— Только этот кусочек, малыш, — сказал Коэн. — А теперь, иди-ка домой и…
— Я настаиваю, сэр, несмотря на уважение к вашим сединам.
Орда зашлась смехом снова, и Стукнутый Хэмиш откинулся на спинку своего кресла.
— Секнду, ребят, — сказала госпожа МакГэри спокойно. — Посмотрите-ка по сторонам. Ни на какие мыли не наводит?
Они осмотрелись.
— И че? — спросил Коэн.
— Смотри, тут ты да я, — сказал Вена, — и Маздам, и Малыш Вилли, и Хэмиш, Калеб, да еще менестрель.
— Ну и?
— Семеро, — сказал Вена. — Нас семеро, а он один. Семеро против одного. И он думает, что спасает мир. Он знает, кто мы такие, и все равно хочет сразится с нами…
— Не хочешь ли ты сказать, что он герой? — захихикал Стукнутый Хэмиш. — Ха! Че за герой пойдет работать за сорок три бакса в месяц? И довольствие!
Но его кудахтанье было единственным в повисшей тишине. Необычную арифметику героизма Орда знала хорошо.
Был, всегда был, и в начале, и в конце… Кодекс. Они жили Кодексом. Ты следуешь Кодексу и становишься частью Кодекса для тех, кто следует за тобой. Кодекс и был этим. Без него ты не герой. Без Кодекса ты просто разбойник в набедреной повязке.
Кодекс был простым. Один храбрец против семерых… побеждает. Они знали, что это действительно так. И в прошлом они доверяли этому. Высочайшие шансы, величайшая победа. Это Кодекс.
Забудешь Кодекс, отвергнешь его или будешь им пренебрегать… и Кодекс заглотит тебя.
Они посмотрели на меч Моркоу. Лезвие было коротким, острым и прямым. Это был рабочий меч. На нем не было рун. По кромке не пробегало никаких таинственных вспышек.
Для тех, кто следовал Кодексу, это было предупреждением. Один простой меч в руках настоящего храбреца стоит сотни магических клинков.
Мысль не была пугающей, но она была.
— Странно получается, — сказал Коэн. — Я слышал, говорят, внизу, в Анк-Морпорке служит стражник, настоящий наследник трона, но скрывает это, потому что ему нравится служить стражником…
О боже, подумала Орда. Замаскированый король… это же прямо живое воплощение Кодекса.
Моркоу выдержал пристальный взгляд Коэна.
— Никогда о нем не слышал, — сказал он.
— Рисковать своей шкурой за сорок три долларав месяц, — сказал Коэн, не отводя взгляд. — Это говорит либо о совершенно непроходимой тупости, либо об огромной, безграничной храбрости…
— Не вижу разницы, — сказал Ринсвинд, выходя наружу. — Слушайте, я понимаю, драматический момент и все такое, но это все не шутки. Если этот… бочонок взорвется здесь, то он действительно разрушит мир. Он… проделает что-то типа дыры и вся магия утечет прочь.
— Ринсвинд? — спросил Коэн. — Ты-то что тут делаешь, старая ты крыса?
— Спасаю мир, — Ринсвинд закатил глаза. — Опять.
Коэн засомневался, но герои не так просто отступают, даже перед лицом Кодекса.
— Что, все правда взорвется?
— Да!
— Не так уж это и много, — пробормотал Коэн. — Мир по сравнению со всем остальным…
— Подумайте о маленьких хорошеньких котятках… — начал Ринсвинд.
— Щеночках, — шепнул Моркоу, не отрывая взгляда от Коэна.
— То есть щеночках. Э? Подумайте о них.
— Ну. И че с ними не так?
— О… да так. Ничего.
— Но все умрут, — сказал Моркоу.
Коэн пожал своими иссохшими плечами.
— Все умрут, рано или поздно. Мы всегда это говорили.
— Никого не останется, чтобы помнить, — сказал менестрель, как бы сам себе. — Если никто не выживет, то никто не будет помнить.
Орда повернулась к нему.
— Никто не будет помнить, кем вы были и что вы делали, — продолжал он. — Ничего не останется. Не будет песен. Никто не будет помнить.
— Ладно, — вздохнул Коэн, — допустим, вы правы. Я не…
— Коэн? — раздался необычно обеспокоеный голос Маздама. — Помнишь, ты сказал мне «нажимай на поршень»?
— Да?
— Этого не надо было делать?
Бочонок шипел.
— Ты его нажал? — спросил Коэн.
— Ну да. Ты же сказал.
— Его можно остановить как-нибудь?
— Нет, — сказал Ринсвинд.
— А отнести его подальше?
— Если ты сможешь пробежать десять миль очень, очень быстро, — сказал Ринсвинд.
— Парни, становись в круг! Не ты, менестрель, здесь работа для мечей… — Коэн поманил героев рукой, и они быстренько собрались в кучку.
— Хорошо, — сказал Коэн. — Ты правильно записал все наши имена, господин Певун?
— Конечно…
— Вперед, ребя!
Они вскинули бочонок на кресло Хэмиша. Маздам полуобернулся, когда они толкали его.
— Эй, бард! Ты точно записал про то, как я…
— Уходим! — закричал Коэн, одергивая его. — Увидимся, госпожа МакГэри.
Она кивнула и отошла.
— Знаешь, как это бывает, — печально произнесла она. — Правнуки на подходе и все такое…
Инвалидное кресло набирало скорость.
— Назови меня самым первым! — проорал Коэн.
— Что они делают? — спросил Ринсвинд, глядя, как сресло катится вниз по улице к далеким воротам.
— Они ни за что не успеют скатить его с горы, — сказал Моркоу, срываясь с места.
Кресло проехало под аркой в конце улицы и поскакало по булыжникам.
Ринсвинд, спешащий за ним, увидел, как кресло подпрыгнуло и исчезло в десятимильной воздушной пропасти. Ему показалось, что он расслышал постепенно затихающие слова: «Может нам заорать что-нибууууууу…»
Кресло, несколько силуэтов и бочонок становились все меньше и меньше, пока в конце концов не растворились в туманном пейзаже из снега и острых камней.
Моркоу и Ринсвинд смотрели им вслед.
Через некоторое время волшебник краем глаза заметил Леонарда. Тот мерял пульс, считая про себя.
— Десять миль… хмм… с поправкой на трение воздуха… пусть будет три минуты плюс… ага… да, точно… нам надо отвернуться… да… Сейчас. Да, я думаю, это было неплохой иде…
Даже сквозь закрытые веки было видно, как мир окрасился в красный.
Когда Ринсвинд подполз к краю, то увидел далеко внизу небольшой зловещий красно-черный круг. Через несколько секунд сколоны Кори Челести сотряс гром, вызвавший шквал лавин. Но и они утихли.
— Думаете, они смогли выжить? — спросли Моркоу, вглядываясь в снежный туман.
— Хм? — ответил Ринсвинд.
— Если они не выживут, это будет неправильно.
— Капитан, они падали с высоты десять миль и попали прямо во взрыв, который сравнял с землей горы, — сказал Ринсвинд.
— Они могли приземлиться в очень глубокий сугроб на одном из уступов, — предположил Моркоу.
— Или, может быть, там пролетала стая огромных и очень мягких птиц? — спросил Ринсвинд.
Моркоу закусил губу.
— Но с другой стороны… пожертвовать собой, чтобы спасти весь мир… это прекрасный конец.
— Но они же сами собирались этот мир подзорвать!
— Очень смелый поступок, между прочим.
— В некоторых смыслах да.
Моркоу печально покачал головой.
— Мы могли бы спуститься и проверить.
— Там огромное кипящее озеро раскаленного камня! — вспылил Ринсвинд. — Им потребовалось бы чудо!
— Надежда всегда остается.
— Да? А еще всегда остаются налоги. Хотя в принципе, это одно и то же.
Моркоу вздохнул и распрямился.
— Надеюсь, ты не прав.
— Ты надеешься, что я не прав? Давай, надо выбираться. Нам же не нужны неприятности, верно?
За их спинами Вена высморкалась и убрала платочек обратно в свой бронированый корсет. Настало время, подумала она, следовать за запахом лошадей.
***Обломки Змея вызвали острый интерес, но без понимания, среди божественного населения. Они не понимали, что это такое, но это совершенно точно было им не по душе.
— Я так думаю, — сказал Слепой Ио, — что если мы хотели, чтобы люди летали, то мы дали бы им крылья.
— Ну, мы фе дали им метлы и магифеские кофры, — сказал Оффлер.
— Ой, ну они же магические. Магия… религия… это же почти одно и то же. А это — попытка пойти против природы. Так же кто угодно сможет летать, с такой-то штукой, — он содрогнулся. — Люди смогут смотреть на богов сверху вниз!
Он посмотрел вниз на Леонарда Щеботанского.
— Зачем ты это сделал?
— Вы дали мне крылья, показав птиц, — ответил Леонард. — Я только скопировал то, что увидел.
Большинство богов молчали. Как профессиональные верующие — а боги в этом деле большие профессионалы — они старались не лезть в наглое вмешательство в божественные дела.
— Мы не узнаем в тебе верующего, — сказал Ио. — Ты что, атеист?
— Думаю, можно сказать, что я вполне определнно верю в существование богов, — сказал Леонард, оглядываясь по сторонам. Это удовлетворило всех, кроме Рока.
— И это все? — спросил он.
Леонард немного подумал.
— Думаю, я верю в тайны геометрии, цвета в луче света и непостижимость сущего, — сказал он.
— Так значит, ты не религиозен? — произнес Слепой Ио.
— Я художник.
— Это значит «нет», верно? Хотелось бы уточнить.
— Эм… я не понял вопроса, — сказал Леонард. — В той форме, как вы его задали.
— Я думаю, что мы не понимаем ответов, — сказал Рок. — В той форме, как ты отвечаешь.
— Но я думаю, мы кое-что тебе должны, — сказал Слепой Ио. — Никто никогда не упрекнет богов в несправедливости.
— Мы никому и не позволим упрекнуть нас в несправедливости, — сказал Рок. — Я предлагаю…
— Слушай, помолчи, а? — Слепой Ио повернулся к нему. — Мы поступим так, как поступали встарь.
Он снова повернулся к исследователям и ткнул пальцем в сторону Леонарда.
— Твое наказание, — сказал Слепой Ио, — будет заключаться в том, что ты распишешь потолок Храма Мелких Богов в Анк-Морпорке. Весь, целиком. Знаешь, он в ужасном состоянии.
— Но это несправедливо, — сказал Моркоу. — Он уже не молод, а великому Ангелино Изощретти понадобилось двадцать лет на это!
— Это займет его ум, — сказал Рок. — И предохранит от всяких вредных идей. И это должное наказание тому, кто посягнул на силу богов! Мы всегда найдем, чем занять свободную пару рук.
— Хмм, — сказал Леонард. — Понадобится множество лесов…
— Гигантшкое количештво, — довольно сказал Оффлер.
— А что рисовать? — спросил Леонард. — Я мог бы изобразить…
— Весь мир, — ответил Рок. — И не меньше.
— Правда? Я-то думал, может, просто голубое поле с парой звездочек, — сказал Слепой Ио.
— Весь мир, — произнес Леонард, отрешенно глядя в даль. — Слоны, драконы, водоворот облаков, громадные леса, потоки морей, птицы, огромные желтые степи, узор из гроз, горные цепи?
— Ну да, — сказал Слепой Ио.
— И без помошников, — добавил Рок.
— Даже для поштройки лешов, — сказал Оффлер.
— Это чудовищно, — произнес Моркоу.
— А если он не уложится в двадцать лет… — добавил Слепой Ио.
— … десять лет, — поправил Рок.
— … десять лет, то Анк-Морпорк покарает небесный огонь!
— Хмм, да, хорошая идея, — произнес Леонард, все еще глядя в никуда. — Некоторые птички очень малы…
— Он в шоке, — сказал Ринсвинд.
Капитан Моркоу был в тихой ярости, похожий на небо перед бурей.
— Скажи, — сказал Слепой Ио, — есть ли бог стражников?
— Нет, сэр, — ответил Моркоу. — Стражники слишком подозрительно отнесутся к любому, кто назовет себя их богом, чтобы поверить ему.
— Но ты веришь в богов?
— То, что я могу лицезреть их, до смерти пугает меня, сэр. А мой командор говорит, когда мы ходим по делам в город, что стоит лишь взглянуть на состояние человечества, как сразу понимаешь, что боги все-таки существуют.
Боги одобрительно улыбнулись этой меткой цитате. И у божественных сущностей есть ирония.
— Замечательно, — сказал Слепой Ио. — Давай, проси.
— Сэр?
— Все чего-то хотят от богов.
— Нет, сэр. Это я предлагаю вам возможнось.
— Ты дашь что-то нам?
— Да, сэр. Прекрасную возможность проявить милосердие и справедливость. Я прошу вас, сэр, даровать мне благо.
Повисла тишина.
— Это… такой напиток? — спросил Слепой Ио. — Кислый, из этих… перебродивших… ммм… дрожжей?
— Нет, сэр. Это брага, сэр. А благо — это моя просьба.
— Это все? О. Ну и?
— Позвольте починить Змея так, чтобы мы могли вернуться…
— Ни за что! — сказал Рок.
— Мне кажется, что все в порядке, — сказал Слепой Ио, свирепо глядя на Рока. — Это будет его последний полет.
— Это будет последний полет Змея, верно? — спросил Моркоу у Леонарда.
— Хммм? Что? О, да. Ну конечно. Я допустил в его конструкции столько ошибок. В следующий раз…ммфх…
— Что такое, а? — подозрительно спросил Рок.
— Где? — откликнулся Ринсвинд.
— Зачем ты зажал ему рукой рот?
— Я? Когда?
— Сейчас!
— Нервы, — ответил Ринсвинд, отпуская Леонарда. — Я весь как на иголках.
— Ты тоже хочешь просить блага? — спросил Леонард.
— Что? А. Э… Я бы взял воздушными шариками, раз уж спрашиваете. Голубыми, — Ринсвинд с вызовом посмотрел на Моркоу. — Как тогда, когда мне исполнилось шесть. Там еще была эта гадкая большая девчонка с булавкой. И я не хочу про это говорить, — он посмотрел на наблюдавших за ним богов. — Я не понимаю, что вы все на меня уставились?
— Уук, — сказал Библиотекарь.
— А вашей зверушке тоже подарить шарик? — спросил Слепой Ио. — Мы тут держим обезьяньего бога, так, если вдруг ему захочется манго или еще чего…
Внезапно похолдодало.
— На самом деле, — сказал Рнисвинд, — ему хотелось бы три тысячи учетных карточек, новый штемпель и пять галлонов чернил.
— Иик! — настойчиво произнес Библиотекарь.
— Ну ладно. И красный воздушный шарик, пожалуйста, если они еще остались.
Починить Змея было несложно. Хотя в общем и целом богам не по себе среди всяких машин и приспособлений, все равно везде, в любом пантеоне есть божок — Вулкан, Wayland, Dennis, Гефест — которые умеют делать так, чтобы вещи не разваливались и все такое.
Во всех больших огранизациях, являясь источником лишних трат и неприятностей, есть такой служащий.
***Злобный Гарри вынырнул из сугроба и жадно вдохнул. Затем его решительно запихнули обратно.
— Ну, мы же договорились, верно? — спросил менестрель, стоящий на коленях на его спине и держа его за волосы.
Злобный Гарри сплюнул снег.
— Договорились! — прорычал он.
— А если ты потом будешь говорить, что мне не надо было тебя слушать, потому что ты — Темный Властелин, я тебя придушу струной!
— Ты меня не уважаешь!
— Да? Ты же вероломный злобный Темный Властелин, или как? — сказал менестрель, снова погружая плюющуюся голову в сугроб.
— Ну да, конечно… ясное дело. Но уважение ничего не стоиттф…фт тфф фт.
— Ты помогаешь мне спустится, а я описываю тебя в саге как самого чудовищного, безнравственного и развращенного военачальника из всех когда либо существовавших, понял?
Снова показалась хрипящая голова.
— Да, да, точно. Только ты обещай…
— А если ты предашь меня, то подумай о том, что я-то Кодекса не знаю! И вовсе не должен позволять злобным властелинам бежать!
С одной стороны их длинной дороги вниз вместо предгорья раскинулась долина, над которой все еще поднимался пар.
— Мы даже их костей тут не найдем, — сказал менестрель, оглядываясь в поисках дороги.
— Ага, точна, может, из-за того, что они не умерли, а? — спросил Гарри. — В последний момент у них появился план, могу поспорить.
— Гарри…
— Зови меня просто Злоб, парень.
— Злоб, последние моменты они провели, падая с горы!
— А может они как бы планировали, а? Там внизу еще всякие озера. Или они приземлились в очень глубокий сугроб.
Менестрель пристально вглядывался в даль.
— Ты что, что действительно думаешь, что они могли выжить?
Красное лицо Гарри выражало отчаяние.
— Точно. Я уверен. Все, что там не говорили бы про Коэна… это только треп. Он не из тех, кто может так просто взять и умереть. Только не старик Коэн! То есть… он не может. Он из таких.
Менестрель смотрел на раскинувшиеся перед ним Пупземелье. Там были озера и глубокие снежные сугробы. Но Орда не отличалась изобретательностью. В случае нужды она предпочитала нанимать ее на стороне. А если не получалось, они просто нападали. Но землю атаковать невозможно.
Все смешалось, подумал он. Тот капитан все верно говорил. Боги, герои, дикие приключения… но как только уйдет последний герой, все это уйдет вслед за ним.
Он не особо жаловал героев. Но он понимал, что они должны где-то существовать — в лесах, в горах… он мог никогда не увидеть ни одного из них, но у него в голове было отведено для них местечко. У всех в головах было место для героев.
— Неслабо рвануло, — раздался сзади голос Злобного Гарри. — Они, наверное, уже ждут нас внизу.
— Смотри, что это там, на скале? — спросил менестрель
Они вскарабкались по скользким камням. Предмет оказался обломком колеса от кресла Стукнутого Хэмиша.
— Это еще ничего не значит, — Гарри отбросил обломок прочь. — Давай, пошли. Не думаю, что нам стоит оставаться в этих горах на ночь.
— Нет. Ты прав. Ничего, — сказал менестрель, перебирая струны лиры. — Это действительно ничего не значит.
Перед тем, как развернуться и уйти, он достал из кармана маленький кожаный мешочек, под завязку полный рубинами.
Он смотрел, как они переливаясь, падают на снег. Потом развернулся и ушел.
***На поле глубокого снега красовалась дыра в форме человеческого тела. Казалось, кто-то упал сюда с большой высоты. По краям дыры уже намело сугробы.
Семеро всадниц осторожно приземлились на снег. Но вот что странно: отпечатки копыт на снегу появились совсем не там, гдеступали лошади, и не совсем тогда, когда они это делали. Казалось, их наложили на мир, как будто бы художник нарисовал сначала их, а потом оказалось, что на окружающую реальность времени уже нет.