Я рванулся к платформе что было сил. Некогда было звать кого-либо на подмогу. Вокруг меня еще кипел бой гепардов с ленивцами, а я мчался вперед, не обращая внимание на пальбу. Сейчас или никогда! Скорее! Лентяй, инженеришка, городской житель, ты что, разучился бегать?
Ни с того ни с сего мышцы стали ватными. Знакомые симптомы. Я пробежал еще несколько шагов, прежде чем совсем перестал чувствовать свое тело. Тогда упал. Падая, я успел еще увидеть, как на противоположном конце поля появилась наша кавалерия, ворвавшаяся в другие ворота стадиона, и как первый всадник, прыгнув с лошади на скаку, исчез внутри взлетающей платформы. Потом она ушла из поля зрения.
А еще через полминуты независимого времени сверху посыпались пылающие обломки. Много– много.
– Ларс! Ларс! Ты слышишь меня?!
Мне хотелось сказать капралу, что не надо так орать, но язык пока еще не повиновался мне. Да и остальные мышцы были как отсиженные. Кивнуть я, однако, смог.
Я находился на площади. Стадион сгорел. Деревянные трибуны вспыхнули порохом, как только их окатило раскаленными обломками боевой платформы. Кто был тот отчаянный кавалерист, что погиб, но не дал противнику посчитаться с нами за уничтоженный гарнизон, я не знал, как не знал и того, по какой причине платформу разнесло на куски. Как инженер, я мог предложить несколько вариантов, не слишком, впрочем, вероятных. Ясно было лишь то, что нам здорово повезло.
Зато я четко осознавал, что случилось со мной. Опять летаргатор, но на сей раз, видимо, ручной, не столь мощный. Кто-то из последних уцелевших десантников мотал раструбом туда-сюда, стараясь зацепить по возможности всех наших, кто прорвался на поле к платформам. Мельтешащий луч лишь скользнул по мне, да и я бежал довольно быстро. Итог – малая доза, выведшая меня из строя, по-видимому, ненадолго. Я даже сознания не терял и помнил, как меня выносили со стадиона.
Все равно хреново. Второй раз за какую-то неделю попасть под летаргатор – это перебор!
– Мы победили, Ларс! – кричал капрал, как ненормальный. – Наша взяла! Ни один землянин не ушел! Полная победа!
Это он сказал, чтобы я не принял беспорядочную пальбу по всему городу за продолжающийся бой. А мне было достаточно увидеть нескольких вооруженных партизан, замедленно бегущих куда-то, чтобы понять: основные наши силы уже здесь. Подошли и не были уничтожены на подходе. Значит, землянам каюк, и незачем так громко кричать мне, что дважды два – четыре. Сам знаю.
Горело несколько домов, какие-то люди пытались тушить их. Этим людям уже помогали темпированные. Наверное, пожары возникли, когда на стадионе начали рваться боеприпасы. Сами-то боевые платформы не взрываются фейерверками от простого пожара, нет у них такого вредного свойства.
Ворочая неподъемным языком, я попытался выяснить, удалось ли спасти хоть одну боевую платформу. С третьей попытки капрал разобрал мой слабо модулированный мык.
– Куда там! – Он замахал руками. – Все сгорело. Одну платформу парни пытались спасти, она даже поднялась немного, да опять грохнулась…
Аппетит приходит во время еды. Мне уже мало было просто одержать победу – мне хотелось захватить технику интервентов! Ну, цереброуправление там, подумаешь… Разобрался бы. Жаль только, что нельзя сразу детемпироваться. Мне было в общем понятно, почему у партизан ничего не вышло с платформой – мало того, что нужна особая подготовка, машина ведь может и не понять желаний пилота, поступающих втрое-вчетверо быстрее, чем она привыкла воспринимать их!
Легко, когда все уже кончилось, спрашивать вслед за Фигаро: «Почему случилось именно это, а не что-нибудь другое?» Да просто потому, что случилось это, а не другое! И поздно жалеть, когда оно уже случилось. Просто прими как есть.
Довольно скоро я пришел в себя достаточно, чтобы взгромоздиться на ноги и не падать при осторожной ходьбе. Капрал, которому, как видно, было поручено оберегать меня, спросил, может ли он теперь считать себя свободным. Я спросил его о потерях, но он не знал. Тогда я отпустил его, и он тотчас умчался куда-то.
Неуверенно, как разладившийся механизм, двинулся и я. Куда? Я сам не знал. Горожане, которых вдруг стало как-то много, медленно шарахались от меня. На их месте я бы тоже шарахнулся от человека со столь необычным стилем ходьбы. Народ стекался на площадь, там, наверное, вот-вот должен был начаться стихийный митинг. Все еще стояло раннее утро, солнце только что вылезло из-за горизонта и осветило крыши. Мне вдруг захотелось дойти до моей школы, от площади до нее было всего-то два квартала. Зачем я шел туда? Я и сам не знал.
А почему бы мне не прогуляться немного и не побыть наедине с собой, раз уж в данный момент толку от меня все равно никакого?
Вот оно, старое школьное здание. За минувшие годы оно не стало новее. Вселенский рост энтропии. Ну, здравствуй, старая рухлядь, здравствуй, отрава моего детства. Помню твои щербатые ступеньки, помню и коновязь. Мне приходилось вставать затемно, чтобы дотрюхать сюда на моей кобылке и не опоздать к первому уроку. Бывало и опаздывал. Совсем плохо, если первым уроком шло землеведение или музыка. Господин Мбути и дама Фарбергам меня и так-то не любили, а уж стоило мне опоздать на их урок – сразу начиналась словесная экзекуция к радости всего класса. Я был настолько глуп, что огрызался. Странно, что меня не выгнали из школы: у нас ведь нет этого бзика метрополии насчет обязательного образования для каждого олуха. Скажу больше: если бы не мама, я бы сам бросил школу. Примеры имелись в избытке. Половина фермерских детей не шла далее трех классов – и ничего, работать на земле это им не мешало.
Зайти, что ли, внутрь? Нет, незачем. В прошлом тоже надо копаться с каким-то толком, а не просто так. Да и пусто там сейчас, пусто, пыльно и гулко. По идее при оккупантах школа должна была работать, они стремились создать видимость нормальной гражданской жизни, да много ли осталось учеников и учителей? А сегодня уж точно никто не придет в школу, все помчатся на площадь радоваться и бесноваться, не понимая даже такой простой вещи, что победа над землянами в масштабах одного города – это еще не победа, а лишь эпизод, и что противнику не составит большого труда стереть с лица Тверди и не такой город, как Степнянск…
Басовито скрипнула и медленно начала открываться входная дверь – кто-то выходил наружу. Ба! Дама Фарбергам собственной персоной!
Она стала совсем старушкой, наша школьная гарпия. Я даже ощутил укол жалости, особенно когда переступил с ноги на ногу – в ускоренном темпе это должно было выглядеть как странный взбрык – и напугал мою бывшую учительницу.
Она отпрянула, если только может отпрянуть земной зверь ленивец, а я решил не шевелиться, чтобы не напугать ее до смерти. Медленно отпрянув и еще медленнее собравшись с духом, дама Фарбергам медленно открыла рот и медленно-медленно проревела низким басом:
– Ч-и-т-о-о-о в-а-а-а-м у-у-г-о-о-о-д-ы-н-о-о-о?..
Сколько я помнил, у нее было контральто, голос и без того низковатый, но то, что получилось сейчас, привело меня в дрожь. И тут она меня узнала – тоже медленно.
– Л-ы-а-а-а-р-ы-с?..
А потом я увидел, как маска испуга превращается в маску умиления и радости. Каждая фаза этого процесса тянулась нескончаемо долго. Дама Фарбергам умилялась, узнав меня! Старая грымза, смолоду наделенная редкой стервозностью, узнала ученика, бесконечно третируемого ею, конечно же, для его пользы, и была рада! Быть может, она вообразила, что ее песенный патриотизм сделал из меня солдата-освободителя? Чего доброго, эта недосушенная мумия еще решит отблагодарить меня «народной» песней в собственном исполнении! Я этого не вынесу.
Молча повернувшись, я зашагал прочь.
Четырнадцать погибших темпированных бойцов из двухсот да еще десятка два раненых – мы оплатили победу не слишком дорогой ценой, особенно если учесть, с кем имели дело. Пальмиери мог по праву гордиться операцией.
Среди погибших был и Дауд, брат Джафара. Пуля – наверняка случайная – пробила ему голову от виска до виска. Странное совпадение: две одинаковые смерти, обе связанные с марцианами, но обе по-разному. Дауду так и не довелось узнать от меня, как много лет назад погиб его брат. Поймав пулю, он избавил меня от необходимости объясняться. Я внезапно понял, что непроизвольно радуюсь этому! Черт возьми, а не трус ли я?
Не трус, ответил бы мне покойный дядя Варлам. Просто не надо было говорить правду. Что хорошего в том, что посторонний человек узнал бы, как вели себя марциане на Тверди? Я не настолько силен в догматике адаптивного махдизма, чтобы предположить, как повел бы себя ревностный приверженец этого вероучения, узнай он о том, что наши сегодняшние союзники и покровители хладнокровно убрали его брата. Меньше озлобленных фанатиков – меньше проблем.
К полудню ожила радиосвязь, но лишь ближе к вечеру стало понятно: мы одержали победу в масштабах всей Тверди. Не везде дело пошло так же гладко, как у нас. В Новом Пекине наши потери были гораздо серьезнее. Нескольким боевым платформам удалось подняться с базы под Нью-Жмеринкой, только что захваченной партизанами. С базой наши промедлили, и в результате город фактически перестал существовать – боевые платформы, машины вообще-то универсальные, особенно хороши для ударов по наземным объектам.
Кое-где, напротив, дело пошло лучше. На Северном материке уцелела только та техника землян, которая к моменту начала операции находилась в воздухе. На Восточном побережье произошло и вовсе невиданное: партизаны полностью уничтожили гарнизон небольшой базы, захватив в целости три платформы и с полдесятка катеров! Одну платформу неопытные пилоты гробанули при взлете, однако с управлением остальными справились, не говоря уже о катерах. В воздушном бою с одной-единственной боевой платформой землян вся эскадрилья была уничтожена, что и неудивительно, но и землянин рухнул на скалы. В четырнадцать ноль-ноль по радио был передан приказ Штаба: брать десантников в плен, и как можно больше. Это означало, что земляне продолжают наносить удары с воздуха и нам нужны заложники.
Однако Врата, установленные землянами в Новом Пекине, были разрушены, и это, пожалуй, было сейчас главнейшим. Прежде чем взорвать Врата, подразделение темпированных бойцов проникло сквозь них на Землю, навело там столько шороху, сколько успело за пять минут, и отступило без потерь. Фантастически удачная операция имела полный успех главным образом из-за ее фантастической наглости. Какие бы рапорты ни слал главнокомандующий на Землю, отныне там должны были понять: он растяпа, а мы умеем кусаться. И будем кусать! У нас еще есть зубы.
Весь день, растянувшийся для меня на три дня субъективного времени, Степнянск бурлил. На площади один оратор сменял другого, ошалевшее от нежданного счастья население ликовало и бесновалось, из джунглей уже тянулись длинные вереницы беженцев, и никто не желал понять, что дело еще не кончено. Толпа качала темпированных бойцов, и те медленно взлетали и медленно опускались. Одна темпированная лошадь, взбесившись, носилась по городу и искалечила нескольких человек, прежде чем сама не свернула себе шею, врезавшись в фонарный столб. Появились пьяные, да и трезвые были немногим лучше. Пальмиери лишь махнул рукой в ответ на мое требование навести в городе хотя бы подобие порядка и быть готовыми к новому бою:
– Мы-то готовы, людей собрать недолго. А эти штатские… ну как их призовешь к порядку?
И предложил заняться этим мне как представителю Штаба!
Черта с два! Мы взяли верх, но восстановлением управления должна была заняться гражданская администрация. Вопрос: где ее взять?
На темпированной лошади я домчался до лагеря, взял катер, привез в Степнянск маму и даже послушал, как она говорит с импровизированной трибуны, наскоро собранной из каких-то ящиков. Вернее, я не столько слушал медленный мамин бас, сколько следил за реакцией толпы. Хорошая была реакция, даже восторженная. Временно подчинив Пальмиери маме (ох, и скривил же он физиономию!), я вылетел в Штаб.
Глава 3
– Эге-гей!.. Кто-нибудь!..
Мне ответили только эхо-слизни. Лагерь был пуст. Его покинули недавно, не более полусуток назад. Нескольких палаток недоставало, другие были оставлены как есть. Стояли шалаши и навесы, но люди и имущество исчезли. По всему было видно, что уход состоялся в спешке, хотя и без особой суеты. Ну, тем лучше. Значит, Штаб перебазировался в другое место, чего и следовало ожидать. А темпированные головорезы Рамона снялись отсюда еще раньше. Им предстояла серьезная работа – Новый Пекин и базы землян в нем и вокруг него.
Как-то там Дженни?
Мне следовало самому приглядывать за ней. Боб, правда, обещал, но кто в наше время застрахован от случайностей? Взлетев и взяв курс на Новый Пекин, я повертел в голове эти мысли и пришел к выводу, что самое главное уже позади. Темпированные бойцы нахватают пленных. Уже, наверное, нахватали. Земляне получат их, когда согласятся на наши условия. Они согласятся уже потому, что до смешного берегут жизнь своих сограждан, даже солдат, как будто это невесть какая ценность. Еще они согласятся потому, что после нашей диверсии на Земле их командующий почти наверняка будет заменен другим, более благоразумным. Сражения и мелкие драки еще очень даже возможны, но итог более-менее ясен: в обмен на пленных земляне подпишут с нами соглашение. И вместе с пленными на Землю отбудет Дженни. Ведь не согласится же она остаться здесь навечно…
Или согласится?
Может, я дурак и чего-то не понимаю в ней? Все это время она находилась в подавленном состоянии и – чего уж там! – в прямой опасности как чужинка и родня интервентам, но, может, она ждала, что я сам начну разговор о нашем будущем? Возможно, оно все-таки существует? Беда в том, что все это время мне вечно было некогда.
Теперь будет иначе. «Чем труднее добиться успеха, тем решительнее надо приниматься за дело», – так говорил Фигаро. Вот я и примусь за дело – то есть не сразу, а как только получу способность замедляться хотя бы на время. Не так уж и плохо то, что «темпо» живут и размножаются только на Марции, а у нас дохнут!
Мучительно долго тянулись подо мною джунгли, потом пошли фермерские поля, дороги, отдельные строения. Вопреки всякой логике мне казалось, что бегом я добрался бы быстрее. Проблема техники для темпированного пилота заключается в том, что ее, технику, никоим образом не темпируешь – какой она была, такой и останется, а была она, разумеется, предназначена для нормальных людей с нормальной скоростью жизни. Тупость управления и медленность реакции аппарата на мои движения кого угодно могли вывести из себя. Я вертел головой – в принципе совсем не исключалась встреча в воздухе с какой-нибудь недобитой посудиной землян. На поверхности я без особого труда приблизился бы к землянину, даже не дав ему толком понять, кто его атакует, и свернул бы ему шею, зато в воздухе он имел бы преимущество надо мной. Ну не обидно ли? Стоило темпироваться, чтобы сгореть в этой летающей консервной банке!
Воздух, однако, был чист. Первую боевую платформу я увидел на земле – вернее, увидел то, что осталось от нее и от дома, на который она упала. Руины еще дымились. Две воронки в радиусе километра от сбитой платформы указывали места падения наших катеров, третью воронку я заметил километрах в трех. Наши пилоты подловили землян и навязали им ближний бой. В ближнем бою и простой катер на антиграве кое на что способен. Но земляне недешево отдали свои жизни.
– Суки! – с чувством сказал я в их адрес и добавил еще пару теплых слов. Уцелей кто-нибудь из землян при падении – я специально приземлился бы добить гада, хотя, если вдуматься, он только и делал, что пытался спасти свою жизнь.
Вот и спасал бы ее на Земле! Чего к нам-то сунулся?
Вдали поднимались к небу еще дымы. Поля не горели только потому, что зеленые всходы не горят. Горели фермы. Догорала какая-то деревня, и никто не пытался поливать водой крайний, уже вовсю дымящийся дом. На моих глазах он в один миг вспыхнул факелом и совершенно скрылся в водовороте огня. Мне показалось, что я вижу недвижно распростертое на земле тело, но я не был уверен. В любом случае спасать здесь было уже некого.
Насколько же медленно летел катер для темпированного! Вдобавок он требовал горючего. В каком-то поселке, брошенном по неизвестной причине, но, как ни странно, нетронутом, я приземлился на центральной улице и без зазрения совести ограбил керосиновую лавку, до пробки залив бак, питающий маршевый двигатель. Наша революция по сути еще продолжалась, а какая же революция без экспроприаций?
Чем дальше, тем больше встречалось пожарищ. Я уже боялся увидеть столицу выжженной дотла – и облегченно перевел дух, когда на фоне вечерней зари город нарисовался на горизонте резко, рельефно, зримо. Столбы дыма поднимались и там, но с первого взгляда мне стало ясно, что город пострадал не очень сильно. Навстречу мне поднялись два катера, один зашел сбоку и выстелил передо мной трассер. Связаться с ними по радио мне не удалось, поэтому я просто сел на хвост одному из них – сблизиться иначе не получилось бы – и помахал руками. Осознав, что имеют дело с темпированным, а значит, своим, катера отвалили в сторону.
А я окончательно понял, что город – наш.
Новый Пекин далеко не Степнянск – и по размеру, и по народонаселению, и по прилегающим ландшафтам. Для его захвата мало одной усиленной роты темпированных бойцов – это раз. К нему гораздо труднее подобраться незаметно – это два. Разработанная генералом Фынем и утвержденная Штабом отвлекающая операция привела к громадным потерям, но цель – ввести противника в заблуждение – была достигнута.
Подробности я узнал очень скоро. Отряды партизан начали выдвигаться к столице с началом ночи. Выдвижение происходило по-разному, но преимущественно скрытно. Отдельные группы рядились под беженцев, решившихся вернуться в город и зажить под пятой оккупантов, другие маскировались под хлебные обозы, третьи еще бог весть под что. Почти все эти люди были обречены и если не знали наверняка, то догадывались об этом. Этот этап операции проходил без участия темпированных бойцов и техники.