раскрыла рот? Но папа вдруг подхватил меня на руки и закружил по комнате:
— Как здорово! Теперь у меня есть дочка-ведьма! Ура!
Он стал прыгать и нести всякую чепуху. Я вырывалась, но он держал меня крепко, и в конце концов я тоже засмеялась — такое замечательное веселье устроил мой папа. Под конец он схватил метлу, заставил меня ухватиться за ее черенок и, взяв меня под мышки, вновь закружился по комнате. Он кружил и кружил, а я была совсем не против, поскольку мне тоже понравился полет в папиных руках.
А потом, через сколько-то минут, папа вдруг резко остановился и отпустил меня. Я же сделала еще несколько кругов по комнате и плавно опустилась рядом со столом.
У папы волосы встали дыбом, как у кошки на загривке, когда она фырчит. Он сделал несколько шагов по направлению к двери, затем, не оборачиваясь ко мне, поднял палец, призывая к вниманию, и произнес:
— Все под контролем. Жди меня здесь. Не улетай. Я скоро вернусь.
Я и не собиралась. Но мне так понравилось летать, что я подхватила метлу и стала нарезать виражи. И вдруг, кружась вокруг люстры, я поняла, что теперь папа будет мне завидовать, а не я ему. Он здорово умеет водить машину и все время кормит меня обещаниями, что посадит за руль лет через пять, не раньше. Зато теперь я буду летать, и на права сдавать не надо! Вот это классно! И тогда я открыла окно и вылетела на улицу.
Уже совсем стемнело. На небе взошла круглолицая луна. Я поднялась чуть повыше, захлебываясь от ужаса и восторга, захвативших меня. Во всех домах светились окна. Кое-где на подворьях раскачивались от ветра наружные лампы, отбрасывавшие зыбкие тени. Соседский пес увидел меня, вылетавшую в окно, да так и застыл, обалдело тявкнув.
Я кружилась над деревней, все увеличивая скорость. Ух! Всю жизнь мечтала полетать на самолете или вертолете. И вот теперь со мной кое-что случилось! И это гораздо круче, чем быть простым пассажиром. На самолетах все могут летать, а вот на метле попробуйте! Какие-то чувства распирали мою грудь, и я сначала повизгивала, а потом (правда, значительно удалившись от деревни) стала орать во весь голос. Вдруг из глубин леса мне ответил волк, затем завыл еще один. И я стала кричать еще громче! И странно — голос не садился.
Я поднималась все выше к звездам. На отдалявшейся земле все слабее светили огоньки деревни Белозеро. И вдруг далеко-далеко в северной стороне на самом горизонте я разглядела огонек. Любопытство — не порок, и я направилась прямиком туда.
В самой гуще леса на небольшой полянке стоял аккуратный домик, обнесенный невысокой изгородью. То тут, то там виднелись грядки, а дорожки были вымощены камнем. Из трубы шел дымок. Рассеиваясь в воздухе, он придавал ему необычайный аромат. И я невольно задышала глубже. Красивое крыльцо освещалось двумя фонариками. Конечно же, мне захотелось подлететь поближе, чтобы получше рассмотреть.
Вдруг дверь в домик распахнулась и в проеме появилась женщина. Она тут же замахала мне рукой, словно поджидала меня:
— Залетай, маленькая, залетай, не бойся.
Я осторожно спустилась и прошла внутрь. Вот таким и доля-сен быть сказочный дом феи. Очень уютный и аккуратный. В нем Сразу чувствуешь себя словно дома. По углам стояла резная красивая мебель, я же забралась с ногами в большое кресло у каменного очага и уставилась на огонь. Почти тут же появилась хозяйка с подносом в руках и, придвинув ко мне столик, принялась накрывать его. Вскоре мы пили чай и слушали, как потрескивают дрова.
— В головке у тебя очень много вопросов, это видно сразу. Я могу тебе кое-что рассказать об этом мире. Так что — спрашивай. Кстати, можешь звать меня — Хранительница.
И я тут же ляпнула:
— А вы человек?
Она рассмеялась в ответ, откинувшись на подголовник:
— Ой, не могу! Ну конечно же, я человек. А в чем дело?
— Но вы же волшебница?
— Нет, моя хорошая. А почему ты так решила?
— Ну раз я — ведьма, а вы меня ждали, значит, вы тоже?..
— Ой, ну кто тебе сказал такую глупость?
— Лесничиха.
Хозяйка домика посерьезнела и, добавив в чашки удивительно ароматного чаю, предложила мне рассказать все по порядку. Так что мне пришлось опять вспоминать все свои приключения.
Она о чем-то задумалась. Затем встряхнула головой и произнесла:
— Ясно, тогда я сейчас попытаюсь тебе объяснить все, что с тобой случилось. Устраивайся поудобнее и слушай.
Я так и сделала. А потом еще и накрылась пледом. Хозяйка поставила рядом со мной конфетницу в виде лебедя и начала говорить:
— Я не буду употреблять сложных слов и постараюсь, чтобы ты поняла. Если же что не так, сразу спрашивай. Хорошо?
Я кивнула, и хозяйка продолжила:
— Что такое звезды, ты знаешь? Так вот, звезды излучают в космос свою энергию мощным потоком, распространяющуюся на все окружающее пространство, подобно волнам океана. Но энергия каждой конкретной звезды на разных людей влияет по-разному. Ты ведь слышала, как про иных говорят: он родился под счастливой звездой? Просто на самом деле для каждого человека существуют как бы свои звезды, на которые он реагирует лучше, чем другие.
Хранительница грустно усмехнулась чему-то своему:
— Любому человеку может необычайно повезти, если он окажется под своей звездой. Но это должно произойти только в определенном месте и в определенное время, когда влияние «его» звезды на него наиболее благоприятно. Для тебя таким местом оказалась эта поляна. Другой человек будет там спать в то же время, что и ты, и ничего не почувствует, потому что ему твои звезды абсолютно чужды. К сожалению, с седой древности посвященные ломают головы, как научиться отыскивать для каждого человека подходящее ему сочетание времени и места. Но, увы, до сих пор это является самой большой загадкой. Отсюда же и интуитивное желание людей «оказаться в нужное время, в нужном месте». «Везунчикам» дается талант, удача, интуиция, иным — долголетие. Но всегда так, чтобы человек мог как можно полнее проявить себя. А вот тебе звезды дали такие способности, что ты можешь влиять на живые существа, можешь управлять своим телом, да и чужими тоже. Плохо, что ты еще такая маленькая. Потому что, кому много дается, с тех много и спрашивается.
Она замолчала, подкинула дров в угасающий огонь и потом вновь негромко заговорила:
— У каждого человека есть свое предназначение в этом мире. Но только встреча со своими звездами позволяет отыскать собственный путь. Человек живет в согласии с самим собой и окружающим миром только тогда, когда звезды раскрывают его возможности и предназначение. Вся беда нашего мира не в том, что он несовершенен, а в том, что многие люди так и не находят свою звезду. Отсюда и все беды, и горе, и войны.
— А у вас какое предназначение? — пошевелилась я.
— Я — хранительница этих лесов. Пока я здесь живу, тут не будет лесных пожаров, никаких бедствий. Никто сюда не приедет и не вырубит его на продажу. В изобилии родятся грибы, ягоды. В речках исключительно чистая вода, в которой резвится рыба. Животным хорошо и привольно. Ну и людям я стараюсь помогать. Только они не всегда эту помощь принимают.
— А у меня какой путь? Вы поняли?
— Нет. Я не знаю твоего пути. Звезды раскрыли твои способности. А уж как ты их применишь, будет зависеть только от тебя. Одно могу сказать — скучной твоя жизнь не будет.
— Так получается, что и ведьмы действительно были?
— Ну как тебе сказать. Действительно, появлялись женщины, чья жизнь после встречи со своей звездой определялась как жизнь в полете. Сейчас это называется левитацией — умением преодолеть притяжение Земли. Больше они ничего не умели. Но зависть и злоба обычных людей стали приписывать им совсем несвойственные качества… Они знали, что если их поймают, то сожгут на костре, но не могли отказаться от полетов.
Я вспомнила невообразимую, бесшабашную радость от полета и согласно кивнула.
Еще о многом мы переговорили за ночь. Вернее, рассказывала Хранительница. О мире, что нас окружал. О том, что я скоро научусь чувствовать людей, которые, подобно мне, нашли себя. Что я смогу определять плохие для себя места, чтобы не попасть в беду. Ну и многое еще. Я не все понимала, кое-что забыла. Но одно уяснила четко: я не мутант, и я не одинока.
Напоследок хозяйка пожалела, что я поторопилась рассказать все папе:
— Но ничего. Просто постарайся своими новыми знаниями не будоражить родных и близких.
Я не очень поняла, но пообещала этот совет выполнять.
В предрассветной мгле я возвращалась обратно. На крыльце дома, что стал нам пристанищем в Белозере, виднелся тлеющий огонек сигареты. Подлетев поближе, я различила, что это папа сидит на крыльце и курит!
Я не очень поняла, но пообещала этот совет выполнять.
В предрассветной мгле я возвращалась обратно. На крыльце дома, что стал нам пристанищем в Белозере, виднелся тлеющий огонек сигареты. Подлетев поближе, я различила, что это папа сидит на крыльце и курит!
Он же бросил почти год назад! Рядом с ним стояла консервная банка, доверху наполненная окурками.
Я приземлилась, прислонила метлу к крыльцу и села на нижнюю ступеньку. Папа протянул руку, потрепал меня по голове и снова стал молча курить. А потом я повернулась к нему и попросила:
— Па, отпили мне, пожалуйста, черенок у метлы покороче, а то длинным управлять не очень удобно.
Глава V Сон
Я проснулась совершенно одна. В горнице никого не было. Только на столе ожидал меня холодный завтрак, накрытый марлей от мух. За окном ярко светило солнце, и, судя по теням, день уже перевалил на вторую половину.
Наскоро перекусив и запив все удивительно вкусным молоком, я выскочила на крыльцо, чтобы оглядеться и решить, что делать. Я подумала, что папа ушел по каким-то своим делам, но тут же услышала его голос, бубнивший что-то за открытыми воротами сарая. Я пошла, чтобы поздороваться и поинтересоваться, что он там делает, и еще на полдороге услышала знакомый скрипучий голос:
— А я тебе говорю, не полетит!
На что папа с очень упрямыми интонациями в голосе возражал:
— Посмотрим, посмотрим!
Они продолжали препираться. Впрочем, по затрудненному и прерывистому дыханию папы было понятно, что он опять что-то мастерит. Надо сказать, что мой папа был в свое время автомехаником.
Я не выдержала и зашла внутрь. В углу сарая у окна стоял столярный верстак, такой же, как в школе у мальчишек в кабинете труда, только побольше. Над ним склонился папа, а рядом на пустом ящике примостился дед Кузя в неизменной телогрейке.
— Привет, — мне показалось, что я спокойно произнесла эти слова, даже улыбнулась, тем не менее папа дернулся, словно испугался чего-то, и резко повернулся ко мне. Зато дед Кузя явно обрадовался и так широко раскрыл рот в ответной улыбке, что сквозь заросли его кудлатой бороды проглянули зубы. — А что вы тут делаете?
— Привет, ты уже встала? — попытался папа увести разговор в сторону. Хотя по его растерянности я сразу же поняла, что он что-то делает для меня, но не хочет, чтобы я увидела это раньше времени. Потому что, если бы это нечто не касалось меня, он бы или рявкнул вечное взрослое: «Не суйся не в свое дело», или бы тут же подробно объяснил суть «изобретения». Смешные эти взрослые, у них же все сразу на лице написано. Так что я не дала себя провести, а сразу заканючила:
— Па-а! Ну покажи! Ну покажи, папа!
Вскоре я добилась своего, и меня подпустили к верстаку. На нем лежала новенькая метла, к черенку которой папа уже прикрепил велосипедное сиденье.
— Вот, с утра в кузню сходил и сделал там хомуты, чтобы за черенок удобно крепить было.
Но мало того, рядом лежал еще и велосипедный руль от «Салюта», тоже явно переделанный. Я сразу оценила всю прелесть новшеств:
— Ух ты, как здорово! Спасибо, папа!
И тут дед Кузя пролил ложку дегтя в бочку с медом:
— Благодарить будешь, когда прокатишься! А я твоему отцу твержу, что железо ведьминской метле противопоказано. Не будет она летать, и все тут.
Я почувствовала, как у меня округляются глаза, и взглянула на папу:
— Зачем? Я же только тебе рассказывала!
— Ну, во-первых, когда ты улетела, я сначала подумал, что ты… ну… насовсем, в общем… и вообще, я решаю, что надо и что нет; а во-вторых, Кузьма Петрович твой крестный, я тебе говорил, если ты помнишь. Когда ты родилась, он даже приезжал в Питер на крестины.
— В Ленинград.
— Ну да, я и говорю об этом. Так что он тебя в обиду не даст и защитит. А то, что ты животных лечишь, что ты ведунья, — уже вся деревня знает. Но про твои полеты еще не разнюхали. Так что летать будешь только по ночам, и только под моим присмотром.
Я не выдержала и рассмеялась. Вслед за мной тут же расхохотался дед Кузя. Папа сначала переводил глаза с меня на крестного и обратно, потом заулыбался, а после, когда до него дошел смысл им же сказанного, тоже стал, простите за грубость, ржать как конь. И то ли солнечные зайчики, скачущие по стенам, были тому виной, то ли что — то другое, только мы никак не могли остановиться. Рядом были остатки прошлогодней соломы, и мы втроем повалились туда, держась за животы. Если кто-то проходил рядом, то ни за что не понял бы, что здесь смеются люди. Захлебывающееся повизгивание деда Кузи, переходящее в похрюкивание, совершенно павианий, лающий смех папы (я однажды такой слышала в зоопарке), переходящий в уханье филина, и мое поскуливание, потому что громко смеяться я не могла и только дергала ногами. Мы смеялись до колик, а остановиться не могли.
Наконец мы отсмеялись, но еще долго сидели, держась за животы и всхлипывая.
Чуть попозже папа все же вернулся к верстаку и приладил руль.
— Ну, попробуй!
Я взялась за руль и уселась на новое сиденье, слегка согнув ноги в коленях. Оказалось очень удобно — словно садишься на большой трехколесный велосипед, а не на метлу, и держаться гораздо лучше. А то я заметила по ночному полету, что не очень-то удобно управлять метлой, держась за черенок. Метла все время забирает в сторону той руки, которую я держу на ручке впереди. Да и, если честно, попе не очень удобно долго сидеть на узком черенке. Ну-у, теперь полетаем!
Однако ничего не произошло. Я не смогла подняться в воздух. Я пробовала еще и еще, начала скакать по земляному полу сарая, но все тщетно. Метла меня не слушалась. Я стала потихоньку всхлипывать, стараясь сдержать рыдания, охватившие меня. Что со мной случилось? За что? Я хочу летать.
— Говорил я тебе, Тимофеич, нельзя металл ставить. Давай с дерева строганем, и вся недолга. Послушай, что тебе дед говорит. Уж я-то знаю, что можно, а что нельзя. В крайнем случае, пусть катается на простой, без сиденья.
У меня даже дыхание перехватило. Действительно, чего это я? Это же метла не хочет летать, а не я.
Папа недоверчиво пожал плечами, но отправился в глубь сарая подыскивать подходящие доски. Я всегда любила смотреть, как работают с деревом, строгают его рубанком и шкурят, тем более что это делают для меня.
Дед Кузя лез к папе с советами и время от времени пытался сам встать за верстак. День еще только клонился к закату, а выгнутый руль и деревянное сиденье уже были готовы. Они опять заспорили, как крепить. Папа хотел все соединить на Шипах и клею, а крестный утверждал, что это надо делать только с помощью сыромятных ремней.
Уяснив себе, что, если верх одержит папа, придется ждать сутки, пока клей высохнет, а если дед Кузя с его ремнями, то хоть сейчас лети, я приняла сторону деда и вступила в спор. Папа немного обиделся, но сдался под нашим давлением.
Крестный очень шустро обернулся, сбегал домой и вскоре победно потрясал в воздухе зажатыми в кулаке длинными полосками кожи. Их тут же замочили в бочке с водой, и мы пошли на ужин в дом к тетке Варваре.
Едва завидя нас, тетка Варвара поманила меня из сарая, где она сидела на перевернутом ведре и доила корову. Струйки тоненько звенели о края ведра, уже наполненного более чем наполовину. На землю опускалась вечерняя прохлада, и от надоенного молока поднимался легкий парок.
— Ну-ка, подай мне кружку, Никочка! — скомандовала хозяйка.
Я послушно передала ей металлическую кружку и наклонилась, чтобы получше рассмотреть, как доят корову. Тетка Варвара одной рукой подставила кружку, а потом большим и указательным пальцами протянула вниз один из сосков. Причем так безжалостно, но корова даже не шелохнулась. Взык-взык — и кружка заполнилась, тут же оказавшись перед моим лицом.
— Выпей! В городе ты никогда такого не попробуешь.
Я заглянула в кружку. Там даже не было видно молока. Над ним возвышалась пузырящаяся шапка голубоватой пены, словно у пива. И у этого молока был такой душистый аромат и сладковатый вкус, что я и опомниться не успела, как кружка оказалась пустой. А мой язык вовсю слизывал пену с верхней губы.
— Ну вот! — удовлетворенно поцокала тетка Варвара. — А еще?
Я не отказалась, и вскоре вторая кружка теплого-теплого молока оказалась в моем желудке, сразу наполнив его какой-то удивительной сытостью. Так что даже и на ужин расхотелось идти.
— Никочка, посмотри Пеструшку, а? Все ли у нее хорошо? А то что-то молока давать стала меньше, — вдруг попросила тетка, когда я уже выходила из сарая.
«М-да, приходи к нему лечиться и корова, и волчица… Началось. К концу лета я стану знатным ветеринаром. Или ветеринаркой? В общем, кем-то стану, это точно», — подумала я и уже привычно прищурилась, рассматривая хозяйскую корову. Но Пеструшка была абсолютно здорова, что я и сообщила тетке Варваре.