Однако зверей интересовал только пришелец. К чему им драться между собой, понял Кливи, когда налицо он сам, во всеуслышание транслирующий свои страхи и свою беспомощность?
Пантера двинулась вперед. Волки оставались на почтительном расстоянии, по-видимому намеренные довольствоваться остатками ее трапезы. Кливи опять было попробовал взлететь по-птичьи, но пантера после едва уловимого колебания продолжала свой путь.
Кливи попятился к волкам, жалея, что некуда влезть. Эх, окажись тут скала или хотя бы приличное дерево…
Но ведь рядом кусты! С изобретательностью, порожденной отчаянием, Кливи стал шестифутовым кустом. Вообще-то он понятия не имел, как мыслит куст, но старался изо всех сил.
Теперь он цвел. А один из корней у него слегка расшатался. После недавней бури. Но все же, если учесть обстоятельства, он был отнюдь не плохим кустом.
Краешком веток он заметил, что волки остановились. Пантера стала метаться вокруг него, пронзительно фыркнула и склонила голову набок.
«Ну право же, – думал Кливи, – кому придет в голову откусить ветку куста? Ты, возможно, приняла меня за что-то другое, но на самом деле я – всего-навсего куст. Не хочешь ведь набить себе рот листьями? И ты можешь обломить зуб о мои ветки. Слыханное ли дело, чтобы пантера поедала кусты? А ведь я и есть куст. Спроси у моей мамаши. Она тоже куст. Все мы кусты. Так повелось исстари, с каменноугольного периода».
Пантера явно не собиралась переходить в атаку. Однако не собиралась она и удалиться. Кливи сомневался, что долго протянет. О чем он теперь должен думать? О прелестях весны? О гнезде малиновок в своих волосах?
На плечо к нему опустилась какая-то птичка.
«Ну не мило ли, – подумал Кливи. – Она тоже думает, что я куст. Намерена свить гнездо в моих ветвях. Совершенно прелестно. Все прочие кусты лопнут от зависти».
Птичка легонько клюнула Кливи в шею.
«Полегче, – подумал Кливи. – Не надо рубить сук, на котором сидишь…»
Птичка клюнула еще раз, примеряясь. Затем прочно стала на перепончатые лапки и принялась долбить шею Кливи со скоростью пневматического молотка.
«Проклятый дятел», – подумал Кливи, стараясь не выходить из образа. Он отметил, что пантера внезапно успокоилась. Однако когда птичка долбанула его шею пятнадцатый раз, Кливи не выдержал: он сгреб птичку и швырнул ею в пантеру…
Пантера щелкнула зубами, но опоздала. Оскорбленная птичка произвела разведочный полет вокруг головы Кливи и упорхнула к более спокойным кустам.
Мгновенно Кливи снова превратился в куст, но игра была проиграна. Пантера замахнулась на него лапой. Он попытался бежать, споткнулся о волка и упал. Пантера зарычала над его ухом, и Кливи понял, что он уже труп.
Пантера оробела.
Тут Кливи превратился в труп до кончиков горячих пальцев. Он лежал мертвым много дней, много недель. Кровь его давно вытекла. Плоть протухла. К нему не притронется ни одно здравомыслящее животное, как бы голодно ни было.
Казалось, пантера с ним согласна. Она попятилась. Волки испустили голодный вой, но тоже отступили.
Кливи увеличил давность своего гниения еще на несколько дней. Он сосредоточился на том, как ужасно неудобоварим, как он безнадежно невкусен. И в глубине души – он был в этом убежден – искренне не верил, что годится кому бы то ни было на закуску. Пантера продолжала пятиться, а за нею и волки. Кливи был спасен! Если надо, он может теперь оставаться трупом до конца дней своих.
И вдруг до него донесся подлинный запах гниющей плоти. Оглядевшись по сторонам, он увидел, что рядом опустилась исполинская птица!
На Земле ее назвали бы стервятником.
В тот миг Кливи едва не расплакался. Неужто ему ничто не поможет? Стервятник подошел к нему вперевалочку. Кливи вскочил и ударил его ногой. Если ему и суждено быть съеденным, то уж, во всяком случае, не стервятником.
Пантера с быстротой молнии явилась вновь, и на ее глупой пушистой морде, казалось, были написаны ярость и смятение.
Кливи замахнулся металлическим стержнем, жалея, что нет поблизости дерева – забраться, пистолета – выстрелить или хоть факела – отпугнуть…
– Факел!
Кливи тотчас же понял, что выход найден. Он полыхнул пантере огнем в морду, и та отползла с жалобным визгом. Кливи поспешно стал распространяться во все стороны, охватывая пламенем кусты, пожирая сухую траву.
Пантера стрелой умчалась прочь с волками.
Пришел его черед! Как он мог забыть, что всем животным присущ глубокий инстинктивный страх пожара! Право же, Кливи будет самым страшным пожаром, какой когда-либо охватывал эту местность.
Поднялся легкий ветерок и разнес его огонь по холмистой земле. Из-за кустов выскочили белки и дружно понеслись прочь. В воздух взмыли стаи птиц, а пантеры, волки и прочие хищники побежали бок о бок, забыв и помышлять о добыче, стремясь лишь уберечься от пожара – от него, Кливи!
Кливи смутно сознавал, что отныне стал настоящим телепатом. С закрытыми глазами он видел все, что происходит вокруг, и все ощущал почти физически. Он наступал гудящим пламенем, сметая все на своем пути. И чувствовал страх тех, кто поспешно спасался бегством.
Так и должно быть. Разве благодаря сообразительности и умению приспособиться человек не был всегда и везде царем природы? То же самое и здесь. Кливи торжествующе перепрыгнул через узенький ручеек в трех милях от старта, воспламенил группу кустов, запылал, выбросил струю пламени…
Тут он почувствовал первую каплю воды.
Он все горел, но одна капля превратилась в пять, потом в пятнадцать, потом в пятьсот. Он был прибит водой, а его пища – трава и кусты – вскоре промокли насквозь.
Он начинал угасать.
«Это просто нечестно», – подумал Кливи. По всем правилам он должен был выиграть. Он дал планете бой на ее условиях и вышел победителем… лишь для того, чтобы слепое деяние природы все погубило.
Животные осторожно возвращались.
Дождь хлынул как из ведра. У Кливи погас последний язычок пламени. Бедняга вздохнул и лишился чувств…
* * *– …Чертовски удачная работа. Ты берег почту до последнего, а это признак хорошего почтальона. Может, удастся выхлопотать тебе медаль.
Кливи открыл глаза. Над ним, сияя горделивой улыбкой, стоял Почтмейстер. Кливи лежал на койке и видел над собой вогнутые металлические стены звездолета.
Он находился на спасательном судне.
– Что случилось? – прохрипел он.
– Мы подоспели как раз вовремя, – ответил Почтмейстер. – Тебе пока лучше не двигаться. Еще немного – и было бы поздно.
Кливи почувствовал, как корабль отрывается от земли, и понял, что покидает планету З-М-22. Шатаясь, он подошел к смотровому окну и стал вглядываться в проплывающую внизу зеленую поверхность.
– Ты был на волосок от гибели, – сказал Почтмейстер, становясь рядом с Кливи и глядя вниз. – Нам удалось включить увлажняющую систему как раз вовремя. Ты стоял в центре самого свирепого степного пожара из всех, что мне приходилось видеть.
Рассматривая безупречный зеленый ковер, Почтмейстер, казалось, испытал минуту сомнения. Он посмотрел еще раз в окно, и выражение его лица напомнило Кливи обманутую пантеру.
– Постой… А как получилось, что на тебе нет ожогов?
Вопросы и задания1. Какие отличительные признаки научной фантастики присутствуют в новелле «Запах мысли»?
2. Определите основной конфликт и охарактеризуйте композицию новеллы.
3. Объясните смысл названия новеллы.
4. Какие художественные приемы использует автор для раскрытия характера Лероя Кливи?
5. Какие качества помогают Кливи выжить на З-М-22?
6. Можно ли назвать характер Кливи героическим?
7. Как показана роль творческого воображения в новелле Р. Шекли?
8. Придумайте фабулу научно-фантастической новеллы.
Третий урок мастерства
Мир и человек в русской литературе
Каждая национальная литература обладает своими характерными особенностями. Как у любого живого человека есть свои привычки, привязанности, любимые цвета и излюбленные речевые обороты, так и литература определенной нации придерживается какой-то своей общей традиции, заложенной многими поколениями писателей.
Литературная традиция складывается веками. Любое художественное открытие, важная черта национального характера, использование возможностей родного языка, однажды нашедшие воплощение в произведении какого-нибудь писателя, затем становятся предметом размышлений и споров других писателей, которые бережно сохраняют все самое лучшее, что было сделано их предшественниками и современниками.
Традиция – это неисчерпаемая сокровищница народного восприятия, в которую по крупицам собираются художественные приемы, предания и легенды, философские открытия и образцы человеческой мудрости. Любой писатель вправе воспользоваться этим бесценным кладом, потому что в нем содержится все, что соответствует эстетическим идеалам народа.
Эстетическая национальная традиция сохраняет то представление о красоте, которое связывает самых разных людей. Это представления о внешней и внутренней красоте человека, о красоте природы и прекрасном в человеческих отношениях и о многом другом, что вызывало и вызывает восхищение у людей. Именно литературная традиция обеспечивает непрерывность развития национальной литературы, связывает между собой произведения разных эпох.
Основу литературной традиции составляет классика. Вы встречали это понятие в самых разных сочетаниях, но ведь за этим привычным словом скрывается подлинное чудо. Подумайте сами, произведение, созданное несколько веков назад, заставляет трепетать сердце читателя XX века. Отчего так происходит? В чем таинственная сила классики? Прежде всего классикой мы называем далеко не каждое произведение и далеко не каждого писателя, чьи книги публикуются в наши дни. Классика – это лучшие произведения мировой литературы, выдержавшие суровое испытание временем и изменчивостью вкусов читателей.
Классика– это произведения, обладающие магическим свойством оживлять прошлое, делать его зримым, живым и значимым для нас. Художественный мир классики близок и понятен нам. Мы без помощи специальных учебников и словарей проникаем в него и сочувствуем населяющим его персонажам.
Классика – это те произведения, где проявляются и художественно осмысливаются самые важные качества человека, качества, которые присущи любому настоящему человеку, в какое бы время он ни жил. Это те качества, без которых человек перестает быть самим собой. Именно классика учит нас подлинной человечности.
А вот теперь мне хотелось бы побеседовать с вами о русской литературной традиции, об уроках русской классики. Вы уже достаточно образованны, и мне нет нужды уверять вас в том, что это поистине великая литература. И подлинная причина ее величия заключается в отношении к человеку.
Человек всегда был эстетическим центром русской литературы, но главное, как вы догадываетесь, не в этом: ведь мы уже выяснили, что любая литература есть «человековедение».
Русские авторы всегда предъявляли к своим персонажам особые требования. Русская литературная традиция включала в себя не только определенную эстетику, но и этику, систему нравственных требований к человеку.
У русской литературы есть одна очень специфическая особенность, и вам следует о ней помнить, когда вы обращаетесь к русской классике. Эта особенность заключается в том, что в основе национальной традиции лежит сочетание фольклора и духовной литературы.
Вы изучили произведения европейского Возрождения, европейского классицизма XVII века. А что в это время происходило в русской литературе? Кого из русских писателей можно поставить рядом с Шекспиром, Сервантесом, Мольером?
В то время русская литература очень сильно отличалась от западноевропейской. Заметьте, отличалась именно литература, ведь русский фольклор, возникший ничуть не позже западноевропейского, обладал с ним сходными чертами (вспомните детские песенки, сказки, былины, баллады и пр.). А вот художественной литературы, подобной западноевропейской, на Руси до XVII столетия не было. Зато выделялась удивительно богатая и обладавшая высоким художественным совершенством духовная церковная литература. Мне не придется долго убеждать вас в ее совершенстве, я лишь напомню вам «Сказание о Борисе и Глебе», «Повесть о разорении Рязани Батыем», «Житие святого Александра Невского»… Нужны ли иные доказательства?
Издревле книжность, грамотность сосредоточивались в русских монастырях, в храмах. Носителями литературной традиции были священнослужители православной церкви. При дворах князей секретарей, историографов, поэтов с успехом заменяли священники, бывшие первыми советчиками русских феодалов в различных делах. (Не могу не напомнить вам, что князь Дмитрий, отправляясь на Куликовскую битву, посетил Сергия Радонежского, чтобы испросить его совета и благословения.) В селах центром культуры был храм. Церковь очень хорошо понимала свое культурное значение и стремилась полностью удовлетворять культурные, в том числе и литературные, запросы своих прихожан. Вот почему церковные книги поднимают проблемы, далеко выходящие за рамки собственно религиозного чтения. На эту особенность русской средневековой культуры обратил внимание М. В. Ломоносов. Великий писатель, русский ученый, почувствовавший опасность безоглядного преклонения перед западной культурой, написал замечательный труд под названием «О пользе книг церковных».
Не будем забывать, что на Руси в то время еще не было такого сильного разрыва между помещичьей и крестьянской культурами, как в Западной Европе. Русский помещик слушал проповедь в церкви вместе с его крестьянами, а на праздничное застолье приглашал сельских певцов. Мамки и няньки, следившие за детьми русских феодалов, рассказывали им народные сказки и пели народные песни.
Таким образом, в период средневековья на Руси развивалась самобытная словесность, ориентировавшаяся на два основных идеала: на православный (церковная литература) и на общенародный (устное поэтическое творчество). Оба эти идеала были близки друг другу и предъявляли человеку очень высокие нравственные требования. Именно в этот период в традиционные представления о русском характере были заложены такие качества, как патриотизм, душевная щедрость, высокая требовательность к себе, честность, стремление к самосовершенствованию и самопознанию.
Отсутствие капиталистических отношений на Руси приводило к тому, что словесность долгое время оставалась равнодушной к проблеме индивидуализма, возникшей на Западе в эпоху Возрождения.
Поскольку на Руси капиталистические отношения не получили развития, не было здесь ни буржуазных противоречий, ни буржуазного индивидуализма. Крестьянин и помещик одинаково были связаны с землей, с сельской общиной. Основу культуры составляли патриархальные отношения, когда помещик рассматривался как «отец» своих крестьян, староста – как «отец» деревни, а во главе семьи стоял старший по роду.
К началу XVIII столетия Русь подошла, имея за плечами самобытную национальную культуру и многовековую литературную традицию. В XVIII веке положение меняется. Петр I, «прорубивший окно в Европу», поставил свой народ перед необходимостью осмыслить процессы, происходившие не только в России, но и на Западе. Тесное взаимодействие России с Западной Европой потребовало новой литературы, в которой ставились и разрешались новые проблемы. Изменился характер русского человека, и это тоже не могло не отразиться на литературе. Церковная литература не могла, но и ни в коем случае не должна была брать на себя труд по осмыслению, например, буржуазных отношений, торговых связей. Она продолжала борьбу за духовную и нравственную чистоту паствы.
Новый человек нашел отражение в светской литературе. Причем молодая русская светская литература не только не вступала в борьбу с литературой церковной, но, напротив, обращалась лишь к тем проблемам, которые явно выходили за пределы церковных интересов. Политика, экономические отношения, частная жизнь людей – вот что в первую очередь привлекало русских писателей. Но главное, чем заинтересовалась русская литература, это вопрос: сумеет ли в новых условиях русский человек сохранить свою самобытность, не раствориться в семействе европейских народов, сумеет ли он остаться верен тем нравственным идеалам, которым служили его предки?
Русская литературная традиция всегда утверждала тесную взаимосвязь человека с миром, его окружающим. Если вокруг царит зло, то в этом повинен в первую очередь сам человек, не вступивший в борьбу за торжество добра. Эта черта является определяющей и для всей русской классики XVIII и XIX веков. Конечно же, каждый из писателей теперь вынужден был решать новые задачи. Русская литература не только опирается на многовековую традицию, но порождает множество новаторских произведений.
Но задумывались ли вы над сутью литературного новаторства? Новаторство – это не разрыв с традицией и не изобретение новых тем или форм. Это обогащение литературы новыми художественными открытиями, естественно дополняющими национальную традицию и оказывающими воздействие на будущих писателей. Другими словами, подлинное новаторство не только обогащает традицию, но само становится ее частью для последующих поколений.
В XVIII столетии русские писатели внимательно читают западноевропейскую литературу, и в России появляется новая система жанров: наряду с житиями, поучениями, летописями, сказаниями и повестями публикуются новеллы, трагедии, сонеты, оды, поэмы… Это очень важный момент в истории отечественной словесности.
Здесь я вас попрошу быть особенно внимательными! Очень легко поддаться соблазну и заявить, что русские писатели «пошли в ученики» к своим западноевропейским собратьям или «сменили литературную традицию». Но ничего подобного не было и быть не могло. Если бы литература отказалась от национальной традиции, она попросту прекратила бы свое существование. Не может цвести дерево, если у него обрублены корни, и не может стоять дом, если взорван его фундамент.