– Если вы ищете мадемуазель Мари, вам лучше всего подождать с полчасика, – промолвил незнакомец скрипучим голосом, выбивая свою трубку. – Как раз сейчас у нее в гостях находится один из мушкетеров его величества.
– Ах вот как… – промолвил принц.
Более говорить было совершенно не о чем. Порсиан повернулся на каблуках, собираясь уйти, но тут незнакомец повелительно произнес:
– Стойте!
Надо вам сказать, что принц жаловал фамильярность ничуть не больше, чем оскорбительные взгляды посторонних. Он надменно обернулся и поглядел на незнакомца сверху вниз, что далось ему без труда, ибо Арман Саварен по-прежнему сидел на крылечке.
– Простите, сударь, вы ко мне обращаетесь? – с ледяной учтивостью промолвил принц, сжигая своего собеседника взглядом.
– Разумеется, к вам, – ответил Арман добродушно, поднимаясь на ноги. – Заходите, я вам кое-что покажу.
– Что же именно? – сухо, но все же чуть любезней спросил Порсиан. Он решил, что нарвался на содержателя борделя.
– То, чего вам не хватает, – с восхитительной простотой ответил Саварен.
– А с чего вы взяли, что мне чего-то не хватает? – парировал принц.
Арман важно поднял палец.
– Мой дорогой месье! Как я вижу по вашему оружию, вы человек достойный, и мне больно видеть, что вы находитесь на неверном пути. Уверяю вас, вы совершаете великую ошибку! Если вы не можете заставить людей любить вас, заставьте их бояться. Если хотите, чтобы другие уважали вас, заставьте их бояться. Если вы не хотите, чтобы над вами смеялись, заставьте людей трепетать. Что лежит в основе жизни, месье? Скажете, любовь? Вовсе нет! Страх, мой дорогой месье, важнее всего на свете. Он сильнее любви, сильнее разума, сильнее даже алчности. Вульгарный страх повелевает миром! Какое, вы спросите, мне дело до вас и ваших проблем? – Палец Армана уткнулся в грудь принца. – Не торопитесь, месье! Я могу сделать так, что вас будут бояться. Перед вами будут заискивать, как не заискивают перед королями! Одним взглядом вы будете вселять ужас в сердца записных храбрецов. И только я помогу вам добиться этого, если, конечно, вы не откажетесь помочь мне.
– Да кто вы такой, в конце концов? – вырвалось у ошеломленного принца, который то бледнел, то краснел во время речи собеседника.
– Я всего лишь скромный учитель фехтования, монсеньор, – ответил Арман, кланяясь. – Если не ошибаюсь, ваша шпага была выкована Беллини?
Принц был поражен.
– Откуда вы узнали?
– О монсеньор, работа мастера видна всегда. Так не угодно ли вам войти?
И принц Порсиан, вконец покоренный, дал увлечь себя в дом.
В свой особняк он вернулся только к вечеру, напевая под нос. «Эге! – подумал его слуга. – Славно, значит, провел время у той цыпочки. И то сказать, хоть даст нам отдохнуть немного».
На следующий день принц Порсиан снова отправился к маленькому домику у церкви Святого Гилария. Он записался в ученики к Арману Саварену и стал аккуратно посещать его занятия.
Через два месяца непрерывных тренировок принца стало не узнать. Он сделался необыкновенно любезен, то и дело шутил и смеялся и даже перестал в дурном настроении швыряться тяжелыми предметами в слуг. Вскоре принц начал посещать светские салоны, а еще через некоторое время отправился к королю в Версаль – засвидетельствовать свое почтение.
В тот момент, когда он проходил возле фонтана с нимфами, молодой д’Эпернон, красавец, бретер, ловелас и задира, как раз искал повода для очередной остроумной реплики. Завидев маленького горбатого принца, он обрадовался, как отравитель радуется появлению очередного богатого родственника.
– Гм, господа, – сказал он, оборачиваясь к своим спутникам, – мне казалось, что среди шутов его величества и так хватает карликов, не так ли?
Господа встретили заявление Эпернона одобрительным ржанием, которое, однако, стихло, когда маленький принц с необыкновенной серьезностью в лице приблизился к шутнику и швырнул ему в лицо свою перчатку.
– К вашему сведению, сударь, – промолвил принц сквозь зубы, – Порсианы не привыкли спускать таких оскорблений!
И ввечеру того же дня имела место быть прискорбная дуэль, на которой горбатый уродец уложил своего противника одним-единственным филигранным ударом. У трех или четырех фрейлин от горя случились выкидыши, а версальские шутники сразу же поспешили прикусить раздвоенные языки. Примечательно, что из тех фрейлин, которые так убивались по безвременно почившему Эпернону, ни одна не была замужем.
Однако у Эпернона имелись верные друзья, и через некоторое время один из них, придравшись к пустяку, вызвал удачливого убийцу на дуэль. Все с нескрываемым интересом ожидали ее исхода, потому что противник Порсиана слыл лучшим фехтовальщиком армии его величества. Говорили, однажды ему пришлось сразиться аж с четырьмя врагами, и из той схватки он вышел без единой царапины, чего нельзя сказать о его противниках, которые, увы, покинули сей бренный мир.
Готовясь к бою, принц неустанно твердил про себя завет своего учителя фехтования, который все время повторял ему: «Надо быть хладнокровным, как англичанин, храбрым, как француз, и почитать бога, как папа римский. И тогда – запомните, сударь – никто, ни один человек на свете не сумеет вас одолеть».
Принц Порсиан был хладнокровен, храбр и искренне почитал бога. Поэтому, а также не в последнюю очередь по той причине, что он учился владению оружием у самого лучшего мастера, знавшего секретные приемы голландских асов клинка, принц вышел из схватки победителем. Что же до побежденного, то его похоронили на следующий день.
Тогда-то парижское общество и заговорило о некоем Саварене, который живет возле церкви Святого Гилария и у которого берет уроки сам принц Порсиан. К маленькому домику, возле которого постоянно бродила черно-белая кошка, стали стекаться любопытные, и мало кто из них после беседы с Арманом не испытывал желания немедленно записаться к нему в ученики. Тогдашняя аристократия, вопреки тому, что пишут в тенденциозных учебниках, вовсе не была тем классом раззолоченных паразитов, каким ее привыкли изображать некоторые авторы. По первому же приказу короля эти люди были обязаны идти на войну, а уж холодным оружием владели все поголовно. Неудивительно поэтому, что уроки маэстро Армана, как его теперь величали, стали пользоваться огромным успехом – особенно после того, как принц Порсиан, поучаствовав еще в полудюжине дуэлей, которые неизменно заканчивались для его противников самым плачевным образом, женился на мадемуазель де Рошфор, одной из первых красавиц королевства, в приданое за коей давали чуть ли не треть Франции. Для некоторых так и осталось загадкой, как могла славящаяся своей разборчивостью дочь герцога предпочесть всем выгодным женихам уродца с большим горбом и крючковатым носом. Сам жених заявил ей накануне свадьбы:
– Должен вам сказать, мадемуазель, что в отношении брака я придерживаюсь крайне старомодных взглядов. Если узнаю, что вы изменили мне, то вызову того человека на дуэль и убью его, а с вами обойдусь в точности как мой предок Жильбер де Порсиан. Так что советую вам хорошенько подумать, прежде чем заводить с кем-то роман.
Предок Жильбер, к слову, прославился тем, что на охоте будто бы случайно затравил собаками свою неверную жену. Но мадемуазель Рошфор была невероятно польщена – не тем, что ее пригрозили жестоко убить в случае прелюбодеяния, а тем, что в мужья ей достался такой основательный, серьезный супруг, столь разительно отличающийся от легкомысленных придворных. К несчастью, старомодные взгляды принца вовсе не помешали ему через три года после свадьбы бросить жену, и вовсе не потому, что она была ему неверна – нет, бедняжка из кожи вон лезла, чтобы угодить своему супругу. Просто принц влюбился в мадемуазель де Лимож, которая была бедна, как церковная мышь, страшна, как смертный грех, и при всем при том имела самый веселый и добрый характер в подлунном мире. В конце концов принц со скандалом развелся со своей красавицей-женой, которая не понимала, чем ему не угодила, женился на страшненькой мадемуазель де Лимож и весь остаток дней наслаждался семейным счастьем.
Пока принц Порсиан улаживал свои сердечные дела, Арман Саварен богател, вкушал славу, работал в поте лица и под конец вздумал облагородить собственное имя – подал королю прошение о возведении его в дворянское звание под именем шевалье Армана Луи Саварена де Сент-Илера. Лишь одно обстоятельство омрачало жизнь фехтовальщика, а именно – слабое здоровье его сыновей. Сначала умер второй сын, Огюст, за ним от чахотки скончался старший, Франсуа. Третий сын, Луи, ненадолго пережил братьев, и у немолодого уже учителя фехтования оставалась лишь дочь, Габриэль, которая в его глазах мало что значила, поскольку женщине не дано постичь благородное искусство владения оружием. И когда Арман застиг свою дочь в зале, где стояли тренировочные манекены, он глазам своим не поверил: десятилетняя Габриэль, вооружившись деревянной палкой, очень ловко повторяла выпады и приседания, которым в то утро обучал именитых учеников ее отец.
– Габриэль! – рявкнул Саварен.
Поняв, что ее разоблачили, Габриэль хотела удрать, но Арман схватил ее за ухо.
– Ах ты, поросенок! Ты чем тут занимаешься, а?
– Я ничего! Я просто так! – верещала Габриэль, потому что папаша держал ее за ухо очень крепко.
– Просто так фехтованием не занимаются! – крикнул рассерженный Арман, отпуская дочь. – Фехтование – целое искусство, понимаешь?
Габриэль стояла напротив него и, морщась, растирала ухо. Глаз она не поднимала.
– Гм, – сказал Арман, разглядывая дочку, – копируешь ты, конечно, ловко, но ведь в искусстве нужна фантазия, нужна свобода… – Саварен покачал головой и вздохнул. – Нет, женщине ни за что этого не понять. Хотя, может, некоторые женщины… очень немногие…
– Как Жанна д’Арк, – сказала Габриэль, хлюпая носом. Жанна д’Арк была ее любимой героиней.
– Может быть, – задумчиво промолвил Арман. – Ну-ка, бери деревянную шпагу. Итак, слушай и запоминай…
Когда Клод Саварен узнала, что ее муж стал учить дочь фехтованию, она не на шутку рассердилась.
– Арман, она же совсем молодая еще! Бога ради, к чему ей такие навыки? Ей надо будет скоро жениха искать, а ты что? Зачем ей голову морочишь?
– Должен же я кому-то передать свои знания, пока жив, – коротко ответил Арман. – Если бы Франсуа, или Огюст, или Луи остались в живых, я бы выучил их, хотя они были на редкость ленивы и не могли отличить кварту от терса.[27] А из Габриэль, может быть, выйдет толк. У нее очень хорошая реакция, хотя знаний, конечно, слишком мало.
– Но, Арман, зачем…
Фехтовальщик стукнул по столу кулаком, что с ним случалось крайне редко.
– Затем, что человек, который умеет владеть оружием, не пропадет в нашем мире! И вообще, я так хочу, и точка!
– Но ты мог бы передать свои знания кому-нибудь из учеников. Зачем впутывать Габриэль?
– Ха, ученики! – фыркнул Арман. – Не скрою, среди них есть несколько человек с явными способностями, но кто я для них? Старик, которому они платят, чтобы я научил их какому-нибудь удару, которым им удастся на ближайшей дуэли наверняка сразить дурака, за чьей женой или любовницей они ухлестывают. До моего искусства им нет никакого дела! А я, Клод, – скажу тебе правду – вовсе не хочу, чтобы оно умерло вместе со мной. Если Габриэль узнает хотя бы половину того, что известно мне, я без сожалений смогу покинуть этот мир.
Клод промолчала. Сказать ей было нечего, и она только надеялась, что дочь окажется никуда не годной ученицей и Арман оставит ее в покое.
Но не тут-то было. У Габриэль обнаружились столь явные способности, что отец стал заниматься с ней почти ежедневно. Так как фехтовать в женском платье было не слишком удобно, он велел дочке на время тренировок переодеваться в мужскую одежду, к вящему ужасу Клод, которая без дрожи не могла смотреть на их смертоносные забавы.
Однако дело было не только в платье. В новой одежде Габриэль быстро приучилась вести себя по-новому: острить, сквернословить, отпускать дерзости и чуть что хвататься за оружие, словом, держать себя в точности как мужчина. Мать тщетно пыталась обучить ее шитью и готовке – Габриэль искренне считала эти занятия чепухой и не собиралась тратить на нее свое время. У мужчин, считала девочка, жизнь куда интереснее. Они могли идти на войну и драться на дуэли, они покоряли моря и земли; они мыслили совсем по-другому, не отвлекаясь на детали, к которым так склонны женщины; они сочиняли стихи, писали картины, рисковали жизнью и покрывали себя славой. Женщины воевали с кастрюлями, домашней прислугой и друг с другом, покоряли мужчин, читали стихи, отпускали замечания по поводу картин, как правило, довольно колкие, рисковали жизнью, рожая детей, и наводили на Габриэль искреннюю тоску. Ее не прельщала проверенная веками схема «выйти замуж – рожать детей – вести хозяйство – нянчить внуков». Габриэль твердо знала, что для себя хочет иной судьбы. Но, к сожалению, она не успела обсудить эту судьбу с отцом.
Когда Габриэль исполнилось семнадцать лет, Арман Саварен де Сент-Илер заболел и умер, но даже в предсмертном бреду он не переставал сыпать фехтовальными терминами и объяснять какой-то сложный удар. Через полгода его вдова вышла замуж за соседа, солидного положительного торговца овощами. Такая поспешность вовсе не пришлась Габриэль по душе, особенно когда отчим стал настойчиво сватать ей своего племянника, прыщавого малого с хитрой физиономией гиены.
– Тебе пора выйти замуж! – на разные лады твердила девушке мать. – Если Гюстав тебе не нравится, мы найдем другого.
Но Габриэль вовсе не стремилась замуж – ни за Гюстава, ни за кого иного. В один прекрасный день она переоделась в мужское платье, стащила у матери десяток экю и отправилась на прием к принцу Порсиану, который в те годы пользовался благосклонностью короля и был, пожалуй, куда всесильней какого-нибудь министра.
– Ну-с, юноша, зачем вы ко мне пожаловали? – спросил принц.
– Мне бы хотелось показать вам удар, который вы не сумеете отбить, – ответила Габриэль и… проткнула шпагой спинку кресла из красного дерева.
Принц заинтересованно прищурился.
– Ага… Значит, вы тоже учились у старика Саварена? Как он поживает?
– Он умер, – коротко ответила Габриэль, – а я – его дочь.
И она обрисовала свою ситуацию принцу. Тот задумчиво почесал подбородок.
– В самом деле? Очень, очень любопытно… – Он поглядел на Габриэль и решился. – Скажите, как вы отнесетесь к тому, чтобы прокатиться во Фландрию? Не просто так, разумеется, а… с секретным поручением.
Так Габриэль стала секретным агентом его величества Людовика Четырнадцатого, христианнейшего короля Франции. Работая попеременно то в женском, то в мужском облике, она выполняла самые трудные задания, которые приносили другим агентам лишь неудачи. Одно из поручений короля привело ее в Лондон, где Габриэль с особым удовольствием убила на дуэли двух англичан и тяжело ранила третьего. Она всегда терпеть не могла заморских соседей, во-первых, за то, что они сожгли Жанну д’Арк, а во-вторых, за то, что постоянно были готовы на все, чтобы навредить интересам Франции. О том, какое продолжение будет иметь та дуэль, Габриэль, конечно же, и не подозревала. Выполнив свою миссию, она вскоре уехала в Голландию, из Голландии судьба и воля короля занесли ее в Испанию, а из Испании – в Карибское море, где ее ждала неожиданная встреча с недругом, Артуром Блэйком, и где девушка поняла, что за ней охотится еще один человек – адмирал Себастьен де Меридор.
Глава 19
Загадочные цифры
– Я так и знала! – воскликнула Луиза, когда Джек, покинув Габриэль и ее слугу, вернулся к своей любовнице и без утайки поведал ей все, что ему удалось узнать. – Недаром Сент-Илер мне так не по душе пришелся!
Надо сказать, что Луиза Мэнсфилд терпеть не могла представительниц своего пола. Все они, по ее мнению, могли иметь в жизни одну-единственную цель: встрять между ней и Джеком, чтобы навсегда разлучить их.
Поскольку Джек был прекрасно осведомлен о данной особенности своей подруги, то и приготовил ответ заранее.
– Дорогая, ты что, ревнуешь? Уверяю тебя, относительно мадемуазель Габриэль можешь быть спокойна. Она слишком худая, не блещет красотой и вообще совершенно не в моем вкусе.
Прекрасная Луиза поверила его словам, потому что женщины испокон веков верят в то, во что им хочется верить. Вдобавок у Джека был такой искренний, такой простодушный вид, что только очень подозрительный человек мог усомниться в его заявлении. А между прочим, оказался бы прав, потому что Джек безбожно лгал. Габриэль чрезвычайно нравилась ему, но капитан скорее зажарил бы любимую канарейку, чем признался в своей симпатии. Кроме того, его всерьез беспокоило наличие соперника, ведь было совершенно непонятно, кем приходится Габриэль рыжий Анри, который, что там ни говори, вовсе недурен собой. Он мог оказаться другим секретным агентом или в самом деле просто слугой и соучастником Габриэль во всех ее начинаниях. Но кроме того, вполне мог являться кое-кем более близким, чем слуга, о чем Джеку даже думать не хотелось.
– И она показала тебе карту Грамона? – спросила Луиза, которую очень занимала мысль о несметном сокровище.
– Только половину карты, которая у нее была, – уточнил Джек.
Луиза недоверчиво поглядела на капитана.
– И что, ты всерьез собираешься ей помогать, Джек? Вспомни, ведь она же сказала тебе, на какие цели предназначены деньги – на войну с Англией! Как же ты можешь допустить это?
– Ну, мы кое-что обсудили, когда я перерисовал карту, – важно сказал Джек. – Насколько я понял, Габриэль вовсе не волнует война, и вообще, ей осточертела ее служба, где платят слишком мало, а спрашивают слишком много. Она решила, что если мы найдем сокровища, то заберет свою часть себе, а с моей я могу делать что угодно. И остальные пираты тоже.
– А где все-таки находятся сокровища? – не утерпела Луиза.