– Вот-вот... Теперь они к нам валом валят, и у нас без взятки в туалет сходить сложно, – выразил я свое недовольство проникновением восточных порядков в глубину России.
– У нас своих взяточников хватает. Из глубины веков это идет.
– Когда их расстреливать начнут, как в Китае, тогда прекратится и это безобразие. Или хотя бы как Людоед в Чечне. Так даже веселее... И честнее, и без канители.
– Забыл сказать... Тут, кстати, по поводу твоего Людоеда человек из Чечни приехал.
– Из Чечни? – не понял я. – Что за человек?
Меня интересовало все, что связано с Людоедом.
– Какой-то старший следователь следственного комитета из республиканской прокуратуры. Интересуется операцией по уничтожению банды Людоеда...
– И какого ему, извини за выражение, здесь нужно? Почему в бригаду, хотя все документы на месте оформлялись? И почему из республиканской прокуратуры? Это дело, если речь действительно идет именно об уничтожении банды Людоеда, должно рассматриваться следственным комитетом при военной прокуратуре округа. По крайней мере, их следователи, старшие и не самые старшие, должны были прилететь на место уничтожения банды. Не знаю вот, кто прилетел. Меня вертолетом отправили в госпиталь. Чуть раньше, чем успел познакомиться...
– А что ты меня спрашиваешь? Я вообще не в курсе, – сказал Василий Иннокентьевич. – Так, слышал мимоходом. Этот старший следователь с начальником штаба сидел. Я видел только, что Виктор Палыч какие-то документы по операции из канцелярии затребовал. Я как раз в канцелярии был.
– А что же Виктор Палыч мне ничего не сказал?
– Я так полагаю, что это уже после твоего ухода было. Ладно, а то я с тобой все деньги с трубки проговорю. Я к тебе заскочить хочу, список документов для племянника передать. Там отмечено, что ему или тебе добывать самостоятельно, что из бригады затребовать. Из бригады я подготовлю, остальное уж без меня как-нибудь...
– Не забыл, где живу?
– Два года с лишним у тебя не был. Если вокруг ничего не понастроили, то найду.
– У нас район старый. Не строят почти, потому что негде. Так, вместо детской спортивной площадки пару магазинов влепили, и пока вроде бы все. В общем найдешь. Я жду.
– Как это, вместо спортивной площадки, – возмутился Баранов. – Кто ж разрешил?
– Восточный менталитет и разрешил. Взятку кому-то дали, вот и разрешили. Восточные люди магазины построили. Всем, кроме детей, хорошо, а восточным людям лучше всех.
– Все распродали да пропили. Беда просто... Ладно, еду!
* * *Поджидая Василия Иннокентьевича, я заварил зеленый чай, помня еще, что он такой любит. Чай не успел остыть, как в прихожей раздался звонок. Дверь пришлось распахнуть пошире, потому что Василий Иннокентьевич, с тех пор как перешел на кабинетную работу, стал сильно поправляться.
– Заходи, я чай заварил.
– Извини, жена дома заждалась. Обещал пораньше заявиться. Ремонт своими силами веду. Надоело в грязи сидеть, надо заканчивать быстрее.
Он переступил порог и сразу протянул мне листок.
– Здесь все отмечено. Я уже после посмотрел. Список они дали, но большинство справок у них же и брать следует. Это все по соцобеспечению. Кстати, по поводу медали для твоего племянника. Начальник штаба приказал Листвичному писать представление на него и на второго раненого. Чтобы никому обидно не было. Второй откуда родом?
– Рязанский.
– Далеко от нас. Но ничего, придется Листвичному ехать и награду вручать...
– Или чувствую, мне – сказал я. – Пока оформляют, у меня ситуация, надеюсь, переменится. А то с утра к сестре в больницу, из больницы к Андрею. И так каждый день. Устал. Отдохнуть хочется. В бой сходить, что ли. Или хотя бы в Рязань слетать.
Василий Иннокентьевич вздохнул. Ему, бывшему боевому офицеру, тоже, наверное, минувшие бои снятся. А кабинетное сидение таким снам только способствует. Уснешь за столом, и бои снятся.
– Ладно, я полетел. Ты позвони начальнику штаба. Узнай, что там следователю нужно было...
– Сейчас сразу и позвоню. Он еще, наверное, на службе.
Закрыв за подполковником Барановым дверь, я глянул на часы и сразу набрал телефон кабинета начальника штаба бригады. У того и городской телефон с определителем номера, и потому я сразу услышал:
– А я тебе, Алексей Владимирович, сам звонить собрался.
– Думаю, по одному и тому же поводу. Что там, Виктор Палыч, за старший следователь к нам пожаловал?
– Из Чечни. Из следственного комитета при прокуратуре республики. Очень интересуется судьбой Людоеда. Материалы запросил по всей банде. Я попытался было отослать его в следственный комитет при военной прокуратуре округа, а он ссылается на то, что ведет параллельное следствие. В военной прокуратуре, говорит, бумаги смотрел, хочет и у нас посмотреть, хотя у нас все то же самое, а в прокуратуру мы копии рапортов сдавали. Но его волнует не отряд Людоеда, а сам Людоед, и человек, который с Азнауровым остался. Второй, как мне показалось, даже больше. А откуда я знаю, кто с ним остался? Кто его видел? Знаем, что они вдвоем ушли. Я даже не помню, откуда данные про двоих. Кто-то, наверное, видел... Пусть в рапортах ищет, если делать больше нечего. У меня своих забот хватает. Роту вот на Кавказ нужно отправлять.
– Я обоих видел, – сказал я, умышленно вызывая огонь на себя. – Это в моем рапорте отражено. Вдвоем они ушли. Причем ушли внутрь периметра окружения. Но преследователь из меня был никакой. Пока организовали преследование, они исчезли.
– Понял. Тогда я этому старшему следователю так и скажу, что ты видел обоих. А то надоел уже – сидит, читает...
– Да. Если есть желание, пусть ко мне заедет. Я весь вечер дома буду. Где он, говоришь, сейчас?
– В канцелярии торчит. Читает, говорю, материалы. Что-то копирует. Только что он после нашего ксерокса разберет. Грязь одна... Передавать ему документы я запретил. У нас своя отчетность.
– Тоже верно... Пусть, короче говоря, заезжает. Адрес ему скажи... У меня память хорошая, поговорим.
Я положил трубку и подумал, что мне неприятно появление этого следователя, который, несомненно, копает под Исрапила Людоеда. А согласился я встретиться с ним, и даже не согласился, а сам напросился на встречу, только потому, что хотел знать его интересы. Это примерно то же самое, что идти навстречу опасности, когда она появляется, и нет еще данных, насколько она серьезна. Сумеешь временно избежать такой опасности, и она долго еще будет довлеть над тобой. А если разведаешь, поймешь, чего ждать, сразу становится легче, и ситуация переходит в разряд управляемых. В данном конкретном случае опасность не мне угрожала, а Исрапилу Людоеду. И я поймал себя на том, что, предупредив его дважды, желал бы и в третий раз предупредить. Более того, не ждать, когда мне принесут данные, которые могут и не принести, а добыть их для Людоеда. Конечно, желание мое было для меня самого странным, но не более странным, чем мое отношение к эмиру.
Старший следователь следственного комитета по особо важным делам при прокуратуре Чечни не заставил себя долго ждать. Должно быть, начальник штаба бригады сообщил ему о моем согласии на беседу, и дал номер телефона.
Представился он по полной длинной программе, но я сразу из представления выцепил имя, отчество и фамилию. И не поленился записать в тетрадке, что специально для подобных случаев лежит у меня под телефонным аппаратом. Асхаб Гойсумович Абдулкадыров. Договорились о встрече. Старший следователь готов был выехать из бригады немедленно. Из этого я, естественно, сделал вывод, что интересует его вовсе не уничтоженный отряд, а только личности двух улизнувших от преследования людей.
Как-то так получилось, что еще до встречи со старшим следователем, еще до его вопросов, определяющих направление его поиска, я уже относился к нему предвзято и несправедливо, почти приравнивая к неприятелю. Конечно, это был очевидный перегиб. Но так уж получилось. Я даже чай к его приезду подогревать не стал. Сам выпил пару чашек зеленого, заваренного для Василия Иннокентьевича, а старшего следователя решил ничем не угощать. Он сюда не развлекаться приехал, а работать. И даже в моей квартире ему предстоит работать. И пусть работает, но без чая.
* * *Нос у Асхаба Гойсумовича сломан был очень неаккуратно. Бывает, сломанный нос из невзрачного человека делает внешне колоритную личность, достойную уважения. Кому-то сломанный нос мужественность придает, у кого-то делает выражение лица зверским, изредка и красивым. Я слышал о таком случае: к хирургу-косметологу обратился парень, просил сделать ему операцию – требовался красиво сломанный нос. Конечно, любые обращения к хирургу-косметологу с моей точки зрения, независимо от того, обращается мужчина или женщина, это признак психического заболевания. Но в жизни случается всякое, а скрытыми психическими заболеваниями у нас страдают многие. А Абдулкадырову нос не столько сломали, сколько сплющили, словно каблуком наступили, и ногу со смаком повернули. И оттого он расплылся по лицу, делая и без того мелкие глаза-пуговицы вовсе крохотными и злобными. Не понравился мне, короче говоря, старший следователь внешне, а я хорошо знаю по опыту: если человек внешне производит неприятное впечатление, то он, как правило, и внутри нехороший человек. Но говорить об этом вслух не стоило. Тем более на погонах у него на звездочку больше, чем у меня, а субординацию я привык соблюдать.
Я провел человека в синем прокурорском мундире в большую комнату, усадил в кресло перед телевизором, который был включен, сам устроился сбоку от Абдулкадырова на диване. Таким образом, как я просчитал, Асхабу Гойсумовичу будет неудобно за мной наблюдать. В кресле не сядешь боком, как это можно позволить себе на диване. А я буду иметь возможность следить за ним внимательно.
– Чем обусловлен ваш интерес к событиям, уже, казалось бы, устаревшим? – спросил я. – Там, по-моему, и особо интересных событий не происходило.
– Работа наша такая, Алексей Владимирович, – старательно выговаривая русские слова, отчего акцент был более заметен, сказал старший следователь. – Пока все бандиты не уничтожены, мы не можем закрыть дело.
– Исрапил Людоед, – с пониманием, но без интонации, определяющей отношение Азнавурову, сказал я. – Это серьезный противник.
– И не только он один. С ним еще один бандит ушел. И мы не можем определить, кто именно. Насколько мне известно, вы видели и того и другого.
– Здесь точно сказать, что видел, невозможно. Что можно увидеть, когда получаешь пулю в коленную чашечку! Тем более они прошли от меня в тридцати метрах... Видел, что шли, но разве я на них смотрел... А что, второй очень опасен?
– Мы не можем знать, насколько он опасен, поскольку не знаем, кто ушел вместе с Людоедом. Есть у нас подозрения, что это очень верный ему человек Давид Идрисов по кличке Давид Копченый. Прозвище отвечает внешности. У Давида в детстве были какие-то проблемы с печенью, в результате чего нарушена пигментация кожи, и он чрезвычайно смуглый, кожа, как у негра. Это, как вы понимаете, характерная особенность. Если они вместе, то мы сможем отыскать вашего обидчика по второму, более заметному.
Я сразу вспомнил человека с поднятыми руками, что вышел из кустов по команде Андрея, и тогда еще подумал, цвет лица у этого человека как у негра.
– Нет, цвет лица был обычный, – сам не зная почему, соврал я. Может быть, потому, что старший следователь не понравился мне внешне. – Это я могу сказать точно. Обычный человек, без особых примет, по которым его можно отыскать в толпе.
– Жалко, – вздохнул Асхаб Гойсумович. – Признаться, я очень надеялся, что это окажется Копченый. Такой вариант очень сузил бы наш поиск. Поиск вашего врага.
– Сожалею, но порадовать вас не могу, – ответил я.
– На всякий случай еще посмотрите фотографии, – старший следователь открыл папочку и вытащил несколько листов принтерной распечатки с фотографиями и фотороботами бандитов.
Я внимательно посмотрел на распечатки. Давида Копченого узнал сразу, но не задержался на его лице ни на мгновение дольше, чем на других лицах.
– Увы, не могу сказать. А это все...
– Это все люди, что когда-то входили в банду Людоеда, но среди убитых их не оказалось. Все они в розыске, и мы не знаем, чей розыск прекращать, а кого продолжать искать.
– Я не понимаю, почему розыск ведете вы? – заметил я. – У вас своих дел, думаю, хватает. А бандитами должен заниматься следственный комитет при военной прокуратуре...
Абдулкадыров слегка смутился, и я, наблюдая сбоку за лицом старшего следователя, понял, что схитрил я не зря. Что-то здесь было не совсем правильно, была какая-то нечестная игра, но я не знал правил этой игры, и потому мне в нее было лучше не соваться.
– Мы ведем параллельное расследование. Понимаете, бандиты не только терроризмом занимаются, они еще и уголовные преступления совершают. И мы не можем на это не реагировать. Нам легче, конечно, было бы сбросить такие дела на следственный комитет при военной прокуратуре. Показатели улучшатся. Но никак нельзя.
– Понимаю. Но помочь ничем не могу...
– Придется побеспокоить вашего племянника. Может быть, он помнит. Он же поднимал второго бандита из кустов. Так я в рапортах с места события прочитал.
– Попробуйте, – сказал я. – Адрес знаете?
– Адрес знаю. Город не знаю. Вы меня не проводите?
– Сожалею. Вскоре должна жена с работы вернуться. Мне необходимо ее встретить... У нас семейные дела, которые отложить никак нельзя.
– Жалко. Придется такси брать.
– Самый верный способ. Когда в дверь позвоните, ждать придется долго. Андрей сначала из кресла в коляску переберется, потом к двери поедет. Дождитесь уж...
– Меня предупредили. Я дождусь.
Я встал, показывая, что больше не задерживаю гостя.
* * *Я сразу позвонил Андрею и предупредил о предстоящем визите. И выложил просьбу не говорить, что из кустов по приказу поднялся человек с темным лицом. Просто отделаться общими фразами – бандит как бандит, бородатый. Все они на одно лицо.
– Зачем? – не понял Андрей. – Зачем я буду врать?
– Так надо, – сказал я. – Делом о банде Людоеда занимается следственный комитет при военной прокуратуре округа. А этот старший следователь из следственного комитета при прокуратуре Чечни. Не его это сфера деятельности. И я думаю, что там идет сведение каких-то счетов. Личные дела... Не знаю точно, что там происходит, но постараюсь разобраться...
– Понял, дядь Леш, сделаю. Насчет машины не ездил?
– Ездил. В бригаде поговорил. Подполковник Баранов уже в соцобеспечение ездил. Привез мне список справок, которые следует собирать.
– Спасибо. А насчет следака я понял.
* * *Следующий мой шаг был не совсем обычен для представителя вооруженных сил, более того, для представителя офицера спецназа, который часто приравнивают, несмотря на его армейскую принадлежность, к правоохранительным органам. Если раньше я просто дважды обращался к Исрапилу Людоеду, сначала незначительными советами, которыми он мог и воспользоваться, а мог и не воспользоваться, или с информацией, как во второй раз, то сейчас я уже откровенно спрашивал его, то есть входил в прямой контакт, который с точки зрения уголовной ответственности мог бы рассматриваться как сотрудничество с террористом. Осознавая это, я все же шел на контакт.
Я снова написал письмо Людоеду, напрямую задавая вопрос: кто такой Асхаб Гойсумович Абдулкадыров как следователь и как человек. К сожалению, у нас не было оперативной связи, и потому ответ мог прийти даже через несколько дней. Но я надеялся, что удача от меня не отвернется. Она не отвернулась. Я собрался было выйти из Интернета, когда на «панели задач» замигал маленький конвертик. Пришло письмо, а письма я ждал только от Исрапила Азнаурова. Я торопливо открыл сообщение.
«Старший следователь по особо важным делам следственного комитета при прокуратуре Чечни Асхаб Гойсумович Абдулкадыров – это редкий негодяй, уголовный, по большому счету, преступник, прикрывающийся своими погонами, и мой личный враг. Именно этот человек сделал из доктора психологии Людоеда. Если вы с ним встречались... Как выглядит его нос?»
Ответ был исчерпывающим, и у меня отлегло на душе. Я вызвал Исрапила на откровенность. Но пока он сидит за компьютером диалог стоило продолжить. И я сразу написал:
«Нос старшего следователя трудно назвать носом в обычном понимании этого предмета. Он расплылся по всему лицу. Ваша работа?»
Ответ пришел очень быстро:
«Моя работа. Я очень старался... Что ему от вас нужно?»
Теперь я уже имел основания с чистой совестью предупреждать человека, обвиняемого в терроризме, о возможной угрозе ему:
«Абдулкадыров выясняет, что за человек ушел с вами после уничтожения отряда. Если это Давид Копченый, у него будет ориентир, по которому можно искать вас обоих. Копченый с вами?»
«Как вы можете знать, кто ушел со мной? Кто вы?»
Он осторожно не ответил на вопрос про Копченого. Не захотел таким образом давать мне ориентир, о котором я только что его предупредил.
Но пришла пора и мне представиться. Это, конечно, может прервать, только-только налаженный диалог. Тем не менее на прямой вопрос следовало отвечать прямо.
«Я – тот комбат, которому вы прострелили ногу. Я не опознал Копченого по фотографиям, которые предъявил старший следователь. Он от меня поехал к моему племяннику, которому ваша граната оторвала ноги. Племянник тоже не опознает Давида, я его предупредил».
Это была, конечно, логическая ловушка. Людоед не подтвердил, что Копченый с ним, тем не менее я утверждаю, что не опознал Копченого по фотографии. Значит, я уверен, что они вместе. Если не будет отрицать, значит, признает факт.
«Спасибо. Что вы от меня хотите?»
«Ничего. Хочу вам помочь в трудной ситуации. Я подозреваю, что вас сильно подставили, и преследуют потому, что вы можете что-то раскрыть. Я прав?»
«Вы правы. Они пытались обвинить меня во взрыве на московском вокзале и организовали подтасовку фактов. Даже мои отпечатки пальцев сумели приплести к делу. Я в самом деле выезжал из Москвы накануне взрыва. Возвращался из Лондона после защиты диссертации. Условие мне было поставлено жесткое: меня не трогают, если моя жена за десятую часть стоимости продаст им свой медиахолдинг в Лондоне. Кто организатор, я не знаю. Все делалось через подставных лиц. Абдулкадыров прямой исполнитель. Я убежал с допроса из его кабинета. И оказался в лесу. Кто виноват в том, что я стал Людоедом?».