— О чем вы хотите говорить?
— О будущем и благополучии Лисбет Саландер. Я ее друг.
Андерс Юнассон долго колебался. Он понимал, что, будь это кто-нибудь другой, а не Микаэль Блумквист — если бы к нему вот так подошел совершенно незнакомый человек, — он бы отказался. Но поскольку Блумквист был персоной известной, Андерс Юнассон чувствовал определенную уверенность в том, что речь идет о действительно важном деле.
— Я ни при каких условиях не хочу давать интервью и не стану обсуждать свою пациентку.
— Ну и отлично, — сказал Микаэль.
Под конец Андерс Юнассон коротко кивнул и отправился с Блумквистом в указанное заведение.
— В чем ваше дело? — спросил он, когда им принесли кофе. — Я вас выслушаю, но комментировать ничего не собираюсь.
— Вы боитесь, что я вас процитирую или выставлю в невыгодном свете в СМИ. Позвольте мне сразу внести ясность: этого не произойдет. Лично для меня нашего разговора просто не было.
— О'кей.
— Я хочу попросить вас об одолжении. Но сначала я должен четко объяснить почему, и тогда вы сможете решить, приемлемо ли для вас в моральном плане оказывать мне такую услугу.
— Мне не очень-то нравится этот разговор.
— От вас требуется только послушать. Вы — врач Лисбет Саландер, и ваша работа заключается в том, чтобы заботиться о ее физическом и душевном здоровье. Я — друг Лисбет Саландер, и моя задача состоит в том же самом. Я не врач и, следовательно, не могу копаться у нее в голове, извлекая пули, и тому подобное, но я обладаю другими знаниями, возможно, не менее важными для ее благополучия.
— Вот как.
— Я журналист и раскопал правду о том, что с ней на самом деле произошло.
— О'кей.
— Я могу рассказать в общих чертах, о чем идет речь, а выводы вы уже сделаете сами.
— Угу.
— Начать надо, вероятно, с того, что адвокатом Лисбет Саландер является Анника Джаннини. Вы с ней встречались.
Андерс Юнассон кивнул.
— Анника моя сестра, и ее работу по защите Лисбет Саландер оплачиваю я.
— Вот как?
— То, что она моя сестра, вам легко проверить. Речь идет об услуге, просить о которой Аннику я не могу. Она не обсуждает со мной Лисбет Саландер, поскольку обязана соблюдать служебную тайну и подчиняется совершенно другим законам.
— Хм.
— Я предполагаю, что вы читали о Лисбет в газетах.
Юнассон опять кивнул.
— Ее описывали как психически ненормальную лесбиянку, совершающую массовые убийства. Все это чушь. Лисбет Саландер не психопатка, она, вероятно, не глупее нас с вами. А ее сексуальные пристрастия никого не касаются.
— Если я правильно понимаю, произошла некоторая переоценка ситуации. Теперь в связи с убийствами называют имя того немца.
— Что совершенно справедливо. Рональд Нидерман виновен, он совершенно безумный убийца. Однако у Лисбет Саландер имеются враги. Действительно крупные, заклятые враги. Некоторые из них трудятся в Службе государственной безопасности.
Андерс Юнассон с сомнением поднял брови.
— Когда Лисбет Саландер было двенадцать лет, ее заперли в детской психиатрической больнице в Упсале, поскольку она наткнулась на тайну, которую люди из СЭПО стремились любой ценой сохранить. Ее отец, Александр Залаченко, которого убили в Сальгренской больнице, — перебежавший русский шпион, реликвия времен холодной войны. Он также известен жестоким обращением с женщинами и год за годом избивал мать Лисбет. Когда Лисбет исполнилось двенадцать, она нанесла ответный удар, попытавшись убить Залаченко с помощью пакета с бензином. Поэтому ее и заперли в психиатрическую лечебницу.
— Я не понимаю. Если она пыталась убить отца, возможно, имелись основания отправить ее на психиатрическое лечение.
— Моя версия — которую я опубликую — заключается в том, что в СЭПО было известно, что именно произошло, но они предпочли защищать Залаченко, поскольку он являлся важным источником информации. То есть они сфальсифицировали диагноз и проследили за тем, чтобы Лисбет упекли.
На лице Андерса Юнассона читалось такое сомнение, что Микаэль улыбнулся.
— Я могу документально подтвердить все, что вам рассказываю. И я издам подробное описание этого дела к началу суда над Лисбет. Поверьте — это вызовет дикий шум.
— Ясно.
— Я разоблачу и выведу на чистую воду двух врачей, которые, действуя в интересах СЭПО, помогли упрятать Лисбет в сумасшедший дом. Я беспощадно предам их публичному позору. Один из этих врачей — известный и уважаемый человек. Но, как я сказал, у меня имеется вся необходимая документация.
— Я вас понимаю. Если какой-то врач действительно замешан в чем-либо подобном, это позор для всех представителей нашей профессии.
— Нет, в коллективную вину я не верю. Это позор для тех, кто замешан. То же относится и к СЭПО. Там наверняка есть порядочные люди. В нашем случае речь идет о группе сектантов. Когда Лисбет Саландер исполнилось восемнадцать, они снова попытались отправить ее в интернат. Тогда им это не удалось, но ей назначили опекуна. Во время судебного процесса они вновь постараются выплеснуть на нее максимум грязи. Мне или, вернее, моей сестре придется биться за то, чтобы Лисбет оправдали и признали дееспособной.
— О'кей.
— Но Лисбет должна быть во всеоружии. Таковы условия игры. Мне, вероятно, следует также упомянуть, что несколько полицейских в этой битве стоят на стороне Лисбет. В их число, правда, не входит руководитель предварительного следствия, который возбудил против нее дело.
— М-да.
— Для подготовки к суду Лисбет требуется помощь.
— Ясно. Но я не адвокат.
— Нет, но вы врач и имеете к ней доступ.
Глаза Андерса Юнассона сузились.
— То, о чем я хочу вас попросить, неэтично и даже может считаться противозаконным.
— Вот оно что.
— Но с моральной точки зрения это вполне оправданно. Ее права сознательно нарушаются лицами, которым следовало бы отвечать за ее защиту.
— Вот как?
— Я могу привести пример. Как вам известно, Лисбет запрещено посещать, она не имеет права читать газеты или общаться с внешним миром. К тому же прокурор добился, чтобы ее адвокату запретили разглашать информацию. Анника мужественно придерживается служебных инструкций. Зато сам прокурор является главным источником информации для журналистов, которые продолжают писать о Лисбет Саландер всякие мерзости.
— Неужели?
— Вот, например, эта статья. — Микаэль достал вечернюю газету недельной давности. — Источник в следственных органах утверждает, что Лисбет невменяема, в результате чего газета пускается в рассуждения о ее душевном здоровье.
— Я читал статью. Это чушь.
— Значит, вы не считаете Саландер сумасшедшей?
— На этот счет я высказываться не могу. Зато мне известно, что никаких психиатрических экспертиз не проводилось. Следовательно, в статье написана чушь.
— О'кей. Но я могу документально доказать, что эти сведения выдал полицейский по имени Ханс Фасте, работающий на прокурора Экстрёма.
— Вот как.
— Экстрём потребует, чтобы процесс происходил за закрытыми дверьми, а это означает, что никому со стороны не дадут изучить и оценить доказательства против Саландер. Но что еще хуже… поскольку прокурор изолировал Лисбет, она не сможет собрать материал, который ей необходим для организации защиты.
— Если я правильно понимаю, этим должен заниматься ее адвокат.
— Лисбет, как вы наверняка уже успели заметить, очень своеобразный человек. У нее имеются тайны, в которые я посвящен, но не имею права посвящать Аннику. Только сама Лисбет может решить, хочется ли ей прибегнуть в суде к такой защите.
— Ага.
— И чтобы иметь возможность принять решение, ей требуется вот это.
Микаэль положил на столик принадлежащий Лисбет Саландер карманный персональный компьютер «Палм Тангстен Т3» и зарядное устройство.
— Это важнейшее оружие из арсенала Лисбет. Оно ей необходимо.
Андерс Юнассон посмотрел на карманный компьютер с подозрением.
— Почему бы не передать его ее адвокату?
— Потому что только Лисбет знает, как добраться до доказательств.
Андерс Юнассон долго сидел молча, не прикасаясь к компьютеру.
— Позвольте мне рассказать вам о докторе Петере Телеборьяне, — сказал Микаэль, доставая папку, где у него хранился весь важный материал.
Они просидели, тихо переговариваясь, более двух часов.
В начале девятого вечера, в субботу, Драган Арманский покинул офис «Милтон секьюрити» и дошел до синагоги прихода Сёдер, расположенной на Санкт-Польсгатан. Он позвонил, представился, и раввин лично впустил его внутрь.
— У меня здесь назначена встреча со знакомым, — сказал Арманский.
— Вам на второй этаж. Я вас провожу.
— У меня здесь назначена встреча со знакомым, — сказал Арманский.
— Вам на второй этаж. Я вас провожу.
Раввин предложил Арманскому кипу, которую тот с сомнением все же надел. Он воспитывался в мусульманских традициях, так что ношение кипы и посещение синагоги в число каждодневных привычек его семьи не входило. С кипой на голове он чувствовал себя неловко.
Ян Бублански тоже был в кипе.
— Привет, Драган. Спасибо, что выкроил время. Я попросил раввина выделить нам комнату, чтобы никто не мешал разговаривать.
Арманский уселся напротив Бублански.
— Полагаю, у тебя имеются веские причины для такой таинственности.
— Я не стану ходить вокруг да около. Мне известно, что ты друг Лисбет Саландер.
Арманский кивнул.
— Я хочу знать, что вы с Блумквистом затеваете, чтобы помочь Саландер.
— Почему ты думаешь, что мы что-то затеваем?
— Потому что прокурор Рихард Экстрём дюжину раз спросил меня, насколько вы в «Милтон секьюрити» в курсе расследования дела Саландер. Он интересуется не шутки ради, а потому что беспокоится, как бы ты не устроил чего-нибудь такого, что повлияет на позицию СМИ.
— Хм.
— А раз Экстрём беспокоится, значит, он опасается или знает, что ты кое-что затеваешь. Или, по крайней мере, что тоже вероятно, разговаривал с кем-то, кто этого боится.
— С кем-то?
— Драган, давай не будем играть в прятки. Ты знаешь, что Саландер в девяносто первом году подверглась противозаконным действиям, и я опасаюсь, что во время суда она подвергнется им снова.
— Ты являешься полицейским в демократическом обществе. Если у тебя имеется какая-то информация, тебе следует действовать.
Бублански кивнул.
— Я и собираюсь действовать. Вопрос в том, как.
— Объясни толком, что тебе надо.
— Я хочу знать, что вы с Блумквистом затеяли. Думаю, сложа руки вы не сидите.
— Это сложно. Откуда мне знать, могу ли я тебе доверять?
— Существует отчет девяносто первого года, обнаруженный Микаэлем Блумквистом…
— Я с ним знакомился.
— У меня больше нет доступа к отчету.
— У меня тоже. Оба экземпляра, имевшиеся у Блумквиста и его сестры, исчезли.
— Исчезли? — переспросил Бублански.
— Экземпляр Блумквиста украли, вломившись к нему в квартиру, а копия Анники Джаннини пропала при разбойном нападении на нее в Гётеборге. Все это произошло в тот же день, когда убили Залаченко.
Бублански надолго замолчал.
— Почему нам об этом ничего неизвестно?
— Как выразился Микаэль Блумквист: для публикации существует только один нужный момент и бесчисленное множество ошибочных.
— Но вы… он собирается что-то опубликовать?
Арманский коротко кивнул.
— Нападение в Гётеборге и взлом квартиры здесь, в Стокгольме. В один день. Это означает, что наши противники действуют очень организованно, — сказал Бублански.
— Кроме того, мне, вероятно, следует упомянуть, что у нас имеются доказательства того, что телефон Джаннини прослушивается.
— Кто-то идет на многочисленные нарушения закона.
— Значит, вопрос в том, кто наши противники, — сказал Драган Арманский.
— Я тоже над этим размышляю. Внешне все выглядит так, будто в замалчивании отчета Бьёрка заинтересованы в СЭПО. Но, Драган… Мы ведь говорим о Службе безопасности Швеции. Это государственное ведомство. Я не могу поверить в то, что СЭПО может такое санкционировать. Не думаю даже, что они на нечто подобное способны.
— Понимаю. Мне тоже трудно с этим смириться. Не говоря уже о том факте, что кто-то является в Сальгренскую больницу и отстреливает Залаченко башку.
Бублански молчал.
— И одновременно Гуннар Бьёрк берет и вешается, — вбил Арманский последний гвоздь.
— Значит, вы считаете, что речь идет об организованных убийствах. Я знаком с Маркусом Эрландером, проводившим расследование в Гётеборге. Он не обнаружил никаких доводов в пользу того, что тамошнее убийство могло быть чем-то иным, кроме импульсивного действия больного человека. А мы скрупулезно исследовали смерть Бьёрка — все указывает на самоубийство.
Арманский кивнул.
— Эверт Гульберг, семидесяти восьми лет, больной раком, уже умирающий и проходивший за несколько месяцев до убийства курс лечения от клинической депрессии. Я посадил Фреклунда раскапывать все, что можно найти о Гульберге в официальных документах.
— И?
— Он служил в армии в Карлскруне в сороковых годах, потом изучал юриспруденцию и постепенно стал консультантом по налоговым делам в сфере частного предпринимательства. У него в течение примерно тридцати лет имелся офис в Стокгольме; держался в тени, частные клиенты… кто бы они там ни были. В девяносто первом году вышел на пенсию, в девяносто четвертом переехал к себе домой в Лахольм… Ничего примечательного.
— Но?
— Некоторые детали озадачивают. Фреклунд не может обнаружить ни единой ссылки на Гульберга в каком-либо контексте. Он никогда не упоминался ни в одной газете, и никто не знает, кто был его клиентом. Короче, ни малейшего следа его профессиональной деятельности.
— Что ты хочешь сказать?
— Напрашивается мысль о СЭПО. Залаченко был русским перебежчиком, и кому же было им заниматься, как не СЭПО. Далее — возможность организовать в девяносто первом году помещение Лисбет Саландер в психушку. Не говоря уже о проникновениях в квартиру, нападениях и прослушивании телефонов пятнадцатью годами позже… Но я тоже не думаю, что за этим стоит СЭПО. Микаэль Блумквист называет их «Клубом Залаченко» — маленькая группка сектантов, состоящая из выжидающих сторонников холодной войны, которая прячется в каком-нибудь темном коридоре СЭПО.
Бублански кивнул.
— И что же нам делать?
Глава
12
Воскресенье, 15 мая — понедельник, 16 мая
Ухватившись за мочку уха, комиссар Торстен Эдклинт, начальник отдела охраны конституции при Службе государственной безопасности, задумчиво разглядывал генерального директора уважаемого частного охранного предприятия «Милтон секьюрити», который ни с того ни с сего позвонил ему и настоятельно пригласил на воскресный ужин к себе домой на остров Лидингё. Жена Арманского Ритва подала великолепное жаркое. Они поели, вежливо беседуя. Эдклинт все время раздумывал, что, собственно, Арманскому надо. После ужина Ритва ушла смотреть телевизор, оставив их за столом одних. Тут Арманский неторопливо начал рассказывать историю Лисбет Саландер.
Эдклинт медленно крутил в руках бокал с красным вином.
Драган Арманский не дурак. Это он знал.
Эдклинт с Арманским были знакомы двенадцать лет, с тех пор как одна дама — член Риксдага от Левой партии — стала получать анонимные угрозы. Она заявила об этом руководителю партийной группы Риксдага, после чего они проинформировали свой отдел безопасности. Угрозы были письменными, вульгарными, и по их содержанию можно было заключить, что анонимный автор писем в какой-то степени лично знал члена Риксдага. В результате историей заинтересовалась Служба государственной безопасности. Пока шло расследование, депутату обеспечили охрану.
В то время отделу личной охраны Службы государственной безопасности выделялось меньше всего средств и его ресурсы были ограниченными. Этот отдел отвечает за охрану королевской семьи и премьер-министра, а также — по мере необходимости — за охрану отдельных министров и лидеров партий. Потребности чаще всего превышают ресурсы, и большинство шведских политиков на самом деле лишены серьезной личной охраны в какой-либо форме. Женщине-депутату предоставляли охрану в связи с несколькими публичными выступлениями, но только до конца рабочего дня, после чего вероятность нападения со стороны какого-нибудь ненормального как раз возрастала. Член Риксдага быстро прониклась недоверием к способностям Службы безопасности ее защитить.
Жила она в собственном доме в районе Накка. Однажды, вернувшись домой поздно вечером после баталии в финансовой комиссии, она обнаружила, что кто-то проник в дом через дверь террасы, исписал непристойными эпитетами стены гостиной, а также успел позаниматься онанизмом у нее в спальне. Она подняла трубку и наняла отвечать за свою личную безопасность «Милтон секьюрити». СЭПО женщина в известность не поставила, и, когда она следующим утром отправилась в район Тэбю выступать в школе, произошло лобовое столкновение между государственными и нанятыми частным образом охранниками.
Торстен Эдклинт исполнял в то время обязанности заместителя начальника отдела личной охраны. Ему инстинктивно претила ситуация, когда частные хулиганы выполняют задачи, возложенные на государственных хулиганов. Вместе с тем он считал жалобы члена Риксдага обоснованными — не говоря ни о чем другом, ее перемазанная постель являлась веским доказательством недостаточной эффективности государственных структур. Вместо того чтобы начать мериться силами, Эдклинт взял себя в руки и договорился об обеде с руководителем «Милтон секьюрити» Драганом Арманским. Они решили, что ситуация, возможно, серьезнее, чем предполагали в СЭПО, и что есть причины усилить охрану политика. Эдклинту к тому же хватило ума понять, что люди Арманского не только обладают необходимой для этой работы компетентностью, но имеют ничуть не худшую подготовку и, возможно, даже лучшее оснащение. Они решили проблему таким образом, что люди Арманского будут осуществлять личную охрану, а Служба безопасности займется собственно расследованием преступления и оплатит счет.