Семеро всадниц осторожно приземлились на снег. Но вот что странно: отпечатки копыт на снегу появились совсем не там, гдеступали лошади, и не совсем тогда, когда они это делали. Казалось, их наложили на мир, как будто бы художник нарисовал сначала их, а потом оказалось, что на окружающую реальность времени уже нет.
Они немного подождали.
— Чтож, это крайне неудовлетворительно, — произнесла Хильда (сопрано). — Они должны быть здесь. Разве они не поняли, что мертвы?
— А мы случайно не ошибись местом? — спроила Гертруда (меццо-сопрано).
— Дамы? Не будете ли вы так любезны освободить седла?
Они обернулись. Седьмая валькирия улыбнулась и обнажила меч.
— Что за наглость? Эй, ты же не Грихильда!
— Нет, но думаю, справлюсь с вами всеми, — сказала Вена, отбрасывая шлем. — Ту я уложила в сортире одной левой. Так что… лучше просто слезайте.
— Лучше? Лучше чего? — спросила Хильда.
— Лучше этого, — вздохнула госпожа МакГэри.
Из-под снега выскочил старик.
— Привет, девчонки, — сказал Коэн, вырывая у Хильды уздечку. — Или вы сделаете так, как она сказала, или я попрошу своего друга Маздама поговорить с вами. Правда… он немного диковат.
— Хы, хы, хы!
— Да как вы смеете…
— Я смею все, девочка. Ну-ка быстро выметайся отсюда или я сам тебя стяну!
— На полном серьезе!
— Эй? Простите? — спросила Гертруда. — Вы умерли?
— Мы умерли, Вилли? — спроил Кэн.
— Вроде должны были. Но я себя чувствую вполне живым.
— Я не умер! — заорал Стукнутый Хэмиш. — Пусть кто-нить только попробует назвать меня мертвым!
— Это предложение, от которого невозможно отказаться, — сказал Коэн, вкакивая на лошадь Хильды. — Парни, по седлам!
— Но… простите? — Гертруда, казалось, была из тех, кто страдает от излижней вежливости. — Мы должны препроводить вас в великие Палаты Битв. Хмельной мед, жареная свинина и постоянные битвы! Только для вас! Все, что вы хотели! Они созданы только для вас!
— Да? Ну спасибо конечно, но нам пора, — ответил Коэн.
— Но так поступают все герои!
— Чего-то я этого не заметил, — сказал Коэн, глядя в небо. Солнце село, и уже были видны первые звезды. Говорите, каждая из них — отдельный мир? — Ты с нами, госпожа МакГэри?
— Не сейчас, ребята, — улыбнулась Вена. — Я еще не готова. Может, чуть позже.
— Довольно честно. Ну ладно, нам пора. Столько еще надо сделать…
— Но… — госпожа МакГэри оглядела снежное поле. Ветер окутывал снегом… фигуры. Вот эфес меча выступил из снежной тучи, а там видна только санадалия. — Так вы умерли или как?
Коэн уставился в снег.
— Ну, я думаю, дело в том, что мы так не считаем. А чье-либо еще мнение нас не касается. Как и всегда. Хэмиш, ты готов? За мной, парни!
Вена смотрела, как валькирии, огрызаясь друг на дружку, идут обратно к горам. Она ждала. Ей казалось, что есть, чего ждать.
Через некоторое время она услышала тихое ржание другой лошади.
— Ты за мной? — обратилась она к всаднику
— ЕСТЬ ВЕЩИ, О КОТОРЫХ Я НЕ УПОЛНОМОЧЕН ГОВОРИТЬ С ВАМИ, — сказал Смерть.
— Но ты же здесь, — сказала Вена, хотя сейчас она ощущала, что она — госпожа МакГэри. Вена просто убила бы парочку этих валькирий, чтобы привлечь внимание остальных, но госпожа МакГэри подумала: «Да они же совсем девчонки еще!»…
— Я ВЕЗДЕ.
Госпожа МакГэри посмотрела в небо.
— Раньше, — сказал она, — героя, который отличался особым героизмом, боги превращали в звезд на небе.
— НЕБЕСА МЕНЯЮТСЯ, — сказал Смерть. — ТО, ЧТО СЕГОДНЯ ПОХОЖЕ НА МУЖЕСТВЕННОГО ОХОТНИКА, ЧЕРЕЗ СОТНЮ ЛЕТ БУДЕТ ВЫГЛЯДЕТЬ КАК ЧАЯНАЯ ЧАШКА.
— Это не очень-то честно.
— НИКТО И НЕ ГОВОРИЛ, ЧТО ВСЕ БУДЕТ ЧЕСТНО. НО ЕСТЬ ЕЩЕ И ДРУГИЕ ЗВЕЗДЫ.
***У подножья гор, в лагере Вены, Гарри разжигал огонь, а менестрель сидел и записывал ноты.
— Послушай-ка, — сказал он, и начал играть.
Когда он замолчал, Гарри показалось, что прошла целая жизнь.
Когда утихли последние ноты, он смахнул слезы.
— Конечно, еще надо работать и работать, — отстраненно сказал менестрель, — но как ты думаешь, пойдет?
— Ты спрашиваешь, пойдет ли это? — спросил Злобный Гарри. — Ты говоришь, что сможешь сделать еще лучше?
— Да.
— Ну, конечно, это не совсем сага, — хрипло сказал Гарри. — Есть определенный мотив, который можно просвистеть. Ну, напеть. Я хочу сказать, это слова так звучат. Как будто в них есть музыка.
— Это хорошо.
— Это было… прекрасно.
— Спасибо. Хочу, чтобы люди услышали ее. Я писал ее для людей.
— И… мы же не нашли их тел, да? — сказал маленький Темный Лорд. — То есть, может, они и живы где-нибудь.
Менестрель взял пару аккордов. Струны лиры замерцали.
— Где-нибудь, — согласился он.
— Слышь, парень, — сказал Гарри, — а я ведь даже не знаю, как тебя зовут.
Менестрель моргнул. В этом он сам уже был неуверен. Он не знал, куда ему теперь идти и что делать, но он знал, что жизнь теперь будет намного интересней, чем раньше.
— Я всего лишь певец, — ответил он.
— Сыграй-ка еще разок, а? — попросил Гарри.
***Ринсвинд моргнул и отвернулся от окна.
— Нас только что обогнал мужик на лошади, — сказал он.
— У-ук, — ответил Библиотекарь, что значило «У нас тоже есть, на чем лететь».
— Я просто сказал.
Змей, шатаясь, как пьяный шут, поднимался выше и выше на потоках теплого воздуха. Это была единственная инструкция, полученная экипажем от Леонарда, который теперь сидел в глубине кабины так тихо, что Моркоу начал беспокоиться.
— Он просто сидит и шепчет «десять лет» и «весь мир»! — доложил он. — Кажется, у него шок. Ужасная кара!
— Но он выглядет вполне довольным, — сказал Ринсвинд. — И отложил свои наброски. И перелистывает те картинки, что мы сделали на луне.
— Бедняга. Его разум помутился. — Моркоу наклонился вперед. — Нам следует доставить его домой как можно быстрее. Как там было? После второй звезды налево и прямо до самого утра?
— Думаю, это было самое идиотское высказывание за всю историю навигации, — сказал Ринсвинд. — Думаю, просто последуем на свет. О, и еще нам лучше не смотреть вниз на богов.
— Это очень сложно, — кивнул Моркоу.
— Да уж, практически не возможно, — откликнулся Ринсвинд.
***В том месте, что не отмечено ни на одной карте, бессмертный Мазда, принесший огонь, лежал на своей скале.
После десяти тысяч лет память начала подводить его, и он не мог четко объяснить, что же все-таки произошло. С неба спустились какие-то старики на лошадях. Они разбили его оковы, дали ему выпить и пожимали его трясущуюся руку.
А затем они скрылись в звездном небе, как же быстро, как и появились.
Мазда лег на скалу, которая за века уже приняла форму его тела. Он так и не понял, кто были эти люди, что они хотели, да и вообще, что же произошло. Он был уверен только в двух вещах.
Он был уверен, что скоро рассветет.
Он был уверен, что сжимает в руке очень острый меч, оставленый ему одним из стариков.
И он мог слышать как с рассветом все ближе и ближе раздается трепет орлиных крыльев.
Ему это точно понравится.
Это совершенно нормально — тот, кто спасает мир от неминуемой гибели, никогда не получает должной награды, потому что раз уж неминуемая гибель прошла стороной, люди сразу перестают понимать, насколько неминуемой она была. Поэтому все стразу становятся очень жадными, как только речь заходит о чем-нибудь более матреальном, нежели слова благодарности.
***Змей грузно шлепнулся на бугрисую поверхность Анка и, как это всегда бывает с общественными предметами, которые никому не принадлежат, сразу стал собственностью огромного числа людей.
Леонард приступил в выполнению возложеной на него епитимьи. Это было встречено одобрением со стороны священнослужителей Анк-Морпорка, как богоугодное дело.
Через три недели после описываемых событий лорд Ветинари, Патриций Анк-Морпорка, получил срочное сообщение, которе заставило его посетить Храм Мелких Богов, несмотря на царившее там столпотворение.
— Что у вас случилось? — требовательно спросил он у священников.
— Это… это богольство! — сказал Хьюнон Чудакулли.
— Почему? Что он рисует?
— Дело не в том, что он рисует, мой лорд. То, что он изобразил… изумительно. Но он уже закончил!
***Высоко в горах, сквозь бури, сверкал красный свет. Когда же зима пошла на убыль и задули весенние ветра, рубины заиграли в солнечном свете.
Никто не помнит имени певца. Но все помнят его песнь.
Notes