- Его поведение мне глубоко омерзительно.
- Ты смеешься надо мной, - заметила она обиженно.
- Совсем нет.
- Хорошо. Возьмем сцену встречи твоего героя с его бывшей возлюбленной...
- Эта сцена тебе понравилась?
Она задумчиво смотрела перед собой.
- Трудно сказать... Прежде всего, она показалась мне немножко случайной. В романе ни слова не говорилось о том, что у твоего героя была какая-то любимая и что она его бросила.
- Это случается сплошь да рядом...
- Да, но в литературе нет места случайностям. Помнишь, как Чехов говорил? - если на стене висит ружье, оно должно выстрелить.
- Его ружье уже сто лет как заржавело, - попытался пошутить я. - Да у него и вообще никакого ружья не было. Он себя по капле выдавливал, у него времени в охотничий магазин сбегать не было.
Она посмотрела на меня с сомненьем.
- Мне кажется, что у него было ружье, но речь не об этом. Сам их разговор...
- Не убедил?
- Они же не виделись много лет, если я правильно поняла. В таких случаях люди разговаривают иначе.
- А как - иначе?
- Ну, - она пожала плечами. - Вспоминают прошлое, как встретились, о друзьях говорят...
- Друзья - это болезненная тема. Особенно друзья-читатели. И особенно те читатели, которые уводят у тебя девушку.
- Да? - она подумала. - Ты прав. Знаешь, мне все-таки понравилась эта сцена. За простой, как бы непритязательной болтовней твоих героев скрыто такое напряжение... такая боль...
- Спасибо.
- Теперь я понимаю. Ты очень тонко все это описал.
- Я старался.
- Только знаешь, - сказала она и задумалась.
- Я все это время хотел спросить у тебя, почему ты от меня...
- Да, вспомнила!
Она повернулась ко мне.
- Единственное, что мне там все-таки совсем не понравилось, - это то, что он ее...
Она замолчала, особенно глядя на меня.
- Что именно? - спросил я.
- Ну... Ты сам понимаешь.
- Нет, - сказал я. Я не лукавил - я на самом деле ничего не понимал.
Краснея, она сказала:
- То, что они... в конце этой сцены... Что у них был... так называемый секс, - закончила она смущенно, не глядя на меня.
- Так у них был так называемый секс?! - обрадованно спросил я.
- Ты забыл роман?
Я развел руками, чтобы слишком не вдаваться в скучные подробности писательского ремесла: как правило, слово пишется слева направо, то есть вначале первая буква, затем вторая, третья - и так далее. То же самое касается и страницы: первая строчка, вторая, третья... Трудно представить себе такого чудака, который бы начал, скажем, с десятой, потом настрочил бы девятую, потом восьмую, седьмую... Понятно, короче говоря, к чему автор клонит: романа он не забывал, но сцена еще не была закончена.
- А чем тебя это смущает?
- Например, мне неприятно, что его бывшая подруга замужем... Это как-то аморально. Да и сам он женат.
- Может быть, ты и права.
- И у него ребенок. Кстати, я так и не поняла, у него сын или дочка?
- Дочка, - скорее грустно, чем весело, ответил я. - Беременная.
Молодая женщина сочувственно покачала головой.
- Во втором классе - и уже беременная.
- Да, - согласился автор.
- Сколько ей?
Автор задумался; он так и не собрался посчитать.
- Лет семь-восемь, - с сомнением произнес автор.
- Да, - подтвердила она. - Сейчас в шесть в школу берут. Вначале нулевой, потом первый, второй... Подожди.
Она взяла меня за руку.
- Но если у твоего героя дочка, а дочке семь-восемь лет - зачем же тогда он пошел в магазин покупать сыну детское питание?!
Пораженный, я так и повалился в траву.
- Ты понимаешь?! - горячо продолжала она между тем. - Если ей семь-восемь лет, детское питание ей уже не нужно! Она выросла. Таким питанием кормят грудных младенцев!
Она была права. Боже, как она была права! Тысячу раз права! Как мог я допустить такую промашку?! Детское питание! Да это же смешно! Позор!
- Слушай, слушай, - тормошила меня эта добрая молодая женщина. - Я все придумала. Пускай его жена будет беременна. На сносях. Вот-вот родит, через неделю. И он, как внимательный муж и заботливый будущий папа, решает заблаговременно купить детское питание, чтобы помочь жене, которой трудно ходить по магазинам.
Я слабо махнул из травы рукой.
- Не отчаивайся, все можно исправить! Смотри. У него может быть любовница - и это даже лучше!
- Ты думаешь? - поднял я из травы голову.
- Конечно! - она раскраснелась. - У него - двое детей. Дочь от жены и маленький сынишка от любовницы.
Голова моя упала в траву.
- Ужас.
- Ничего не ужас. Это спасет роман, иначе всю историю с детским питанием придется выбросить.
- И выброшу.
- Прошу тебя, не делай этого.
- Выброшу.
- Я тебя умоляю. Не выбрасывай.
- Выброшу.
- Пожалуйста.
- Выброшу.
- Не нужно.
- Сейчас приду домой - и выброшу.
Она замолчала.
Я ждал ее слов, но время шло, а она молчала.
Я поднял из травы голову, и вот что увидел: опустив голову на колени, обхватив колени руками...
Да. Она плакала. Это как-то сразу стало понятно. То ли по плечам, которые дрожали... Нет, не знаю. Да и времени, чтобы скрупулезно разбираться в своих ощущениях, у меня не было.
Я ей сказал:
- Не плачь, пожалуйста. Мне не хотелось обидеть тебя. Ты чудесный человек, сегодня я в этом снова убедился. Я долго на тебя злился, но теперь вижу, что был не прав. Прости меня.
Она выпрямилась и, не оборачиваясь ко мне, начала вытирать слезы руками; я так помнил это движение.
- Скажи мне теперь, почему ты от меня ушла.
Глядя в землю, я приготовился слушать.
- Мне очень хотелось тебе помочь, - начала она, все еще всхлипывая. Мне вдруг стало так тебя жалко! Ты писал, мучился; возможно, не спал ночами! Мне очень понравился твой роман. Ты написал прекрасный роман, - она долго смотрела мне в глаза. - Ты написал гениальный роман, - добавила она шепотом.
- Правда? - также шепотом спросил я.
- Ге-ни-альный.
- Как ты права, - прошептал я. - Боже мой, как ты права! Если бы ты знала, как ты права!
- Ты вообще - гений.
- Откуда ты знаешь?
Это был мой секрет.
- А как я смеялась на этим идиотом-читателем и над его идиотским рассказом о ежиках!
- О зайцах, - поправил я. - Я тоже смеялся. Но вначале - три месяца пролежал в больнице.
- Он так страшно избил тебя?!
- Спрашиваешь. Места живого не осталось. Вот даже щеку поцарапал.
Я показал ей.
- Дай, я туда поцелую, - сказала она.
Я позволил.
- Теперь меньше болит?
- Значительно меньше.
- А больше нигде не болит?
Зная от нее окончание сцены, я затруднялся с ответом.
- Здесь болит.
- ... А еще?
- Вот здесь.
- ... Еще где-нибудь?
- Здесь вот особенно болит.
Действительно, там болело больше всего.
- Ты хотел у меня что-то спросить? - сказала она вдруг.
- Спросить?.. Да. Я хотел спросить, где это все происходило в конце сцены? Прямо здесь? На берегу?
- Что именно?
- Так называемый секс.
- Мне кажется, нет. Они куда-то ушли. Глубже в лес.
- Правда?!
Я вскочил на ноги.
- Может, пройдемся?
- Куда? - спросила она, вставая за мной.
- Просто так. В лес, - ответил я и неопределенно помахал в воздухе рукой. - Поглубже.
Она взяла меня под руку, и мы двинулись.
- Я хотела тебе сказать, - начала она, не глядя на меня, - что тогда, много лет назад, я неправильно себя вела. Только не спрашивай меня ни о чем. Я сделала тебе больно. Теперь прости меня. Мне тоже было нелегко. Я ответила за свое решение.
- Да.
- Я хочу, чтобы ты знал: я не вышла за него замуж.
Слезы так и наворачивались, так и наворачивались, так, блин, и наворачивались на глаза.
- Я любила только тебя. Я хотела от тебя ребенка. Я даже имя для него придумала.
- Какое? - спросил я.
- Саша, - ответила она.
- Красивое имя. Мое любимое.
- Знаю.
Некоторое время мы шли молча.
- Я тоже хотел тебе многое рассказать. Но сейчас все это не имеет значения. Я понял, что не был тебя достоин. Я думал только о себе.
- Это неправда.
- К сожалению, правда. Не спорь. И еще: на самом деле я тоже не женат.
Мы остановились и повернулись друг к другу. Я взял ее за руку.
- Что ты хотел сказать?
Я волновался.
- Может быть... Я имею в виду, может быть, нам снова...
- Что? - прошептала она.
Она плакала, глядя в мои глаза. Я тоже плакал. И кто бы на нашем месте не плакал, не рыдал, не обливался слезами?
Только - что это?! Чья-то рука грязным платком вытирает ей слезы!
Ну вот. Так я и знал. Гардеробщик. С тусклым желтым кольцом на пальце. Поцарапанным кольцом. Обручальным. То-то я уже думал, слишком гладко все получается!
Вырвав из головы гвоздь, - причем послышался такой звук, какой бывает, когда из бутылки шампанского вылетает пробка, - он нацелил его на меня.
- Ха-ха-ха, - говорил он. - Будешь знать, как с чужими женами по лесу шляться!
- Какое шляться! Мне мучительно хотелось задать вопрос!
- Знаем мы такие вопросы! - заорал гардеробщик и полез в карман за молотком. - Забыл! - заревел вдруг этот страшный человек, хватаясь за голову. - Забыл молоток! Заплатил и на прилавке забыл!
- Знаем мы такие вопросы! - заорал гардеробщик и полез в карман за молотком. - Забыл! - заревел вдруг этот страшный человек, хватаясь за голову. - Забыл молоток! Заплатил и на прилавке забыл!
- Так вы сбегайте, а я здесь подожду. Серьезно.
- Украли! - ревел он, как раненый лось.
Я достал из кармана бумажник.
- Возьмите сколько нужно и купите новый. Я подожду.
Глядя им вслед, я закурил сигарету.
Любопытно при этом следующее: ни спичек, ни зажигалки у меня не было. Как же тогда мне удалось закурить?! Вот вопрос. Загадка природы.
И это при том, что и сигарет у меня тоже не было.
Уникальная штука - жизнь. Удивительная.
Птицы пели, мошки летали в знойном воздухе, букашки ползали под ногами; зайцы сидели в норке и терлись друг о дружку своими длинными ушами; рыбак на берегу поймал зубастую щуку... А я пошел к остановке и сел в автобус номер
17
В кафе вошли три индийца с детскими лицами. Тот, чье лицо казалось самым детским, оглядел зал и уселся на стул за одним из столиков у окна.
Второй, выглядевший как будто чуть старше первого, взял его руки, завел их за спинку стула и небрежно обвязал на уровне запястий чем-то белым, похожим на не очень свежее вафельное полотенце.
Движением фокусника третий достал из нагрудного кармана строгого пиджака опасную бритву, изящно раскрыл ее, откинув плоское лезвие. Наклонился к сидящему, внимательно заглядывая в его глаза. И провел по его горлу бритвой, сразу погрузив лезвие глубоко в мясо.
В кафе стало тихо, а потом закричали, кто-то побежал к двери, кто-то по лестнице на второй этаж, женщина, теряя сознание, упала со стула, громко стукнувшись головой об пол.
Второй индиец, опустившись на корточки, размотал полотенце и подал третьему, который аккуратно вытер о полотенце широкое красное лезвие бритвы.
18
Жена сидела в кресле посредине комнаты, склонившись над мусорным ведром, в которое падали картофельные очистки. Жена чистит картошку, догадался автор. Значит, размышлял он далее, на обед сегодня будет картошка. Любопытно, жареная или вареная?
- Жареная или вареная? - спросил автор.
Жена не ответила. Жена плакала. Жена будто не заметила его прихода.
Возможно, где-нибудь месяц тому назад подобная рассеянность жены и насторожила бы автора, но сейчас он совершенно не обратил на это внимания. Кроме того, не обратил он внимания и на висящую на спинке стула военную форму: пиджак известного цвета с лейтенантскими погонами и золотыми пуговицами, рубашку с зеленоватыми пуговицами и брюки (с помочами). Военная форма не принадлежала автору. Мужские ботинки армейского образца, стоявшие "пятки вместе, носки врозь", также были чужими.
Надев тапки, автор двинулся в ванную комнату, чтобы вымыть руки.
- Я прочитала твой роман, - проговорила жена сквозь слезы.
Автор остановился.
- Понравился?
- Теперь, наконец, о-о, теперь-то я все поняла.
Автор был озадачен. Жена прошла в кухню и вернулась с новой картошкой.
- Тебя расстроил мой роман?
- Нет. Наоборот. Он меня обрадовал.
- В таком случае почему ты плачешь?
Автор опустился рядом с женой на колени и погладил ее по плечу; жена оттолкнула его руку.
- Теперь я все про тебя знаю!
Жена вскочила и побежала в кухню. Пока автор приходил в себя, она вернулась с новой картофелиной и принялась ее чистить.
- О, Боже, - простонал автор.
- Жалкий, подлый лицемер.
- Неужели ты не в состоянии понять, - начал я, однако закончить не успел: жена коротко размахнулась и ударила меня по щеке. Это очень неприятное ощущение, когда мокрой рукой бьют по щеке. Автору уже не раз казалось, что сухой было бы гораздо терпимее.
- Зря ты так, честное слово, - сказал автор, схватившись за щеку: удар был настолько силен и меток, будто она специально тренировалась.
Но она только рассмеялась.
- А что за девку ты ... в лесу среди кустиков?
- Какую девку?! - изумился автор.
- Такую! "Первую"! "Которую не видел столько лет, которую многие годы любил, которая во всех отношениях была первой, - и которая, ко всему прочему, ушла от тебя, так никогда и не объяснив своего поступка", издеваясь, процитировала она. - Которую "многие годы любил".
И добавила:
- ...
Вот же упрямое существо. Чтобы не сказать глупое. Или тупое. Или идиотическое.
- Зачем ты ее так называешь? - спросил автор.
- Я так называю не ее, а тебя.
Тут автору вдруг показалось, что он понял, в чем было дело.
- Ты ревнуешь, - сказал он облегченно.
- Я?! - она захохотала. - Я ревную?! На что ты мне такой ... нужен?! Плевать мне. ... кого хочешь.
- Прошу тебя, не произноси ты таких слов, тем более что я все равно не смогу употребить их в своем увлекательном автобиографическом романе... Если тебе, как ты выразилась, наплевать, зачем же ты на меня злишься? Кроме этого (я просто удивлен, что ты не понимаешь), на самом деле ничего этого не было. Как же тебе объяснить?.. Я все придумал. И ресторан, и январь, и метель, и дождь, и лужи на улице, и ресторан, где подают позавчерашние котлеты и кислый коктейль, и развратных официанток, и гардеробщика, который меня обидел, и глухонемого инвалида, и сугробы, и гвоздь с молотком, и убийство, и ту девушку, к которой ты меня непонятно зачем ревнуешь...
Новая пощечина, уже которая по счету. И тупой, идиотский смех.
- После всего этого я не могу и не хочу видеть тебя. Не хочу дышать с тобой одним воздухом. Не хочу спать с тобой в одной постели. Не хочу жить с тобой в одной квартире!
- Ты хоть понимаешь, что ты говоришь?!
- Все. Я. От. Тебя. Ухожу, - сказала жена именно таким образом, как я написал: ставя точку после каждого слова.
Прозвучала ее фраза зловеще. В наступившей тишине.
- Саша, я уже собрала вещи, - сказала она в первый раз тихо. И правда, в углу стояли чемоданы; три наших и два чужих. Чужие, с яркими наклейками на боках, были гораздо больше и казались новее.
Я схватился за голову.
- Я не могу поверить, что все это происходит на самом деле! Неужели ты не понимаешь, как это глупо?!
- Глупо?! А таскаться по блядям - умно?! Изменять жене - умно?! Все. Нам больше не о чем говорить. Кончено. Я ухожу.
- Не уходи. Давай попробуем хотя бы еще неделю. Прошу тебя!
- Ой, - сказала жена. - Сейчас, бля, заплачу.
19
За этим водоворотом событий автор все как-то не замечал человека, продолжительное время наблюдавшего за происходящим. Чтобы не вдаваться в подробности, скажу, что подобное выражение лица бывает у человека, который смотрит по телевизору если и не скучный, то все же и не совсем интересный фильм. Поздно пришел с работы, уставший, голодный; поел, закурил сигаретку, лениво включил телик, а минут через двадцать уснет прямо в своем уютно просиженном кресле.
На человеке было только нижнее белье: голубоватые армейские подштанники, майка с вытянутыми на локтях рукавами; в одной руке он держал зубную щетку, в другой - тюбик зубной пасты. Кроме всего прочего, человек был усат. Он стоял в дверном проходе, прислонившись левым плечом к стене.
Тут автор чувствует себя вынужденным сделать следующее замечание: автор с детства относился к усатым людям с некоторой подозрительностью.
В общем, что и говорить. В этот момент все само собой становится на свои места: и странная непонятливость жены, и ее подозрительность, и оскорбления, и уход...
Почувствовав себя в центре внимания, военный двинулся к столу, за которым был стул с формой, не торопясь, этот стул отодвинул и принялся с поразительным самообладанием одеваться. Зубную щетку он аккуратно расположил на тюбике.
Когда туалет был закончен, офицер обнаружил нехватку галстука. Держась за рубашку у горла, он задумчиво прошел в ванную комнату, а затем - в спальню, откуда вернулся в галстуке.
Осталось только зашнуровать ботинки.
Я предлагаю всем читателям мужского пола отложить на секунду этот потрясающий роман и задуматься, ответить, - положа руку на сердце, - на следующий вопрос: что бы вы, господа, сделали в этой ситуации?
Кто-то подскочил бы к этому чудо-офицеру, размахнулся, да и вмазал бы ему промеж глаз. Есть такие люди.
Другой достал бы из кармана топор и разрубил обоих на мелкие кусочки а потом бы неделю торговал на улице горячими пирожками с мясом.
Кто-нибудь обязательно разразился бы плачем, стал целовать женины ноги, ломать руки, кричать женским голосом и умолять.
Наверняка нашлись бы и такие, которые прежде всего закурили бы сигарету и только потом принялись бы соображать, что к чему.
Какой вариант кажется автору наиболее достойным?
Первый скорее всего. Хотя и во втором есть свое обаяние.
Третий вариант - логичен и потому понятен: влюбленный человек - слабый человек. Это знакомо даже школьницам.
Четвертый вариант - наиболее опасный, потому что курение, как известно, вредит вашему здоровью.
Автор, затрудняясь с выбором, предлагает совместить все четыре варианта. В таком случае обманутый муж прежде всего подбегает к изобличенному усачу, нахально завязывающему шнурки своих армейских ботинок, размахивается и бьет того промеж глаз. Потом выхватывает из кармана топор и рубит всех на куски. Затем разражается плачем, целует обрубки жениных ног, ломает руки и женским голосом умоляет жену не уходить и не бросать его. После чего закуривает сигарету - и выходит с горячими пирожками на улицу.