– Понятия не имею.
– Ну, ты меня успокоила, – радостно тараторила бабушка, – честно говоря, я решила: все, каюк пришел, маразм начался, подкрался неслышным шагом. Хотя, может, это нам вдвоем кажется?
В эту секунду в кухню влетели Ирина, Лиза и Кирюша.
– Дурацкий твой жребий! – завопили девчонки. – Кирюшка все горбушки выиграл, а нам – фига!
Выслушав их вопли, Анна Ивановна неожиданно сказала:
– И чего ругаетесь! Идите в ларек и купите еще буханок, будет каждому по две горбушки. А хлеб не пропадет. С маслом съедите, «Бородинский» – он вкусный!
От такого простого решения проблемы детишки на секунду замерли.
– А и верно! – завопила Ирина. – Столько времени зря потеряли, давно бы бутерброды ели.
Чуть не столкнувшись лбами, они ринулись на выход.
Анна Ивановна тоже засобиралась.
– Значит, я больше не волнуюсь, приходит кенгуру, и аллах бы с ним, вот только любопытство теперь разбирает: ну откуда он берется?
– Не знаю, – честно ответила я, – впрочем, и про обезьяну тоже…
Проводив бабулю, я помыла чашки и поглядела на балкон – никого. Ладно, будем собираться ко сну, почитаем детективчик в кроватке, а может, лучше налить ванну и залечь туда? Развести пену, прихватить пару бутербродиков, вытянуться в теплой воде… Замечательная идея!
Радостно улыбаясь, я вошла в ванную и принялась перебирать бутылочки с разноцветными этикетками. Да, с появлением Ириши количество косметики на полках значительно возросло. Одних шампуней у нас теперь больше десятка, а пены для ванны, всяческих ароматических масел, растворяющихся в воде «подушечек» просто немерено.
Перенюхав с десяток пластиковых и стеклянных емкостей, я вылила в ванну розовую жидкость, приятно пахнущую гиацинтом, швырнула туда мочалку и, напевая, собралась раздеваться. В это мгновение раздался телефонный звонок.
– Евлампия, – донесся из трубки слабый голос, – вы хотели получить дневник Жанны?
– Да! – заорала я, не помня себя от радости. – Да, конечно, он у вас?
– Здесь лежит, – прошелестела еле слышно женщина.
Либо она больна, либо очень старая, вон как разговаривает, словно находится на краю могилы.
– Какая удача! – радовалась я, пытаясь одной рукой застегнуть джинсы. – Откуда вы узнали мой телефон?
– Господин Дубовский дал, – задыхалась собеседница, – приезжайте.
– Куда?
– В Ломакино, на электричке с Киевского вокзала…
– Сейчас? Но ведь уже девять часов!
– Завтра в семь утра я навсегда покидаю Россию, – пояснила незнакомка, – уезжаю на постоянное жительство в Израиль, у вас последний шанс – сегодня.
Не колеблясь ни секунды, я заявила:
– Давайте адрес.
– Ломакино, улица Октябрьская, восемнадцать.
– Как вас зовут?
– Ольга Кац, – ответила женщина и бросила трубку.
Я забегала по квартире, пытаясь одновременно одеться, причесаться и накраситься… Как назло, дети все не возвращались. Отчаявшись их дождаться, я написала записку: «Срочно уехала по делам в Ломакино, буду завтра», прикрепила бумажку на холодильник, схватила сумку, кошелек и ринулась к двери, но не успела отпереть замок, как раздалась звонкая трель. Радуясь, что ребята успели вернуться до моего отхода, я распахнула дверь и увидела нашего соседа-психиатра с нижнего этажа.
– Простите великодушно за поздний визит, – завел он шарманку, – но я вынужден был…
– Ну? – весьма невежливо поинтересовалась я, влезая в куртку.
– Извините, бога ради, но у меня снова капает.
О черт! Я совсем забыла про наполняющуюся ванну. Небось губка заткнула отверстие слива, и вода хлынула на пол. Но мне было совершенно некогда разбираться с очередным потопом, потому что я могла опоздать на последнюю электричку.
– Никогда бы не решился побеспокоить, – монотонно зудел сосед.
– Вот что, – заявила я, выскакивая к лифту, – если хотите, чтобы ваша квартира не превратилась в аквапарк, бегите рысью в нашу ванную, закрутите кран и подотрите воду, можете пошвырять в лужу грязное белье, найдете в чулане, его там до потолка!
– Это вы мне? – изумился сосед.
– Ну конечно.
– Да, но…
– Извините, я опаздываю! – выкрикнула я, впихивая его в прихожую. – Не стесняйтесь, начинайте. Впрочем, сейчас дети вернутся и помогут вам.
С этими словами я нажала на кнопку с цифрой «один» и стремительно понеслась вниз. В следующий раз, когда мы опять устроим «водопад», надо будет узнать, как все же зовут этого милого, но слегка занудливого человека!
На электричку я благополучно успела, вскочила без билета в последнюю дверь и пошла вдоль состава, выискивая вагон, где сидит побольше женщин. Ехать поздним вечером в компании сильно подвыпивших мужиков не хотелось. Состав несся сквозь темный лес, изредка оглашая окрестности коротким, тревожным гудком. За окном мелькали дома и домишки с уютно светящимися окнами. Даже коробейники, торгующие всякой всячиной, не ходили в этот поздний час по вагонам в поисках покупателей. Не было и контролеров, и я преспокойненько прибыла «зайцем» в Ломакино.
Это был крохотный полустанок, узенькая платформа, по бокам которой стоял дремучий лес. Апрель в этом году холодный, зима все никак не сдает своих позиций, но в Москве снег давно сошел. Здесь же кое-где виднелись небольшие бело-серые кучи и стояла странная, какая-то нереальная тишина, особенно пронзительная после шума электрички.
Я сошла в Ломакине одна, ни единого человека не было на платформе, и, когда состав, лязгнув железными дверьми, умчался, мне стало жутко. Где же тут Октябрьская улица? В лесу проспектов нет. Куда идти? Честно говоря, отправляясь в путь, я предполагала, что на вокзальной площади в Ломакине найдется какой-нибудь ларек, круглосуточно торгующий пивом, жвачками и водкой. Надеялась, что продавец покажет дорогу… Но здесь, похоже, не ступала нога прогресса, не было даже билетной кассы…
Вдруг в самом конце платформы мелькнул красный огонек.
Обрадовавшись донельзя, я заорала:
– Подождите, пожалуйста!
Раздались шаги, и из темноты вынырнули две бабы и один на удивление вполне трезвый мужик.
– Чего голосишь, как потерпевшая? – спросил он.
– Где Ломакино? Подскажите, пожалуйста.
– Тебе поселок или деревню? – поинтересовалась одна из женщин, сплевывая шелуху от семечек.
Я растерялась:
– А что, их два?
– Известное дело, два, вечно все путают, – пояснила другая баба, шмыгая носом.
– Ну надо же! Октябрьская улица, дом восемнадцать, Ольга Кац. Не знаете такую?
– Это в деревне, – отрезал мужик, – в поселке такой улицы нет, у них Ленина, Красной Армии и Первомайская, а Октябрьская и Коммунистическая в деревне.
– Ступай налево по тропке, – объяснила баба с семечками, – никуда не сворачивай. Дойдешь до кладбища – и по центральной аллее, мимо памятника павшим бойцам, а там и Октябрьская начинается. Только нету у них никаких Кацев.
– В доме восемнадцать кто живет?
Тетка пожала плечами:
– Это дача, а уж чья, не знаю, ее не так давно купили.
– Другой дороги нет?
– Нет, – хором ответили бабы и пошли вдоль платформы в противоположную от меня сторону.
Я спустилась по железной лестнице вниз, свернула влево и двинулась в путь. Фонарей тут не было. Узенькая вытоптанная дорожка вилась между деревьями. Сначала я довольно весело шагала, напевая для бодрости во весь голос бессмертную арию «Сердце красавицы склонно к измене», но, когда прямо передо мной возникла ржавая, кое-где покосившаяся ограда, за которой виднелись кресты и надгробия, моя решимость куда-то улетучилась. А вы любите ночью в одиночестве бродить по погосту? Наверное, странно, но я не в восторге от подобного времяпрепровождения.
Узенькая калитка покачивалась на ветру с рвущим душу скрипом, огромная луна висела над кладбищем, где-то вдалеке что-то ухало и вздыхало. Весь пейзаж напоминал второй акт балета «Жизель». Вот сейчас разверзнется могила, и на свет явится призрак несчастной девушки, погибшей от любви к ветреному парню. Только подобное хорошо наблюдать из седьмого ряда партера, настоящие балетоманы никогда не сядут ближе. Места в первом, втором, даже третьем ряду кресел для тех, кто ничего не понимает в танце. Вот моя мамочка, оперная певица, всегда говорила, что седьмой ряд самое оно. Впрочем, в Большом театре есть места «с ямой», туда по каким-то причудливым законам акустики не долетает звук. Завсегдатаи знают, а я, честно говоря, подзабыла – восьмой или девятый ряд? А еще подобный эффект наблюдается в Большом зале консерватории.
«Слушай, Лампа, – велела я сама себе, – заканчивай предаваться воспоминаниям, тебе просто неохота идти на кладбище. Но делать-то нечего! Обратной дороги нет!»
Подбадривая себя арией Гремина из «Евгения Онегина», я ступила на погост. Ничего похожего на центральную аллею не наблюдалось, просто одна из тропинок оказалась чуть шире других. Распевая во все горло, я двинулась по ней. Будем надеяться, что сельское кладбище невелико и скоро я выйду на Октябрьскую улицу. Внезапно надгробные камни и железные кресты расступились, и впереди замаячил пятачок, в центре которого виднелось нечто, похожее на пирамидку со звездой. Возглас облегчения вырвался из моей груди. Слава богу, двигаюсь в нужном направлении, вот и памятник павшим бойцам… Ноги заработали быстрей. Однако какое нетрадиционное решение мемориала! Обычно в небольших городках и деревнях устанавливают небольшие стелы со словами: «Их подвиг не забыт», а внизу выбивают список фамилий. Или водружают типовой памятник – солдат, сделанный из гипса, держит на руках крошечную девочку или автомат.
Но в Ломакине скульптор был оригинал. Возле простой невысокой пирамидки сидел каменный мужчина в темной куртке и кепке. Руки он положил на колени и тревожно всматривался в мою сторону. Нельзя было не признать – статуя выполнена отличным мастером, смотрится как настоящий человек, даже глаза поблескивают, наверное, в голову вставили какие-то особенные штучки. Даже удивительно, и откуда в бедной деревеньке нашлись деньги на такой монумент, да он намного лучше всего, что понатыкано по Москве…
Я поравнялась с обелиском, и в то же мгновение «солдат» повернул голову.
– А-а-а, – вырвалось из моей груди, – привидение, вурдалак, упырь, помогите, спасите! Отче наш… Аминь!
Но призрак не думал рассыпаться. Наоборот, он начал медленно подниматься.
– На помощь, – перешла я на шепот.
Господи, давным-давно собираюсь пойти в церковь и принять крещение, да все недосуг, и креста на мне нет! Ой, мамочка, помоги!
Тут чья-то сильная рука опустилась мне на плечо, и некто четко произнес:
– Перестань орать!
От неожиданности я завизжала на такой ноте, которую не взять и кастрату.
– О-о-о, денег никаких нет, только билет на электричку туда-сюда и пятьдесят рублей. Хочешь – делай со мной что угодно, сама разденусь, только не убивай, у меня дети!
– Билет туда-сюда, – передразнил странно знакомый голос. – Кто бы мог предположить, Лампа, что ты такая эротоманка, бежишь в кусты с первым попавшимся парнем, а еще арфистка, интеллигентная дама.
Я резко повернулась и вновь заорала:
– Родион!
– Да замолчишь ты наконец! – вышел из себя Гвоздь. – Бога ради, заткнись и слушай меня.
Я зажала рот руками.
– Раздевайся! – велел Родион.
– Зачем?
– Некогда объяснять, быстрее, куртку, шапочку, джинсы… Китаец, иди сюда.
Парень, которого я приняла за памятник, беззвучно приблизился и тоже начал разоблачаться.
– И что мы с ним сейчас тут будем делать? – поинтересовалась я, клацая зубами от холода. – А колготки снимать?
– Все-таки ты, Лампа, явно со сдвигом на сексуальной почве, – вздохнул Родион, – чулочки оставь, на…
Он протянул мне одежду парня:
– Зачем?
– Одевайся!
Через пару минут мы стояли друг против друга – я и юноша, которого Гвоздь назвал Китайцем. Он и впрямь походил на жителя страны Великой стены – малорослый, щуплый, только глаза не раскосые, а большие и выразительные.
– Давай, Китаец, двигай, – велел Родион и, выхватив из моих рук сумочку, сунул ее юноше.
Тот молча исчез в темноте, словно растворился. Тут только я опомнилась.
– Как ты сюда попал?
– Потом, все потом, – ответил Гвоздь и приказал: – Пошли!
Мы свернули на другую дорожку и как-то быстро оказались за оградой кладбища, прямо на шоссе. Там стояла большая блестящая иномарка с тонированными стеклами. Гвоздь впихнул меня на заднее сиденье, сам сел возле шофера и коротко бросил:
– Миша, дай ей кофе с коньяком.
Водитель открыл термос, наполнил пластиковую чашечку и ласково спросил:
– Бутербродик желаете? С осетринкой?
– Да что происходит, в конце концов? – заволновалась я.
– Потом, – тоном, исключающим любые споры, отчеканил Родион, – имей терпение!
Потекли минуты. Наконец раздался легкий стук. Родион приоткрыл дверь. Стоявший у автомобиля парень, не Китаец, другой, абсолютно мне неизвестный, тихо произнес:
– Все.
– Поехали, – бросил Родион.
Машина, сыто заурчав, покатилась по шоссе.
– Мы куда? – не выдержала я.
– В Вихрево, – спокойно пояснил Гвоздь.
– Но меня ждет на Октябрьской улице в доме восемнадцать Ольга Кац! У нее дневник…
– Знаю, – прервал Родион, – не волнуйся, дама едет с нами.
– Где?
– В другой машине.
Я обернулась. Сзади, светя фарами, двигался еще один автомобиль.
– Ты бы подремала, – предложил Гвоздь, – ложись на сиденье, укройся пледом и бай-бай. Утро вечера мудренее.
То ли я очень устала, то ли в кофе налили не только коньяк, но моя голова внезапно стала невероятно тяжелой, и я рухнула на кожаные подушки.
Глава 28
Как мы доехали до Вихрева, я не помню. Меня вытащили из машины и буквально внесли в комнатку. Какая-то женщина стащила с меня чужую, пахнущую табаком одежду и помогла лечь в кровать. Затем, проявив материнскую заботу, подоткнула одеяло.
– Спасибо, – прошептала я, чувствуя, как каменеют руки и ноги.
– Спи спокойно, детка, – ласково ответила тетка.
И через минуту заорала:
– Эй, Лампа, вставай!
От неожиданности я резко села. Одеяло свалилось на пол. В незавешенное окно бил яркий солнечный свет.
– Вставай, – повторил Родион, – давай умывайся и спускайся в гостиную, все ждут.
– Кто? – пробормотала я, тряся плохо соображающей головой.
– Там увидишь! – загадочно ухмыльнулся Громов и спросил: – Соблазнить решила?
Тут только я сообразила, что сижу перед ним в крохотных трусиках.
– Ой! – взвизгнула я и прикрылась подушкой.
– Проснулась? – спросил Родион. – Теперь, поторопись.
В роскошно оборудованной ванной я попыталась привести себя в порядок, но как прикажете это сделать, когда из подручных средств только расческа? Правда, мою одежду кто-то выстирал, и она аккуратно висела на кресле, распространяя запах ополаскивателя «Ленор».
Плюнув на внешний вид и сгорая от любопытства, я сбежала на первый этаж и пошла по коридору на звук возбужденных голосов.
В большой комнате сверкал накрытый стол. Возле каждой тарелки выстроились шеренги бокалов и рюмок. В центре красовались блюда с колбасами, сырами, зелень, помидоры, джем и тосты. Но гости еще не приступали к трапезе. Я огляделась. Так! Андрей и Валерия Корчагины, причем вид у них не слишком парадный. Он в потертых джинсах и простой клетчатой рубашке, она почему-то в костюме, больше всего смахивающем на пижаму. Чуть поодаль, в кресле у торшера, нервно теребя пояс от трикотажного платья, сидела Зюка, а у окна преспокойненько дымил сигаретой Леня Дубовский. В противоположном от него углу, возле столика с напитками, стоял взлохмаченный Борис Львович. Увидав, как я вхожу в гостиную, Родион мягко улыбнулся и произнес:
– Ну вот, теперь, когда все нужные лица в сборе, разрешите задать вам вопрос – никто не хочет полакомиться ликером «Айриш Крим»?
– Черт знает что! – заорал Андрей Корчагин. – Кто вам позволил? Как вы посмели притащить нас сюда под конвоем, словно преступников?
– Что вы, – спокойно возразил Родион, – я просто позвал всех в гости, дабы за дружеской беседой расставить все точки над i.
– Ничего себе гости! – взвизгнула Зюка. – Да ко мне какие-то бандиты вломились посреди ночи, даже макияж не дали наложить!
– Вам он не нужен, – галантно отозвался Родион, – вы и так выглядите изумительно!
Зюка дернула плечом, но по ее лицу стало понятно, что комплимент достиг цели.
– Зачем мы здесь? – тихо спросила Валерия.
– Чтобы ответить на один простой вопрос, – так же тихо отозвался Громов, – кто убил Жанну Малышеву?
– И так ясно, – хмыкнула Зюка, – госпожа Ремешкова!
– Нет, – покачал головой Родион, – моя жена не виновата!
– Интересное дело! – вспыхнул Борис Львович. – Анька моя супруга!
Громов окинул Лямина холодными глазами. Так брезгливо косится хозяйка на невесть откуда появившегося на идеально чистой кухне таракана.
– Нет, вы альфонс, жиголо, платный партнер, кто угодно, только не муж Анюты, – отчеканил Родион.
– Позвольте, – побагровел Борис.
– Не надо, – спокойно прервал его хозяин, – лучше давайте разберемся, что к чему. Ну, кто первый начнет?
Все молчали.
– Ладно, – миролюбиво согласился Гвоздь, – тогда я, но уж не обессудьте, коли вытряхну некоторые тщательно спрятанные секреты. Итак, с самого начала я предположил, что убийца кто-то из милых гостей…
– А почему не Анька? – злился Лямин. – Наняла эту дрянь следить за мной, узнала про меня и Жанночку и отравила ее, а заодно потом и Семена Гребнева, из мести… Очень логично!
– Нет, совсем нелогично, – вздохнул Гвоздь. – Давайте сразу договоримся – Анюта здесь ни при чем.
– Но почему?!!
– Да потому, что я очень хорошо знаю Нюшу, – улыбнулся Родион, – она бы никогда не стала хитрить и готовиться к убийству Жанны. Налетела бы моментально с порога и наставила бы «разлучнице» фингалов под глаза…
– Она бы ей зубья повыбивала и волосья повыдергивала, – раздался из угла знакомый голос.
Я повернулась на звук и увидела в тени большой, раскидистой пальмы сидящую на маленькой скамеечке Иришу.
Борис Львович хотел было сказать девушке пару ласковых слов, но покосился на Родиона и удержался.
– Погоди, дочка, – велел Гвоздь, – есть еще одна причина, по которой Анюта ни за что бы не стала убивать Жанну.
– Почему? – не утерпела я.
– Да потому, – терпеливо объяснил Родион, – что ей было совершенно по фигу, с кем спит Борька.