Когда же после нескольких дней отсутствия в дом вернулась Дамарис, ситуация стала еще непонятнее. Однажды ночью, прогуливаясь по двору, Маруха спросила хозяйку, куда она уезжала, и та ответила вроде бы совершенно искренне:
– Я ухаживала за доньей Мариной. – И добавила, не давая Марухе опомниться: – Она постоянно про вас вспоминает и передает привет.
А затем как бы невзначай ввернула, что Злыдень теперь охраняет Марину, поэтому его тут не видать. С той поры, куда бы Дамарис ни уходила, она всегда возвращалась с новостями о Марине. И чем охотнее ими делилась, тем меньше доверия они вызывали. Заканчивалось все ритуальной фразой:
– Донья Марина поживает прекрасно!
У Марухи не было оснований доверять Дамарис больше, чем Монаху или другим охранникам. Но и совсем никому не верить тоже вряд ли было разумно: в той ситуации, в которой они оказались, могло произойти что угодно. Хотя будь Марина жива, их, наверное, не лишали бы возможности послушать новости… Или от них скрывают что-то другое, еще более ужасное?
В разгоряченном воображении Марухи мелькали разные картины, вплоть до самых фантастических. Она старалась скрывать свою тревогу от Беатрис, боясь, что та не выдержит правды. Но на самом деле Беатрис это не грозило. Она даже мысли не допускала о том, что Марину могли убить. Сны, которые ей тогда снились, тоже настраивали ее на безмятежный лад. То брат Альберто, которого она видела отчетливо, как наяву, подробно докладывал об усилиях, которые он предпринимает для их освобождения, говорил, что все будет хорошо, надо только чуточку потерпеть – и они окажутся на свободе. То отец приносил успокоительное известие, что с кредитными карточками, которые она забыла в сумке, ничего не случилось. Эти видения были настолько реальными, что Беатрис сама не могла определить, где сон, а где явь.
В те дни Маруху и Беатрис стерег семнадцатилетний парень по прозвищу Пророк Иона. Он имел обыкновение с семи утра включать гнусавый магнитофон и слушать музыку. Любимые песни он включал на полную громкость и наслаждался ими до полного одурения, подпевая что было мочи:
Сучья жизнь у меня,
Сучья, собачья.
Ну зачем же, зачем,
Ввязался в это я?!
В спокойную минуту Иона любил побеседовать с Беатрис о своей семье. Но никогда не договаривал до конца, а лишь загадочно вздыхал:
– Если б вы знали, кто мой отец!
Ответа они так и не узнали, и нераскрытая тайна, – как и многие другие тайны, в которых не посвящали их охранники, – придавала обстановке, в которой жили заложницы, еще больше фантасмагоричности.
Дворецкий, отвечавший за благополучие в доме, вероятно, доложил начальству о том, что пленницы нервничают. Во всяком случае, двое шефов внезапно явились их успокаивать. Телевизор и радиоприемник, правда, опять не вернули, но зато постарались улучшить бытовые условия. Пообещали привезти книги, но привезли всего несколько, в том числе роман Корин Тельядо. Еще принесли красочные журналы, но свежеизданного среди них не оказалось ни одного. Вместо тусклой синей лампочки вкрутили гораздо более мощную и разрешили включать свет на час в семь утра и в семь вечера, чтобы можно было читать. Впрочем, Беатрис и Маруха уже настолько привыкли к жизни в потемках, что яркий свет оказался для них невыносим. Кроме того, воздух от горящей лампы сильно разогревался, и в комнате становилось душно.
Маруха впала в апатию, как бывает с безнадежно больными людьми. Она сутками лежала на матрасе лицом к стене, притворяясь спящей, чтобы ни с кем не разговаривать, и почти ничего не ела. Беатрис заняла освободившуюся кровать и с головой погрузилась в разгадывание журнальных кроссвордов и головоломок. Как ни горестно, но суровая правда жизни действительно подтверждала поговорку: «Меньше народу – больше кислороду». И напряжения в комнате стало меньше, когда там осталось не пять человек, а четыре.
Пророк Иона сдал вахту в конце января. На прощание он оказал заложницам большое доверие.
– Я вам кое-что скажу, но только вы меня не выдавайте, – попросил Иона и обрушил на них известие, которым, видимо, давно хотел поделиться: – Донью Диану Турбай убили.
Этот удар пробудил их от спячки. Маруха потом называла тот момент самым страшным за время плена. Беатрис старалась отогнать мысль о том, что ей казалось неотвратимым: «Раз Диану убили, значит, следующей буду я». Ведь она уже давно, еще первого января, когда рухнули надежды на освобождение до Нового года, сказала себе: «Или выпустят в ближайшие дни, или я умру».
Однажды, когда Маруха играла в домино со вторым охранником, Горилла вдруг начал тыкать указательным пальцем себе в грудь, приговаривая:
– Что-то у меня тут прихватило. Что это?
Маруха оторвалась от игры, презрительно поглядела на него и холодно произнесла:
– Либо газы, либо инфаркт.
Он бросил автомат на пол, в ужасе вскочил, схватился за грудь и завопил что было мочи:
– Проклятие, у меня болит сердце!
И тут же рухнул ничком прямо на остатки завтрака. Беатрис, которую Горилла ненавидел, вспомнила о своем врачебном долге и хотела было прийти ему на помощь, но в комнату уже вбегали Дворецкий и его жена, напуганные криком и грохотом падающего тела. Второй охранник, маленький и тщедушный, тоже ринулся было к Горилле, но ему мешал автомат. Поэтому он отдал его Беатрис со словами:
– Стерегите донью Маруху!
Даже втроем охранник, Дворецкий и Дамарис не смогли поднять Гориллу. Наконец его кое-как, волоком перетащили в гостиную. Беатрис с автоматом в руках и Маруха, ошеломленная происходящим, молча уставились на автомат Гориллы, валявшийся на полу. У обеих мелькнула одна и та же соблазнительная мысль… Маруха умела стрелять из револьвера, и когда-то ей показывали, как обращаться с автоматом, однако, слава Богу, ей удалось сохранить трезвомыслие и отказаться от опасной затеи. Беатрис же прекрасно владела оружием. Все пять лет учебы на медицинском факультете она дважды в неделю проходила военную подготовку; ей поочередно были присвоены звания младшего лейтенанта, лейтенанта и капитана медицинской службы. Она даже училась стрелять из артиллерийских орудий! Однако Беатрис тоже понимала, что затея с побегом провальная. Поэтому заложницы утешились мыслью, что Горилла никогда больше не вернется. И он действительно не вернулся.
* * *
Увидев по телевизору похороны Дианы и эксгумацию тела Марины Монтойи, Пачо Сантос понял, что иного выхода, кроме побега, у него нет. К тому времени он уже приблизительно представлял себе, где его прячут. Прислушиваясь к разговорам охранников, которые далеко не всегда соблюдали осторожность, с характерным для журналиста вниманием относясь к разным мелочам, Пачо пришел к выводу, что дом угловой и что находится он в крупном густонаселенном районе на западе Боготы. Его комната была на втором этаже первой, окно всегда было загорожено ставнями. Пабло догадался, что дом сдавался внаем, причем, судя по всему, неофициально, потому что хозяйка сама приходила в начале месяца за арендной платой. Больше никто в доме не бывал, и перед тем, как открыть ей дверь, охранники приковывали Пачо к кровати, грозно требовали соблюдать полную тишину и выключали радио и телевизор.
Еще Пачо удалось установить, что закрытое ставнями окно выходит в маленький дворик перед садом и что входная дверь расположена в конце узкого коридора, рядом с санузлом. Туалетом разрешалось пользоваться свободно, никто его туда не сопровождал, но нужно было попросить, чтобы с него сняли наручники. Вентиляция производилась через окошко, в котором виднелось небо. Окошко располагалось высоко, но зато было достаточно широким, чтобы через него выбраться наружу. Правда, Пачо не имел понятия, куда выходило это окно. В соседней комнате, разделенной на клетушки красными металлическими перегородками, отдыхали охранники, сдав дежурство. Охранников было четверо, дежурили они парами и сменяли друг друга каждые шесть часов. С оружием они не расставались, но держали его не на виду. Один дежурный охранник спал на полу возле двуспальной кровати.
Неподалеку от дома находилась фабрика, о чем свидетельствовал гудок, раздававшийся несколько раз в день. А судя по ежедневно слышавшимся детским голосам и гвалту на переменах, рядом была школа. Как-то Пачо попросил пиццу, и ее принесли от силы через пять минут, еще с пылу с жару, из чего он заключил, что готовят и продают выпечку в том же квартале. Газеты тоже покупали поблизости и, видимо, в довольно большом магазине, потому что там продавались журналы «Тайм» и «Ньюсуик». По ночам Пачо просыпался от запаха свежего хлеба: стало быть, по соседству была пекарня. Еще ему удалось выведать у охранников, что в радиусе ста метров есть аптека, автомастерская, два кафе, гостиница, мастерская по ремонту обуви и две автобусные остановки. Эти и другие обрывочные сведения пленнику предстояло собрать воедино и разработать на их основе план побега.
Один из охранников как-то признался, что если в дом нагрянет «закон», боевикам приказано войти в комнату и прикончить пленника тремя выстрелами в упор: в голову, в сердце и в печень. После этого Пачо всегда держал под рукой литровую бутылку лимонада, чтобы было чем отбиваться, за неимением иного оружия.
Охранник, у которого был явный талант к шахматам, научил Пачо играть, и время в плену потекло быстрее. Другой сторож, дежуривший в октябре, был большим знатоком телесериалов. Он смотрел без разбору даже всякую ерунду и пристрастил к этому занятию Пабло. Секрет заключался в том, чтобы, не особо вникая в содержание нынешней серии, стараться угадать, что ждет зрителей завтра. Еще они смотрели вместе передачи Алехандры и живо интересовались теле– и радионовостями.
Третий парень отнял у Пачо двадцать тысяч песо, которые были у него в кармане в день похищения, но в качестве компенсации пообещал приносить все, что тот пожелает. Особенно часто Пачо заказывал книги: романы Милана Кундеры, «Преступление и наказание», биографию генерала Сантандера де Пилар Морено де Анхель. Пожалуй, Пачо Сантос был единственным из своих сверстников-колумбийцев, кто слышал о Хосе Марии Варгасе Виле, колумбийском писателе, пользовавшемся в начале XX века всемирной известностью, и кого его произведения трогали до слез. Пачо их прочел почти все; охранник потихоньку таскал ему книги из дедушкиной библиотеки. А с матерью еще одного боевика Пачо несколько месяцев поддерживал оживленную переписку, пока ответственные за безопасность это не запретили. Кроме книг, Сантосу по вечерам приносили свежие газеты. Охранник, которому это было поручено, питал какую-то нутряную ненависть к журналистам. Особенно противен был ему один известный телекомментатор. Когда он появлялся на экране, охранник прицеливался в него из автомата и восклицал:
– Этого я даже бесплатно пристрелю!
Начальство Пачо не видел. Он знал, что боссы время от времени являлись в дом с проверкой, но к нему в комнату они не заходили, а рабочие совещания устраивали в кафе, в районе Чапинеро. С охранниками же у Пачо установились своеобразные отношения. С одной стороны, они в любой момент могли его убить, а с другой – признавали за ним право пытаться несколько улучшить условия своей жизни. Почти каждый день Пачо что-то выторговывал, а чем-то, наоборот, поступался. Ему так и не удалось добиться, чтобы его на ночь не приковывали к кровати, но зато он завоевал доверие охранников, играя с ними в «ремис», карточную игру, которую любят дети: в ней нужно собирать различные комбинации из десяти карт. Два раза в месяц незримое начальство присылало игрокам сто тысяч песо, которые они делили между собой. Но Пачо всегда проигрывал. Только спустя полгода парни признались в мухлеже и сказали, что порой специально давали ему возможность выиграть, иначе у него пропал бы энтузиазм. Шулера они были те еще…
Так протекала жизнь журналиста до Нового года. Пачо сразу понял: заточение будет долгим, – и старался наладить отношения с охраной, чтобы легче было его выносить. Однако гибель Дианы и Марины подорвала его оптимизм. Да и боевики, которые раньше его ободряли, теперь возвращались с улицы понурые. Все, похоже, замерло в ожидании Конституционной Ассамблеи. Проголосуют ли депутаты против экстрадиции, за амнистию? И Пачо задумал бежать. Но решил, что предпримет попытку побега, лишь когда все остальные возможности спастись будут исчерпаны.
Для Марухи и Беатрис тоже померк белый свет, когда в конце декабря рухнули надежды на освобождение. Однако в январе на горизонте опять немного прояснело, поскольку стали поговаривать, что двух заложников скоро выпустят на волю. Маруха и Беатрис, правда, не знали, сколько всего заложников осталось. Может, наркомафия похитила каких-то новых людей? Маруха не сомневалась, что отпустят не ее, а Беатрис. В ночь на 2 февраля, во время прогулки по двору, Дамарис это подтвердила. Дамарис даже купила на рынке губную помаду, румяна, тени для век и прочую косметику, чтобы они перед выходом на свободу навели марафет. Беатрис заранее побрила ноги, опасаясь, что в последний момент у нее не хватит времени.
Однако начальники, навестившие пленниц на следующий день, не внесли ясности в вопрос о том, кого именно должны освободить. И даже не подтвердили, что освобождение состоится. Чувствовалось, что это птицы высокого полета. Шефы (их было двое) заметно отличались от тех, кто приезжал раньше, были более коммуникабельны. Они не отрицали, что Невыдаванцы объявили о предстоящей выдаче двух заложников, но говорили, что, возможно, возникли непредвиденные препятствия. Все это напомнило пленницам обещания освободить их 9 декабря. Обещания, которые так и остались невыполненными.
Новые шефы старались приободрить заложниц. Заходя в комнату, они радостно заявляли:
– Дело идет на лад!
Однако никаких серьезных оснований для оптимизма не было. Заложницам с детским восторгом сообщали последние новости, но телевизор и радио вернуть отказывались, не давая женщинам возможности самим узнать, что происходит. Один из боссов, то ли по глупости, то ли по злобе, как-то раз на прощание обронил фразу, которая их до смерти перепугала, настолько она была двусмысленной:
– Не волнуйтесь, сеньоры, все закончится быстро.
Четыре дня женщин держали в напряжении, выдавая информацию в час по чайной ложке. На третий день сказали, что отпустят лишь одного заложника. Вероятно, это будет Беатрис, а Франсиско Сантоса и Маруху приберегут для более серьезных целей. Пленниц больше всего угнетала невозможность сравнить эти посулы с тем, что говорили другие. Особенно Альберто, который наверняка знал гораздо больше и понимал, в чем истинная причина возникшей неопределенности.
Наконец 7 февраля боссы явились раньше обычного и раскрыли карты: на волю выпустят Беатрис. Марухе придется подождать еще неделю, пока «кое-что уладят». Беатрис вдруг как прорвало, она буквально замучила разговорами сначала шефов, потом Дворецкого с женой и, наконец, охранников. Маруха в разговорах не участвовала. Ее душила злоба на мужа, который, как ей назойливо внушал внутренний голос, предпочел спасти сестру, а не жену. Она ярилась весь день и даже несколько дней спустя периодически ощущала прилив негодования.
Вечером Маруха подробно проинструктировала Беатрис, как надо рассказывать Альберто Вильямисару про их заточение, чтобы это никому не повредило. Ведь любая, даже самая незначительная оплошность могла стоить кому-то жизни. Поэтому Беатрис следовало рассказать брату все просто и правдиво, ничего не смягчая, но и не преувеличивая, не пытаясь оградить его от переживаний, но и не вызывая излишнего беспокойства. Голая правда – вот что ему нужно. И при этом никаких подробностей, по которым можно было бы установить, где держат заложников! Беатрис обиделась:
– Ты что, не доверяешь моему брату?
– Я доверяю ему больше всех на свете, – сказала Маруха. – Но все равно не надо ему рассказывать. Пусть об этом никто не знает, кроме нас с тобой. Смотри не подведи!
Маруха не зря опасалась. Зная импульсивность мужа, она понимала, что он может попытаться освободить ее силой, и ради всеобщего блага хотела этого избежать. Еще она передала через Беатрис просьбу, чтобы Альберто проконсультировался с врачом и выяснил, нет ли побочных эффектов у лекарства, которое она принимает для улучшения кровообращения. Остаток ночи ушел на разработку шифрованных сообщений, которые Марухе должны были передавать родные по радио и телевидению, а также в письмах, если вдруг им разрешат переписываться. Но в глубине души Маруха понимала, что ее наказы больше смахивают на завещание: как быть с детьми, как распорядиться антиквариатом и ценным имуществом, находящимся в их совместной собственности с мужем. Маруха так разволновалась, что охранник поспешил ее успокоить:
– Не бойтесь! Ничего с вами не будет!
Весь следующий день пленницы провели в тревожном ожидании и в разговорах, однако все было по-прежнему. Наконец в семь вечера дверь внезапно распахнулась и в комнату вошли два уже знакомых начальника и один новый. Они с порога заявили Беатрис:
– Мы за вами. Собирайтесь.
Беатрис перепугалась, вспомнив жуткую ночь, когда увели Марину. Тогда тоже вдруг распахнулась дверь и прозвучали те же слова, которые неизвестно что предвещали: свободу или смерть… Беатрис не понимала, почему и Марине, и ей сказали: «Мы за вами», – вместо того чтобы произнести долгожданное «Мы вас выпускаем». Пытаясь хитростью выведать правду, пленница спросила:
– Вы меня отпустите, как Марину?
Начальников передернуло.
– Не задавайте лишних вопросов! – сердито проворчал один из них. – Откуда мне знать?
– Одно с другим не связано. Это политика, – более спокойно добавил другой.
Но слово «освобождение», которое жаждала услышать Беатрис, так и не было произнесено. Хотя атмосфера была более обнадеживающей, чем когда уводили Марину. Командиры не спешили. Дамарис в короткой девчоночьей юбке принесла вино и кекс – полакомиться на прощание. Пленницам рассказали последние новости, которых они еще не знали: в Боготе независимо друг от друга похищены два крупных промышленника – Лоренсо Кинг Масуэра и Эдуардо Пуйана. Похоже, заказчики – опять Невыдаванцы. Хотя, с другой стороны, говорят, Пабло Эскобару не терпится сдаться, он устал рисковать. Говорят, бедняге приходилось скрываться даже в канализационных трубах! Марухе обещали в тот же вечер вернуть телевизор, чтобы она собственными глазами увидела Беатрис в кругу семьи.