Ее вдруг осенило: отец хранит в своем безмолвии любовь к ее матери!
Это для нее стало совершенно ясно. Как-то вдруг здесь, во время службы, она примирилась с его угрюмостью и отстраненностью. Она уже чувствовала, что чем-то неуловимым все же походит на него.
Она вышла из церкви немного другая.
В Любиме все текло по давным-давно заведенному порядку. В городе, где на три с половиной тысячи жителей было пять церквей, включая тюремную, люди придерживались церковного календаря. В Петров день проводилась большая ярмарка. С этого же дня разрешалась охота. Совершались крестные ходы, паломничества в монастырь или на святой колодчик. Осенью убирали лен. В приходах справляли храмовые праздники. Но иногда врывалось в эту размеренную жизнь что-то стихийное, грубо нарушающее ее, как пожар.
В то лето ничто не предвещало беды. Большая ярмарка готовилась как обычно. Загодя съехались торговцы из окрестных сел и деревень. Постоялый двор Сонечкиного отца был переполнен. С утра в Петров день на торговой площади толпился народ. На углу, в доме дворянина Черемисова, отца Зои Александровны, было открыто окно, на подоконнике стоял граммофон. Звучала музыка, придавая ярмарочной суете особенный, волнующий тон.
Подруги договорились встретиться у часовни. Ася едва не опоздала из-за Эмили, которая снова увязалась за ней и, конечно же, собиралась непростительно медленно. Теперь подруги шли вдоль рядов, разглядывая товар. Чего здесь только не продавалось! Леденцы, большие малиновые и желтые петухи на палочках, засахаренные пряники, блины с начинкой, какую душа пожелает, горы огурцов, малина и смородина… А мед! Туески с медом самого разного оттенка – гречишный, липовый, луговой, майский и подсолнечный, мед в сотах и медовые тянучки… Пироги с различными начинками, творог, несколько сортов местного сыра, кругляши масла, а в колбасном ряду можно было купить настоящую редкость – сардельки!
Гимназистки подходили к лоткам, пробовали товар, приценивались, отходили. Особенно бойко торговалась Софи. В лавке у отца она научилась отличать качественный товар от залежалого, разбиралась в марках и названиях. Было весело ходить с ней от лотка к лотку.
– Ой, смотрите!
Девочки дружно повернулись в ту сторону, куда показывала Соня. Братья Вознесенские, а вместе с ними Митя Смиренный покупали горячие пышки. Они стояли возле палаток, в которых орудовали бойкие женщины, громко приглашая:
– Пышки! Горячие пышки!
Одна из женщин бросала в кипящее льняное масло куски сдобного теста. О, что это были за пышки! Хотя девочки и стояли далеко от жаровни, Ася как по мановению волшебной палочки почувствовала во рту вкус этих пышек, которые продавались только на большой ярмарке, два раза в год.
Мальчики, обжигаясь, откусывали от горячих пышек, смеялись чему-то. Торговки подшучивали над ними. Рядом толпился народ.
– Давайте подойдем, – предложила Эмили. – Я тоже пышек хочу.
– Давайте! – подхватила Соня.
Ася заметила, что Алексей Вознесенский искоса поглядывает в их сторону.
– Я не пойду, – заявила она. Чем выслушивать колкости Вознесенского, лучше обойтись без пышек.
Манечка в недоумении уставилась на нее. Внимание Сони и Эмили было сосредоточено на мальчиках.
– Я пышек не хочу, – соврала Ася. – Вы ступайте. А я пойду куплю квасу.
Манечка вздохнула. Ее огорчала непонятная глупая вражда между любимым братом и лучшей подругой. Когда эти двое оказываются рядом, воздух вокруг накаляется. Манечка хотела что-то сказать, но Соня уже тянула ее за собой. Эмили побежала следом.
Ася осталась одна. Она отправилась искать бочку с квасом, но невольно краем глаза держала в поле зрения палатку с пышками.
Вот подруги подошли, вот начался дежурный обмен любезностями, вот уже девочки угощаются. Алексей крутит головой, словно ищет в толпе кого-то.
Ася живо спряталась за квасной бочкой.
– Позолоти ручку, красавица!
Перед Асей возникла ярко одетая смуглая женщина. Цветастый платок, монисты на шее. Руки в браслетах, шаль поверх юбок. Цыганка!
– Позолоти ручку, любезная, всю правду расскажу!
Ася впервые видела цыганку. Она слышала, что цыгане кочуют из города в город, воруют детей и промышляют конокрадством и гаданием.
Как завороженная, послушно вынула из кармана монетку и протянула цыганке. Та, не церемонясь, ухватила маленькую ладонь. Провела по ней пальцем. Чему-то усмехнулась. Потом взглянула на девочку пристально, немного удивленно.
У Аси сердце гулко забилось от таких цыганкиных действий. Почему она так смотрит? Что там, на ладони?
– Много ждешь от жизни, красавица… Мужем твоим станет человек на коне.
Сердце девочки подскочило и ударилось обо что-то в груди. Кровь прилила к щекам.
– Далеко тебя увезет, красавица. Много мест повидаешь. А потом…
Цыганка еще раз взглянула на ее ладонь и вдруг обожгла взглядом. Оттолкнула Асину руку, крикнула что-то по-цыгански, тряхнула юбкой – и исчезла в толпе.
Как же так? На самом интересном оборвать гадание!
У Аси было такое чувство, будто ее обокрали.
Она стала пробираться сквозь толпу, надеясь догнать цыганку, дать еще денег, упросить сказать еще хоть немножечко!
Но цыганки след простыл.
Зато лоб в лоб столкнулась со своим врагом. Он как из-под земли вырос. Конечно же, он нарочно нашел ее, чтобы испортить настроение.
Алексей держал в руках глиняную кружку.
– Добрый день. Кажется, вы хотели квасу?
И он протянул ей кружку.
Ася отступила на шаг. Может быть, он следил за ней? А вдруг он видел, как она разговаривала с цыганкой? Только этого не хватало!
Возле лотка со сладостями хохотала вся их компания. У всех в руках были сахарные петухи. Эмили, совершенно счастливая, махала своим петухом Асе.
– Вас, кажется, ждут, – гневно сверкнула глазами девочка, повернулась и почти побежала прочь. Ей просто необходимо было остаться наедине со своей трепещущей тайной. Она бежала по аллее Вала на берег Обноры, подальше от людских глаз.
Села на склоне, пытаясь унять гулко бьющееся сердце.
«Мужем твоим станет… человек на коне… человек на коне… человек на коне».
Как волшебная музыка сейчас звучали для нее эти слова. Вместе с этим предсказанием в ее жизнь властно вошла мечта. Сладкое томление предчувствий, волнение перед неизведанным.
После традиционной ярмарки город потрясла весть: накануне собственной свадьбы умерла красавица Липочка Карыгина.
В самом центре города, близ торговой площади, выстроил купец Карыгин просторный каменный особняк – подарок молодым.
Но Липочка, не дожив до собственной свадьбы нескольких дней, умерла от напасти, обрушившейся на город внезапно и каверзно. Холера. Это слово со смертью красавицы Липочки на улицах Любима можно было услышать во всех домах.
Хоронили Липочку невестой – в белом тюлевом платье и фате. Прежде чем передать в руки смерти, болезнь отобрала у девушки красоту. Желтое восковое лицо уже не было лицом красавицы, а являло собой отталкивающую в своей завершенности маску болезни. За гробом, богато убранным цветами, шел суровый насупленный отец. Согнувшуюся безутешную мать, всю в черном, вели под руки братья покойной. Рядом с купцом Карыгиным шел важный серьезный жених – всей повадкой своей он в точности копировал несостоявшегося тестя.
Зловеще и заунывно звонил колокол городского собора, из которого после отпевания и несли Липочку. Эхом отзывался большой колокол заучской кладбищенской церкви, куда направлялась через соборный мост печальная процессия.
День был серый, мелко накрапывал дождь. Ася вместе с Маней и Соней шли среди гимназисток и прочей молодежи.
Впереди девочек шли женщины и тихо переговаривались:
– Богатая, а смерть не пощадила.
– И не говори. Неужто опять эта напасть на город? И откуда берется только?
– Холера, она по воздуху приходит.
– Что мелешь-то хоть? По воздуху… Это чума по воздуху. А холера, она в воде.
– Как же в воде, когда фельдшер велел огурцы водой мыть, чтобы не заболеть? В земле она, а с жарой наружу выходит.
У Аси в голове крутилась одна-единственная мысль: Липочка, которую совсем недавно она видела на ярмарке весело хохочущей с подругами, теперь лежит без движения, сурово сомкнув посиневшие губы, а подруги молча несут перед гробом похоронные венки.
Почему смерть выбрала самую красивую? И неужели нельзя обмануть эту самую смерть?
Процессия миновала соборный мост, свернула к кладбищу. По правую руку от церкви виднелись богатые мраморные надгробия, памятники с ангелами – здесь хоронили купцов. Яма, приготовленная для Липочки, зияла своей откровенностью. Поп кладбищенской церкви читал заупокойную. Окончив, он осенил себя крестом. К нему подошел отец Сергий. Он провожал в последний путь одну из своих учениц. Оглядев собравшихся, отец Сергий сказал:
– Братья и сестры! Удручающе тяжело и искусительно для веры внешнее впечатление смерти. Но да не сокрушается понапрасну сердце ваше и не смущается вера ваша. Утешительна истина – смерть дает человеку новую жизнь. Молодая душа не успела отяготеть грехом. Будем же молиться о душе усопшей, дабы Господь простил ей малые прегрешения земные и принял в обители свои небесные. Аминь.
Крышку опустили на гроб, и два работника в картузах и жилетках стали заколачивать.
Вдруг Ася совершенно отчетливо поняла: Липочки они не увидят больше НИКОГДА. Никогда… Мысль эта так потрясла ее, что находиться на кладбище стало невыносимо.
– Я хочу уйти! – Ася потянула за руку Соню.
– Подожди, надо землю бросать.
Но Маня, заметив, как побледнела подружка, без вопросов повела ее за ворота. Они торопливо удалялись от кладбища, где причитали плакальщицы и слышался стук влажной земли о крышку соснового гроба.
Ася все ускоряла шаг, к соборному мосту они почти бежали.
И только оказавшись по ту сторону Учи, девочки остановились и перевели дух.
Казалось – смерть осталась там, на кладбище, занята своим делом. А они – живы, здоровы. Их дело – веселиться и радоваться жизни.
Но уже на площади их поджидала тревожная весть. Торговка сообщила, что в городе появилось еще два покойника. Причиной была холера.
Что-то страшное и позорное слышалось в этом названии. Холера представлялась Асе худющей, изможденной злобной теткой, вроде той, что напугала их с Эмили на Святки. Тетка ходила по домам и выбирала жертву. Не обошла она и дом городничего.
Утром следующего дня фрау Марта спустилась в нижний этаж отдать распоряжения насчет обеда и обнаружила, что плиту в кухне до сих пор не разожгли. Она постучала в комнату повара. Из-за двери ей ответили не сразу.
– Плохо мое дело, фрау Марта, – клацая зубами, проговорил Тихон Макарович. – Посылайте за доктором…
Заключение доктора было однозначным:
– Холера.
Ася из своей каморки все слышала.
– Что мы должны предпринять? – не теряя самообладания, спросила хозяйка.
– Я пришлю карболки, обработайте уборные. Мебель в доме необходимо протереть щелоком.
Фрау Марта невозмутимо слушала.
– Я бы рекомендовал полы в доме опрыскать раствором креолина. Кто будет ухаживать за больным?
Вопрос, вероятно, застал хозяйку врасплох. Повисла пауза. Ася вышла из своей каморки:
– Я буду ухаживать за папенькой.
– Матери нет? – уточнил доктор. – Ну что ж, пойдем, я объясню, что делать.
Когда Ася вошла в каморку, вид больного отца ошеломил ее. Лицо осунулось за ночь, нос заострился. Глаза блестели незнакомым лихорадочным блеском. Было по-летнему тепло, но отец, накрытый одеялом, крупно дрожал.
– Зачем ты пришла? – стуча зубами, спросил отец. – Уйди.
– Мне доктор велел, – возразила Ася.
– Нельзя тебе… тут…
– Я никуда не уйду.
Она занялась делом. Она не думала ни о чем, кроме того, что отец беспомощен и нуждается в ней. Было в этом что-то притягательное, новое, примиряющее и простое. Целыми днями она находилась рядом. Она мыла раствором полы в помещениях нижнего этажа, кормила с ложечки отца микстурой. Белье больного сожгли на костре, как велел доктор. Иногда в помощь Асе присылали фельдшера из больницы. Он рассказал, что за городом строят холерный барак – зараженных с каждым днем становится все больше. Особенно много случаев в ближних деревнях.
О состоянии отца фельдшер молчал. Но и без его заключений Ася видела, что с каждым днем тому становится все хуже. Обложенный грелками отец не мог согреться.
Ася притащила свое одеяло и собиралась укрыть отца, но он попросил одними глазами: «Сядь».
Она присела на кровать. Он накрыл своей холодной рукой ее ладонь.
Было слышно, как колокол на городском соборе звонит ко всенощной.
Отец смотрел на нее как-то особенно. Она молчала.
– Как на мать похожа, – сказал он. Она замерла, желая только одного – чтобы он сказал еще что-нибудь. Но каждое слово давалось ему с трудом.
– Я кипятку принесла, папенька.
– Сиди. Помру я. Ты… возьми там потом, в сундучке… Деньги. Там немного. Работать придется. Замуж выйдешь… за хорошего человека… Сычевы не оставят тебя, я просил…
– Папенька, вы молчите, вам нельзя.
– Слушай отца. Кого Сычевы подберут, за того и выходи. Это мое слово. Без глупостей там. Любви не ищи, запомнила? Все беды от нее. А теперь иди. Устал я.
Она не могла произнести ни слова. Словно железный обруч сковал горло.
– Что-нибудь о матушке… – пересилила она себя. – Скажите что-нибудь о матушке!
– Померла родами… – выговорил отец. – Там, в сундучке, медальон найдешь. Это она…
Колокола замолкли. Теперь было отчетливо слышно, как звенит комар.
Ася ушла к себе, но даже когда легла и укрылась, все еще чувствовала холод большой руки отца, словно он продолжал держать ее ладонь в своей. Так, значит, маменька умерла, едва успев дать жизнь ей, Асе… Значит, маменька никогда не держала ее на руках, не качала колыбель…
Она озябла и не могла согреться. Сон не шел. Потом ей вдруг стало жарко, а к утру сильно заболел живот. Она едва успела добежать до уборной. Но едва переступила порог своей комнатки, повернула назад и побежала снова.
Болезнь развивалась бурно. Утром одежду Аси сожгли на костре.
Сквозь полусон и приступы боли Ася слышала возню за стеной, голоса и топанье ног. Дом, сурово притихший с болезнью повара, теперь вдруг пришел в движение.
Вошла фрау Марта, лицо ее было более обычного бесстрастно. На него словно маску попытались натянуть. Губы сжаты в узкую подрагивающую полоску.
– Папенька? – догадалась Ася.
Фрау Марта кивнула:
– Крепись, дитя. Твой отец на небесах.
Запнувшись на последних словах, фрау Марта повернулась и быстро вышла.
У Аси не было сил на горе. Тетка в лохмотьях незримо стояла в изножье кровати и самодовольно скалилась. Болезнь нагло взирала на свою жертву, и Ася была готова поклясться, что слышит ее скрипучий голос:
– Выжму до капли и выкину на тот берег Учи!
К вечеру приехал толстый усатый фельдшер и на телеге увез ее в холерный барак.
Наскоро сколоченный барак был разделен на две половины – мужскую и женскую. В женской было занято несколько коек. Асю положили в самом углу, у окна. И здесь, в бараке, она потеряла счет времени. Усатый фельдшер приходил, осматривал. Его помощница, девушка в белом, давала микстуру, какой-то горький отвар. Асе было все равно. Настал момент, когда она подумала: «Ну и умру. На небесах встречусь с маменькой. И папенька уже там».
И ей стало легко и радостно. Она уже не думала о кладбище за рекой, о могилах и крестах, а только лишь об этой долгожданной встрече. И слеза катилась по бледной щеке и скатывалась в ухо.
Итак, Августина приготовилась отдать себя в костлявые руки смерти. Когда помощница фельдшера, Тоня, пришла вечером дать лекарство, у Аси не хватило сил сесть на кровати.
Но та самая костлявая тетка, что стояла в изножье кровати вот уже который день, отчего-то замешкалась и оставила свою жертву до утра.
Утром Ася открыла глаза, и первое, что она увидела, было ярко-синее пятно на фоне бледно-серого света раннего утра, сочащегося в окно. Пятно было явно лишним в привычной картине. Ася смотрела на него, пока не поняла, что это цветы. Синие цветы стояли на открытом окне в белой кружке и смотрели прямо на нее.
Ася знала эти цветы. Они растут на меже, в поле. Никогда не думала, что, собранные вместе, они бывают так красивы.
– Ну, как у нас дела? – бодрым голосом спросила Тоня, убирая склянки на столе. – Кто тебе цветочки принес? Кавалер?
– Это разве мне? – шепотом возразила Ася.
– А кому же? Тут в палате из молодежи ты осталась да тетка Степанида. Вы уж разбирайтесь, кому из вас кавалеры цветочки таскают.
И Тоня звонко рассмеялась. Тетка Степанида в глубине барака заохала и заворочалась.
Перед тем как уйти, Тоня наклонилась к Асе и, блестя глазами, добавила:
– Одно могу сказать тебе, девонька: муж Степаниды в нашем же бараке лежит и в поле за васильками бегать никак не может. При всем его желании. Насилу до ведра доползает!
Тоня ушла, похохатывая. Ася стала смотреть на цветы. И чем дольше она на них смотрела, тем больше ее занимал вопрос – кто же принес их сюда? И что значат эти цветы?
К вечеру ее любопытство стало таким большим, что вытеснило все другие чувства.
А утром, открыв глаза, она первым делом взглянула на окно. Там, в той же белой кружке, вместо вчерашних васильков стояли лиловые колокольчики! Они были такие милые, умытые росой. Их головки вздрагивали от легкого ветерка. И у нее внутри тоже что-то вздрагивало и трепетало.
Тетке в серых лохмотьях, похоже, наскучило играть с девочкой. Отметив дом городничего, холера отправилась шнырять по другим дворам, не брезгуя ни богатыми, ни бедными. Кругом старалась поставить свою смрадную отметину. Врачи в земской больнице работали не покладая рук. В окрестных деревнях, где свирепствовала зараза, строились холерные бараки. Кругом горели костры, сжигающие зараженную одежду. Артем Вознесенский, студент медицинского факультета, попросился помогать. Его направили в зараженное село. Врачи ходили по домам, проводя дезинфекцию.