Господа. Автор - усталый человек. Автору страшно надоело размахивать топором. Тем более, автор на днях записался в организацию защиты животных, называющуюся "Зеленый мир". Было время, когда автор просто страшно бы разозлился, петушиться бы начал, размахивать руками, а потом бы расстроился, возможно, расплакался (что греха таить). Автор был неуравновешенным человеком, одним словом.
Вместо всего этого автор торжественно подошел к лейтенанту.
- Поздравляю, - сказал автор. - Вы сделали правильный выбор. Моя жена скрасит ваши армейские будни. Она чудесно готовит картофель, она прекрасный собеседник, она умеет петь песни и даже рисует акварелью с натуры... Одним словом, поздравляю.
Лейтенант сдержанно кивнул. Правую руку он на всякий случай держал на кобуре, замочек которой предусмотрительно расстегнул.
Он мне не доверял. Боюсь, он тоже читал роман. А тут еще, как назло, из моего кармана вдруг выпал молоток.
Офицер вздрогнул и побледнел.
- Вы за это ответите, - сказал он своим низким офицерским голосом.
- За что я отвечу?
- За все, - он кивком головы указал на молоток.
Я рассмеялся.
- Я полку собрался приколотить, вот и купил молоток.
Нагнувшись, я поднял молоток. Офицер, сжав зубы, попятился; кобура уже была раскрыта, рука нервно сжимала рукоять пистолета.
- Еще один шаг - и я стреляю. Стреляю без предупреждения. Первый выстрел в воздух - второй по ногам, - забормотал он, пятясь и пятясь.
- Да вы не бойтесь.
- Только подойди, только стукни!
- Да остановитесь вы, - я шагнул к нему.
Жена взвизгнула за моей спиной.
- Ни с места! Стреляю без предупреждения! Ни шагу вперед! Стоять!!! кричал лейтенант, пятясь.
Ну вот, я же предупреждал: споткнувшись о чемоданы, он с криком рухнул на спину. Раздались выстрелы, комната наполнилась пороховым дымом (страшно едкая штука), жена зарыдала... Жуткая картина.
Хорошо, что он в меня не попал. А мог бы.
Через окно я следил за ними. Закинув чемоданы в багажник и на заднее сиденье, они сели в машину. Заработал двигатель, машина тронулась. Я хотел было помахать им на прощанье, но вдруг передумал.
Куда они вообще едут?
Автор пожимает плечами. Может быть, в Индию. Индия - замечательная страна, и там наверняка хватит для них места. Купят слона и будут кататься по джунглям.
Или в Китай. Китай - тоже чудесная страна, там можно славно провести время. Там бананы растут и попугаи ара прыгают с ветки на ветку.
Можно рвануть в Африку, потому что там очень тепло и солнечно.
Только не нужно на Северный полюс: там холодно, там постоянно ночь, там ветрено, белые медведи просовывают по ночам свои страшные головы прямо в окна, и дико кричат по ночам раненые тюлени. Там невероятно дорого стоит морковка.
20
Редактор трижды поцеловал меня. Вначале в правую щеку, затем в левую, после чего снова в правую. Он долго смеялся, и тряс мою руку, и смотрел на меня, словно все никак не мог насмотреться.
- Прочитал, прочитал, - говорил он ласково. - Прочитал твой гениальный роман.
- Понравился? - спросил я, замирая.
- Еще бы! Порадовал. Потрясающая вещь!
- Правда?!
- Конечно! Но, однако, что мы здесь стоим, пошли ко мне.
По-прежнему сжимая мою руку, он повел меня вверх по лестнице в свой кабинет.
- А у меня от этого романа одни неприятности, - говорил я, усаживаясь в кресло. - Жена вот ушла.
- Да, - кивнул редактор, сделав печальное лицо. - Читал.
- Прохожие на улицах сторонятся. Боятся, убийцей называют. Дважды милиция приезжала, обыск устраивали... Допрашивали. Молоток конфисковали.
Редактор как-то особенно крутил головой и вздыхал, выражая сочувствие.
- А гвоздь?
- И гвоздь отняли.
- Ты подумай...
Редактор горестно вздыхал.
Пока редактор вздыхает и задает соболезнующие вопросы, автору хотелось бы сделать небольшое отступление.
Не странно ли это: сколько рассказов, повестей и романов написано о моряках, трубочистах, парашютистах, проститутках, вампирах, биологах, педофилах, сколько создано удивительных кинофильмов и нарисовано разноцветных картин из жизни врачей, президентов, мазохистов, всевозможных преподавателей, профессоров и некрофилов, - и только об одних редакторах вы не прочтете ни одного рассказа, не просмотрите ни одного фильма, не найдете ни одной картины.
Автору эта ситуация кажется глубоко несправедливой и оскорбительной.
Прежде всего, редактор - человек умный. Кроме этого, если педофил, скажем, насилует детей, то редактор детей не насилует. Если вампир прокусывает жертве своими длинными зубами кожу на горле и пьет кровь, то редактор своими длинными зубами кожи на горле жертве не прокусывает. Если мазохист любит, когда ему ногой наступают на яйца, то редактор, в отличие от него, вообще не переносит, когда ему ногой наступают на яйца.
В общем, тут нам всем становится ясно, что редактор - чудесный человек.
Если же говорить совсем всерьез, то у автора есть одна задумка: написать замечательный роман из жизни редакторов. Автор даже придумал сюжетец: молодой человек (редактор) встречает девушку. Но тут девушку похищают какие-то злые усатые люди. Редактор бросает все и мчится в погоню. Девушку прячут на вилле, но редактор переодевается в усатого и девушку спасает. Потом они плывут на яхте, улыбаются и радостно смотрят куда-то вдаль. А в порту навстречу яхте уже бежит по шатким деревянным мостикам заплаканная, счастливая редакторская жена с тремя детьми в целлофановом пакете под мышкой.
Такой вот чудесный сюжетец придумался между делом.
21
- Изменить? - повторил я вслед за редактором, пока еще не совсем понимая, о чем идет речь. - Что изменить?
- Романчик.
Вот те на.
- Зачем же его менять? - я как-то все не мог войти в разговор. - Вы же пять минут тому назад говорили, что роман гениальный и замечательный...
- Ну конечно! - воскликнул редактор и даже хлопнул себя по колену. Роман - изумительный!
Редактор сделал известный жест: сложил пять пальцев, поднес их к губам и поцеловал.
- Роман потрясающий.
- Тогда зачем же роман менять?
- А чтобы сделать его еще лучше.
- А разве можно сделать его еще лучше? - попробовал пошутить я.
- Можно, - убежденно ответил редактор.
Он открыл лежащую перед ним на столе папку с бумагами.
- Прежде всего, роман необходимо подсушить. То есть сократить. То есть - повысить темп, сделать его более сжатым.
Редактор сжал кулак и показал его мне.
- Возьмем встречу твоего героя с его бывшей возлюбленной. До этого в романе ни слова не было сказано о ее существовании. Я думаю, эту сцену без всякого ущерба для романа можно выбросить.
- Но тогда эпизод с женой...
- И его тоже.
Редактор резанул ладонью воздух.
- Вырезать?
- Естественно. Все это только отягощает и запутывает сюжет. И что это за чехарда с детьми твоего героя: то мальчик, то девочка...
- Мне хотелось...
- Выбросить, - он махнул рукой. - Это все несущественно.
- Тогда зачем мой герой вышел в тот вечер на улицу?
- И это выбросить. Пусть он никуда не выходит в тот вечер. Почему он обязательно должен куда-то выходить? Представь себе, что он поздно вернулся с работы. Прекрасно поел, улегся на диван, включил телевизор. Дома хорошо, тепло. Зачем на улицу выходить? Не понимаю.
- Но если мой герой не выйдет на улицу - он не пойдет и в ресторан, не встретит гардеробщицу...
Редактор остановил меня движением руки.
- А зачем ему встречать гардеробщицу?
Я растерялся.
- Честно говоря, вся эта история с изнасилованием звучит достаточно неубедительно.
- Выбросить? - догадался я.
- Точно, - редактор ткнул в мою сторону пальцем.
- Значит, если я правильно понял, роман будет начинаться сразу со сцены с беременной дочкой.
Он отрицательно покачал головой.
"Роман не будет начинаться со сцены с беременной дочкой", - догадался я.
- Нет, - сказал он. - Роман не будет начинаться со сцены с беременной дочкой. Если мы выбросили сына - выбросим и дочь. Я тебе вот что хотел предложить, - продолжал задумчиво редактор. - В романе есть одно потрясающее место. Я имею в виду коротенькую историю о енотах, которую рассказывает друг твоего героя...
- О зайцах, - поправил я.
- Я и говорю, о зайцах. Знаешь, я плакал, когда читал ее.
- В самом деле? - я был удивлен.
Редактор кивнул.
- Странно, - сказал я.
- Она проста, как сама жизнь, и, вместе с тем, в высшей степени поэтична. Короче говоря, мой совет: возьми эту историю и на ее основе создай новый роман.
- Новый роман, - повторил я.
- И только без этих многоточий, которые ты так любишь, - он рассмеялся и товарищески похлопал меня по плечу. - Без всяких там тире и тому подобного. И - суше, меньше слов. Фраза должна иметь внутреннее наполнение. Знаешь, что это такое?
- Нет, - честно ответил я. - Подушки иногда бывают наполнены пухом, это я знаю. Потом...
Редактор поморщился. Посмотрел на часы.
- Новый роман, - повторил я.
- И только без этих многоточий, которые ты так любишь, - он рассмеялся и товарищески похлопал меня по плечу. - Без всяких там тире и тому подобного. И - суше, меньше слов. Фраза должна иметь внутреннее наполнение. Знаешь, что это такое?
- Нет, - честно ответил я. - Подушки иногда бывают наполнены пухом, это я знаю. Потом...
Редактор поморщился. Посмотрел на часы.
- Смотри сюда, - он сжал кулак. - Сила - знаешь, что это такое?
- Это я знаю.
- Смотри дальше. Подушка - бывает - наполнена - пухом, - говорил он медленно и внятно, наклонившись ко мне над столом. - Запомнил? У - нее этот - пух - внутри. Запомнил?
- Да-да, конечно.
- Молодец. Так же, как и у подушки, внутри предложения должно быть что? - спросил неожиданно издатель.
- Пух, по всей видимости, - робко произнес я, мучаясь своей глупостью. - Или перья, - поспешил поправиться я.
- Да нет же! Сила, внутренняя сила и драматизм должны быть внутри предложения.
- Ага! - сказал я.
- Понял?
- Почти, - ответил я.
- Молодец. Повтори.
- Внутри предложения должны... находиться... сила и внутренний... драматизм.
Я тяжело выдохнул и отер с лица пот.
- Хорошо, - сказал он. - Так вот: они сидят в норке посреди леса, трутся друг о друга ушами, а тут - наводнение. Сечешь?
- Конечно, конечно, - говорил я, стараясь делать умное лицо. - Все напишу.
- Вот так, - одобрительно произнес редактор.
- Она спрашивает: "Что это ветром как будто потянуло?". А он ей отвечает: "Это, дорогая, погода испортилась".
- Вот-вот! Молодец.
- А тут вдруг вода! Бац, бух!
- Вот-вот.
- Хлынула и начинает заливать норку.
- Правильно.
- А они обнимают друг друга и трутся ушами, ничего не замечая.
- Молодец.
- Окурки всплыли, детишки вверх животами...
- Именно.
- Гениально, честное слово, спасибо за совет. Бегу писать. Только еще вопрос, последний: что делать со сценой у редактора?
- Со сценой у редактора?
Он посмотрел на меня как на идиота. А затем решительно и красноречиво махнул рукой.
...И еще прежде, чем он открыл свой рот с длинными зубами, я прекратил сцену.
Прости, старина. Встретимся как-нибудь в другой раз, а сейчас - времени нет. Бегу домой про зайцев писать. Пока сюжет не забыл. И честное слово - ни одного многоточия не нарисую.
Буду писать сухо, до отказа набивая фразы внутренним драматизмом, как колбасу набивают гормонами и жеваной туалетной бумагой.
22
Роман о зайцах
Часть 1
Скок-поскок и прыг-попрыг: какая радость случилась в семье зайца N: жена родила ему сына. Даже идиоту понятно, что сын - это что-то совсем другое, чем дочка. Поэтому заяц очень обрадовался.
Часть 2
Заяц-сын рос достаточно быстро. Вскоре он уже весь покрылся шерстью.
Часть 3
А вот жена у зайца-отца была отвратительной бабой. За сынишкой она практически не ухаживала; бросит морковку - самую гадкую, с зеленоватым кончиком - в угол, и скажет презрительно: "Подавись", - и уходит в дансинг до ночи.
Часть 4
А заяц-сын плачет в уголке, склонившись над морковкой. Почему, думает, я, блядь, такой несчастный?!
Часть 5
Тут и заяц-отец стал подолгу отсутствовать: в сердце его родилось какое-то другое, теплое чувство к мальчугану. Чувство, в котором он пока что боялся признаться даже себе самому. А приходя домой, он подолгу смотрел на сына.
Часть 6
Однажды он взял сына в магазин. Приближался Новый год, время было думать о подарках, и он купил мальчику самую толстую, самую сладкую, самую красную морковку.
- Съешь ее, сын, - сказал отец, подавляя слезы.
- Нет, - прошептал тот, глядя на своего отца. - Я ее сохраню как нечто самое дорогое в своей жизни.
Как-то случайно они взялись за руки.
- Съешь ее, сын, - повторил отец. - Я тебе еще много таких куплю.
Вместо ответа сын поднес морковку к губам и поцеловал ее кончик.
Часть 7
В эту ночь мать вообще не пришла домой.
А они провели ночь вместе, в гостиной у камина, глядя в огонь, держась за руки. Под утро они разошлись по своим комнатам.
До рассвета сын занимался онанизмом, думая о толстой, сладкой, красной морковке.
Часть 8
Днем они поехали в лес кататься на санках.
- Папа, - сказал сын.
- Скажи - "милый", - прошептал, уже не в силах сдерживать свои чувства, N.
- Милый, - едва слышно повторил сын.
Их губы слились в долгом поцелуе.
Часть 9
Они были неосторожны, но давайте не будем судить их строго: кто сам был влюблен, тот наверняка их поймет.
Часть 10
Первой заметила соседка, жившая через дорогу напротив.
- А папаша-то, - говорила она подруге по телефону, - что-то уж слишком нежно сынка по попке похлопывает!
Часть 11
Открыв входную дверь, N только и успел заметить фигуру в темно-синей форменной одежде: в следующую секунду, слабо вскрикнув и взмахнув руками, заяц упал на пол, сраженный страшным ударом милицейской дубинки.
Часть 12
В том, что он случайно убил жену, когда та застала их с сыном в кровати, заяц-отец не признавался. Да и в самом деле: можно ли это назвать убийством? Та кричала, собиралась звонить в милицию, замахивалась стулом на мальчика. Он лишь толкнул ее ногой в грудь, а остальное было делом случая.
Возможно, ошибкой было то, что они с сыном не разрезали ее на пятьдесят маленьких кусков и не отправили бандеролью в Африку, а банально закопали ночью в саду под сиренью.
Часть 13
Приговор суда строг: смертная казнь через повешение.
Когда судья произнес приговор, сын, присутствующий на заседании, потерял сознание.
Часть 14
В ночь перед казнью сын пытается передать N отравленную морковку, но морковка попадает к скаредному судье: съев ее, тот погибает в страшных мучениях.
Часть 15
- Прощай, милый! - кричит N, пока палач мажет веревку хозяйственным мылом. - Не забывай меня!
- Никогда, никогда! - отвечает из-за колючей проволоки сын, заливаясь слезами.
Палач поднимается на помост; петля ложится на заячьи плечи.
Часть 16
Но тут из-за туч появляется вдруг космический корабль из созвездия Сигма 15.18-бисZUT13-21х.
Необыкновенно пропорционально сложенные, обнаженные до пояса марсиане в прозрачных брюках убивают из своих лучевых пистолетов палача и охрану. В последний момент, движимый бессмысленной, слепой ненавистью, палач все-таки успевает выбить из-под N табуретку.
Сын закатывает глаза и снова теряет сознание.
А самый изящный из марсиан, блондин с чуть бледным от атаки лицом, положив ствол лучевого пистолета на левую руку, выстрелом разрезает веревку над головой повешенного.
Часть 17
Марсиане из созвездия Сигма 15.18-бисZUT13-21х уже давно наблюдали за этой ситуацией. Им доподлинно было известно, что мальчик не был сыном своего отца. То есть он был, конечно, сыном своего отца, но отец его был совсем другим зайцем.
Оказывается, убитая мать уже многие годы изменяла N, и именно таким образом, от случайной связи, и получился этот зайчонок.
Ничто больше не мешало их любви.
Часть 18
Мало того: государство, под давлением марсиан, выдало влюбленным денежную компенсацию и маленький уютный домик на полянке возле реки, тонну морковки и три килограмма презервативов для борьбы со СПИДом.
Эпилог
А главного из марсиан, того, что был так пронзительно бледен и так метко стрелял из своего лучевого пистолета, зайцы избрали почетным председателем их небольшой, но круглой планеты.
Скок-поскок и прыг-попрыг.
23
Мужики сидели за столом, по трое с каждой его стороны. Их было шестеро. Бородатые, стриженные под горшок, они пили чай из самовара, стоявшего в жару посреди стола на подогнувшихся от тяжести ножках, щелкали зубами, откусывая от желтоватой сахарной головы, до половины обмотанной куском газеты, сербали из блюдец прозрачную жидкость, чмокали, не разговаривали, думали. Сидели они за столом в тулупах, кто в смазных сапогах, кто в валенках, подбитых лосиной; в жизни своей я не видел более русских мужиков, даже по телевизору!
- Баба! - закричал один из мужиков, оправляя тулуп и поворачивая свое раскрасневшееся, потное от чая лицо к дверям в сени. - Блины давай неси!
- Баба с возу - кобыле легче, - сказал другой, в красной рубахе, ворот которой торчал из-под тулупа.
Мужики посмеялись.
- У всякой бабки свои ухватки, - трезво заметил первый мужик.
- Баба что горшок - что ни влей, все кипит.
Это сказал Иван, мужик, как мне показалось, из них самый серьезный и справедливый. Дверь распахнулась, и в комнату вошла Дарья, женщина лет тридцати пяти - сорока, пышная и румяная, с красной шеей, крупными плечами и сильными, мозолистыми руками. Ее типично русская тугая коса была обмотана вокруг головы. Захлопнув за спиною дверь ногой, она двинулась к столу в своем красном сарафане до пола, причем казалось, что девка не идет, а плывет по комнате.
- Ишь ты, как лебедка выступает, - заметил Селифан вполголоса.
Сняв с плеч коромысло, девка ставила на стол тарелки с горками раскаленных, истекавших маслом блинов, трехлитровые банки с красной икрой, запотевшие - только из погреба - штофы с колебавшейся за стеклом мутноватой жидкостью. Мужики смотрели на ее споро двигавшиеся руки.