Два огромных телохранителя по левую и правую руку — на самом деле это просто горы мяса, ничего больше. Их задача: прикрывать Вождя своими телами. Эти громилы больше для престижа и солидности, чем для настоящей драки.
Намного серьёзнее тот парень, что прикрывает Вождя спереди. Чернокожий верзила с широченными покатыми плечами и кривыми короткими ногами. На пол головы ниже Халева, но руки, как брёвна. Огромные, с голову того же Халева, кулаки свисают до земли. Прямо от плеч, без намёка на шею, начинается голова с покатым узким лбом, выступающими мощными надбровными дугами и маленькими тусклыми глазками. Завершает картину рот с крупными зубами и огромными, как у павиана, клыками.
Очень убедительный парень: полузверь-получеловек. Настоящее чудовище. Не хотел бы я, чтобы он мне приснился ночью.
Негр сделал шаг вперёд и стукнул кулаком в выпуклую, покрытую жёсткими кучерявыми волосами грудь. Другой рукой чудовище волочило за собой тяжёлую сучковатую дубину, по весу и размерам подстать боевому посоху Халева.
Осия сделал движение к охраннику навстречу, но Халев остановил его, придержав за халат: «Никто не может сказать, что Халев отказался от хорошей драки» — сказал он. Осия пожал плечами, оскалил зубы и свирепо хихикнул. Всем остальным было не до смеха. Осия спокойно сделал шаг назад. Халев шагнул вперёд и встал напротив негра.
С диким рёвом Халев и охранник бросились друг на друга. Дубина и посох сошлись в бешеном ударе и разлетелись в разные стороны. И Халев, и негр удивлённо посмотрели на свои руки. Никогда бы не поверил, что Халев может выпустить посох из рук. Но тут нашла коса на камень.
Бойцы завертелись в быстром танце, нанося друг другу чудовищные удары. И, вдруг, застыли, сцепившись в мёртвой хватке. Негр обхватил туловище Халева кольцом огромных рук, сцепив их в замок, Халев выворачивал голову врага, упираясь одной рукой в подбородок, другой обхватив затылок.
У Халева пошла кровь из ушей и носа. Кровь окрасила губы, запузырившись в уголках рта. Халев взревел «ЙАХВ», раздался треск и тело охранника обмякло. Он осел на землю. Халев без сознания рухнул на негра сверху.
«Но с торжествующим врагом он встретил смерть лицом к лицу, как в битве следует бойцу», — строчка из чьих-то стихов пробежала у меня в голове.
Теперь уже Осия пошёл на Вождя. Вождь играючи поднял огромный меч. Телохранители одновременно шагнули к Осии и разошлись в стороны, заняв позиции слева и справа от него.
Ну что ж, настал и мой черёд, моё время. Я выкатился из-под скалы и послал две стрелы в левого охраника и одну стрелу в правого. Одну стрелу левому в ногу и, немедленно, вторую в открывшееся ухо. Второму хватило одной стрелы — в щель между шлемом и бронзовым воротником. Грешно было бы промахнуться: очень уж он удобно подставился.
Осия удивлённо посмотрел в мою сторону, потом перевёл взгляд вверх на скалу и резко вскинул руку в направлении своего взгляда.
Я сработал на рефлекс. Не задумываясь, упал на спину и перекатился влево, на открытое пространство, успев послать две стрелы, не целясь в указанном Осией направлении. Тут соревнование шло на инстинкты, а не на реакцию. Разглядывать цель было некогда. Со скалы на камни глухо шлёпнулось тело. Ай да я! Ай да молодец!
Я рассмотрел его потом. Специально пришёл на это место. Это был взрослый мужчина — нубиец, как две капли воды похожий на меня, разве что постарше. Может быть, даже мой родственник.
А ещё я нашёл три стрелы. Одну, где я стоял перед тем, как упасть на спину, вторую там, где я упал, третью там, куда каждый нормальный воин откатился бы, пытаясь найти укрытие среди камней. Выкатиться на открытое место — это в стиле Масайи. Он был мастер парадоксальных решений.
Спасибо тебе за науку, старый мудрый друг. Я знаю, ты был бы мной доволен. Я такую зверюгу завалил. До сих пор вспоминаю и страшно…
«Да, был бы я в краю отцов не из последних удальцов», — снова строчка из чьих-то чудесных стихов забилась в моей голове.
Окрылённый успехом, я сразу же попытался достать и Вождя: послал в него две стрелы. И, немедленно, вслед первым двум, ещё три. Вождь небрежно, не глядя, расписал остриём меча дважды двойную перекрученную петлю: священную фигуру бога Тота. Все пять стрел, разрубленные, изящным узором послушно легли у его ног.
Осия сделал мне знак угомониться и начался невозможный, фантастический поединок двух запредельных бойцов. Я, Туав Египтянин. Я Свидетель! Я был там, и я видел этот бой своими глазами.
Гигант Вождь, закутанный в блестящие доспехи. В его могучих руках летал, как пушинка, огромный тяжёлый меч. Чуткое остриё меча отзывалось на любое желание человека. Так язычок во рту кобры мечется вслед мыслям змеи.
Против этого великолепия жуткий карлик со странными беспокойными зрачками в злых глазках мангусты, с голыми руками в легком полотняном халате, грязном и оборванном.
Мелкий невзрачный зверёк мангуста против огромной, одетой в блестящую чешую кобры — царицы змей, вооружённой страшными ядовитыми зубами. Но что удивительно, все сразу понимают, насколько опасен этот зверёк и кто в этом поединке охотник, а кто добыча.
Вождь встал в боевую стойку, скосолапив ноги, левая нога немного впереди, Меч занял позицию между Вождём и Осией. Вождь держал его двумя руками в два перехвата по длинной рукояти: левая ладонь впереди, правая сжимает рукоять вплотную под левой. Правая держит меч, левая кистевыми движениями управляет вращениями лезвия.
Остриё меча хищно следило за перемещениями Осии, реагируя на каждое его движение, плавно перемещаясь за ним так, чтобы всегда быть между бойцами.
Меч и тело Вождя составляли одно целое. Если надо было повернуть меч, Вождь поворачивал тело, а не меч или руки. Двигался Вождь легко и спокойно — без рывков, сохраняя баланс и вертикальное положение тела. Внешне его движения смотрелись, как нежный и страстный танец.
Но за этой легкостью и спокойной неторопливостью пряталась невероятная скорость движений и запредельная взрывная сила.
Удивительно, насколько мягко и плавно передвигалось огромное тело Вождя. Он, никуда и никогда не спеша, всегда успевал куда надо и когда надо.
Этот бой был танец, танец на двоих, страшный танец, в конце которого затаилась смерть. Затаилась в ожидании конца. Смерть — это такой бог, которому всё равно, кто победит, кто проиграет. Ей нужна свежая кровь, ей нужно забрать чью-то жизнь. Смерти нет разницы, чья это будет жизнь.
Вождь принял откровенно оборонительную тактику. Осия непрерывно кружил вокруг него, постоянно меняя направление и темп, то убыстряя, то замедляя скорость движения. Иногда Осия мелкой пробежкой стремительно бросался на Вождя. Всегда ему навстречу плавно и нежно тянулось жало меча. Осия резко останавливался, поворотом тела уходя от страстного поцелуя острия. Вождь, не поддаваясь искушению продолжить контратаку, делал шаг назад и втягивал жало меча на себя. Повернув тело вместе с мечом в сторону Осии, он восстанавливал исходную позицию.
Как я понимаю, у Осии был какой-то план, он на что-то провоцировал противника. Но Вождь на его провокации не поддавался. Картина боя повторялась снова и снова.
Скорость, координация, ловкость Осии поражали моё воображение. Моё, но не Вождя. Умение Вождя построить и выдержать правильную позицию, виртуозная работа с дистанцией и балансом, координация частей тела, фантастическая техника владения мечом не оставляли Осии никаких шансов на быстрый успех.
Нервы у Вождя крепкие и нет надежды, что он рано или поздно ошибётся в защите или сорвётся в непродуманную атаку. А время в этом бою, как я уже говорил, играло на стороне амаликянина.
Я увидел кровь на лице и руках Осии. Мне казалось, что он стал сдавать свои позиции. Осия задёргался, засуетился. Он стал двигаться быстрее, метаться из стороны в сторону.
Я хотел ему помочь, но не знал как. И я испугался, я понимал, что ничего не могу. Паника острыми когтями вцепилась в мою голову.
А Вождь, не делая резких движений, внимательно и предельно спокойно продолжал следить за передвижениями Осии, поворачиваясь всем туловищем так, чтобы центр его тела, остриё меча и Осия всегда оставались на одной линии.
Поединок затягивался. Время играло на стороне Амалика. Время было нам враг. Сколько-то ещё продержатся парни, отбивающие атаки амаликян на входе в убежище. Рано или поздно снова вспыхнет сражение на плоскогорье у оазиса. И там, и там евреи рано или поздно будут задавлены. Много амаликян, очень много. Не выстоять евреям. Нужна победа Осии, очень нужна.
И вот, было нам чудо. Я, Туав Свидетель! Я говорю вам, я видел это своими глазами!
Разошлись тучи за спиной у Осии, когда Вождь стоял к солнцу лицом. И луч света ударил амаликянину по глазам. Осия словно ждал это чудо. Он нырнул под меч, перекатился за спину Вождя и, встав на ноги, ударил растопыренными пальцами обоих рук снизу-вверх под блестящий бронзовый шлем. Раздался хруст костей и Вождь упал на колени, выронив меч.
Осия поднял двумя руками меч Вождя и меч, покорный воле человека, нарисовал на шее хозяина привычную ему священную двойную петлю.
Голова Вождя послушно отделилась от тела. Осия бросил меч и поднял голову вверх перед собой. Алая кровь из перерезанных артерий плеснула ему в лицо. Боевой клич евреев «ЙАХВ» взорвал небо над Рефидимом.
«ЙАХВ», — ревели евреи живые и мёртвые.
Живые резали амаликян, как баранов.
Силу живым давали мёртвые.
Смерть Амалику! Они пожалели, что родились!Амаликяне не сопротивлялись и не просили пощады. Они уже умерли. Они умерли, когда Осия сломал шею их предводителю.
Кто-то из врагов пытался бежать, большинство падали на колени и прятали лица в ладони. Никто не ждал и не просил пощады.
Осия, как кровавый демон Смерти Йахве, носился по Рефидиму и убивал направо и налево. Евреи встречали его восторженными криками. Он был их гордость. «Иисус, Иисус»: протягивали руки к нему мужчины и женщины. Иисус, взывали к нему старики и дети.
К середине дня расправа над амаликянами была завершена. Евреи спешили до первой звезды на небе похоронить своих убиенных. Моисей приказал прокажённым и остальным неприкасаемым очистить плоскогорье от трупов амаликян. Эти люди прошли по Рефидиму, добивая раненых. Они раздевали и грабили мертвецов, после чего оттаскивали трупы в пустыню.
У меня ещё оставались неисполненные дела. Я хотел похоронить старую женщину и юную девочку. И есть на мне две клятвы. Я не смогу жить, пока не найду этих ублюдков. Они-мои кровники. Я, почему-то, был уверен, что они остались живы. Я хотел посмотреть в их пустые глаза. Они не должны жить. Они умрут… плохо умрут.
Я пришёл в разграбленный, убитый лагерь. Старую женщину и её внука хоронили её сын и невестка: отец и мама мальчика. Мальчишка бросился на амаликянина, когда тот ударил его маму.
Маленький глупый герой. Но ведь вот как получается. Даже глупость героя имеет высший, недоступный нам, умникам, смысл. Глупость героя может сотворить настоящее чудо, если он настоящий герой.
Малыш спас маму. Пока амаликянин убивал его и его бабушку, Вождь увидел наш отряд и амаликянам стало не до еврейских женщин.
Я подобрал сломанное копьё, которое святая женщина держала в руках, умирая. И я ушёл.
Мне надо было найти и похоронить девочку. Она никого не спасла. Но её глупый героизм и бессмысленная смерть подарили этому миру новые волшебные краски. В этом мире стоит жить и бороться, если бывают в нем такие прекрасные, удивительные женщины.
Я пришёл на то место, где она умерла. Я подобрал тот камень. Камень, которым она разорвала себе горло. Мне показали место, где её похоронили. Её и её погибших в этот страшный день сородичей. Сегодня погибли её мать, два брата, старшая сестра, ещё какие-то родственники. Кладбище из многих могил осталось от этой семьи в пустыне Рефидим.
Двое суровых воинов молились и плакали на этих могилах. Пожилой левит, отец девочки, и молодой воин Ефрема, её жених.
Я сидел в стороне и плакал вместе с ними. Мне было плохо, я стыдился посмотреть им в глаза. Но я Свидетель. Я подошёл к ним. Я расспрашивал этих мужчин о её семье. Я собирал материал для рассказа.
Я хочу написать историю: о любви и ненависти, о жизни и смерти. В этой истории её подвиг не будет бессмысленным. В этой истории она спасёт еврейский народ. Я даже знаю её имя. Имя её в этой истории будет Юдифь.
Я ушёл, и я искал. Я искал, и я нашёл. Амаликянин спрятался в пещере. Его ударили копьём в живот. Он сидел, прислонившись спиной к стене, бережно поддерживая руками кишки. Мухи ползали по нему и кружились над ним.
Он просил у меня воду. Я достал флягу, сделал глоток, остальную воду я вылил в песок. Я бросил ему обломок копья. Он просил меня убить его. Я повернулся и ушёл. Не только я давал клятву мести. Богова клятва первее моей. И он пожалел, что родился.
Я нашёл второго. Его поймали прокажённые. Они сорвали с него одежды и надели на него верёвку. Он будет работать на них до конца своей жизни.
При виде меня прокажённые закрыли лица полой халата и, пятясь, отошли в сторону. Этот ублюдок просил меня забрать его от них.
Я бросил ему камень, пропитанный святой кровью девочки. Он заплакал. Он говорил, что не хотел её смерти, что он полюбил её, что хотел взять её в жены себе. Этот слизняк не порвёт себе горло камнем. Он не умер, когда с него сорвали одежды. Ему всегда будет больно и страшно.
Я не отомстил ему. Я только посмотрел в его пустые глаза. Клятва Бога и здесь первее моей. Он будет жить и умирать долго и плохо. Он пожалеет, что родился.
Я пришёл на кладбище ночью и сел у могилы женщины и её внука. Я плакал, я говорил: «Мать, прости. Я мог тебя спасти. Я мог послать стрелу в твоего обидчика. Я бы попал. На таком расстоянии я попадаю в летящую птицу. Но я не такой, как твой внук, я умный. Я боялся потратить стрелу».
«Прости меня, девочка… Я мог пробить сердце твоего обидчика. На таком расстоянии я попаду в сердце бегущего оленя. Но я не послал стрелу. Я боялся, что мне не хватит стрел для более важных дел».
И вот: у меня остался полный колчан стрел. У меня есть колчан, но мне не нужны эти стрелы. И я сам никому не нужен. Я ничего не могу. За меня всё делают другие. Я не успел вас похоронить. Другие вырыли для вас могилы. Я не успел за вас отомстить. Бог это сделал за меня.
Я один раз выстрелил в Вождя, и я решил, что бессилен против него. Я умный, я не полез в драку. Я стоял и смотрел, как дерётся другой вместо меня. Я бессилен. Я всегда опаздываю. Я ничего не могу. Я могу только смотреть. Я ничтожество, Я СВИДЕТЕЛЬ. Всегда только Свидетель.
Я сидел у могил. Я помнил, я видел, как они умерли. Я знал их только одно мгновение, один удар сердца. Я сидел и плакал, плакал и пил крепкие дурманящие египетские напитки.
Я Туав Египтянин, Я Свидетель. Я видел всё своими глазами.