— Итак, господин Артакс, вы обвиняетесь в четырех убийствах! — торжественно объявил судья. — Что вы на это скажете?
— Скажу, что я совершил гораздо больше убийств, чем вы мне приписываете, — усмехнулся я. — И, право слово, если бы меня судили за каждое из них, то повесили бы давным-давно. Я наемник и двадцать лет зарабатываю себе на хлеб этим ремеслом. Покойников за моей спиной столько, что они не поместятся на городском кладбище!
— Артакс, вы опять пускаетесь в ненужные философствования, — изрек первый бургомистр. — Я уже давно понял, что вы прекрасный софист. Но здесь вам не лекционная аудитория. Пожалуйста, ближе к делу!
Свои полпфеннига решил внести и судья. Господин Циммель, старательно просморкавшись в платок не первой свежести, заявил:
— Быть наемником и убивать людей на поле сражения — это не есть преступление. Ответственность за это берет на себя правитель, ведущий войска. Кроме того, нас не волнуют ваши другие дела. Вас обвиняют в преступлениях, совершенных в городе Ульбурге, а именно — в преднамеренном убийстве господина Ольгерда Вольфсингера и господина Ульрика Винера, которых вы убили с сообщником. Кроме того, вы убили капитана городской стражи Любека.
— Господин судья, — вмешался Лабстерман. — К сожалению, у нас нет доказательств убийства Вольфсингера и Винера. Есть слухи и сплетни, не более того. У нас нет даже их тел. Как говорили древние — Nemo judex sine actore.
— А? Что вы сказали? — вытаращился судья.
— Может, господин Артакс сумеет перевести? — снисходительно поинтересовался Лабстерман.
— Нет тела — нет и дела![6] — выпалил я, удивившись, откуда всё это помню?
— Не нужно выказывать свою ученость! — рассердился на меня Циммель, хотя сердиться-то он должен был на себя. Или — на первого бургомистра.
— Перевод — приблизительный, но вы угадали. Посему я снимаю обвинения в убийстве этих господ. Впрочем, — великодушно сообщил первый бургомистр. — Я не стану выдвигать против Артакса обвинение в убийстве капитана Любека.
По залу заседаний пронесся ветерок волнения, но Лабстерман утихомирил его одним мановением руки:
— Я понимаю, господа, трудно вообразить, что человек может умереть, случайно наткнувшись на соломину. И чтобы соломина случайно (выделил он с нажимом!) вошла в мозг… Конечно, теория это допускает, но мы с вами — здравомыслящие люди. Но, — развел руками обвинитель, — стражники уверяют, что камера была закрыта, а тело капитана лежало в нескольких ярдах от решетки. Сам преступник был в кандалах. Он же и является единственным свидетелем обвинения. Мы знаем, что убийство совершил Артакс, однако, увы, доказать это невозможно! Однако справедливость все равно восторжествует! У нас достаточно доказательств убийства фрау Уты, которые приведут наемника на эшафот!
— Скажите, любезный обвинитель, — задумчиво произнес я. — А почему вы сразу не пошлете меня на виселицу? Судя по всему, приговор уже вынесен. Зачем весь этот спектакль? Изображать разбирательство дела, судить. Скорее, я наблюдаю тут судилище. Фи, господа бюргеры! Фиглярство…
Члены совета снова зашумели, как школяры на перемене. Топали ногами, свистели. Их, видите ли, возмутило, что наемник сомневается в законности их собрания!
— М-да, Артакс, — тихонько шепнул мне Лабстерман. — Вы сами сделали половину моей работы. Вряд ли члены совета будут теперь снисходительны!
Я не стал отвечать. Зачем? Я не настолько наивен, чтобы надеяться на милость городских бюргеров.
— Артакс, я делаю вам замечание! — строго кашлянул судья.
Со своего места соскочил тщедушный седоусый старшина стекольщиков (виноват — старшина стеклодувов!). Кажется, Зеркаль или Заркаль? Похрипывая и подкашливая (дуть стекло целых сорок лет — тяжелая работа для легких), старшина закричал:
— Этот наемник издевается! Он забыл, что сейчас он уже не комендант, а никто! Он — преступник!
— Вот видите, господин судья, — с укоризной сказал я Циммелю. — Меня еще не осудили, а уже называют преступником. Как это понимать?
Вместо судьи отозвался Лабстерман:
— А как нужно именовать человека, совершившего преступление? У меня есть веские доказательства назвать вас убийцей.
— Разве вину не должен доказывать суд?
— Артакс, вы опять играете в слова, — поморщился первый бургомистр. — Господа судьи уже знают, какое преступление вы совершили.
— Артакс — предатель! — опять завопил стеклодув. — Он был на стороне Фалькенштайна!
— Вы, господин старшина, говорите, но не заговаривайтесь, — укорил стеклодува один из купцов. — Артакс хоть и убийца, но именно он спас город от герцога.
— Да? — усмехнулся стеклодув, брызгая слюной. — А спросите его, почему он запретил моим людям убивать солдат герцога? Разве это не предательство?
— Жаль, что я вас не повесил вместе с Гонкуром, — усмехнулся я. — Рядышком бы висели. Один — за неисполнительность, а второй — за жестокость. Я уже говорил, что добивать раненых — великий грех!
— Грех?! — взвился седоусый. — Убить врага — грех?! Вы сказали, что, если Фалькенштайн захватит город, он прикажет меня казнить за убийство его солдат! Значит, вы допускали, что Фалькенштайн может захватить город?! Я требую, чтобы Артакса судили не только за убийство, но и за предательство интересов города! Артакс — изменник.
— Мастер Заркаль, не говорите глупостей, — наморщил лоб купец Фандорн. — Никто не может знать наверняка — возьмут ли город, удастся ли его отстоять. А добивать раненых — это и в самом деле грех.
— Довольно! — прекратил словопрения герр Циммель. — Мы здесь не для того, чтобы обвинять господина Артакса в его промахах или, — сделал судья паузу, — восхвалять его прошлые доблести. Мы здесь собрались, чтобы решить — виновен или нет Юджин Артакс в убийстве своей супруги — Уты фон Лайнс… виноват, фон Артакс.
«Да у них какое-то помешательство на этих „фонах“. Вот и первый супруг Уты сделался фон…» — подумал я, а вслух сказал:
— Господин судья, вы бы определились. Если назвали меня преступником, так к чему теперь что-то доказывать?
— Артакс, я запрещаю вам говорить без моего разрешения! — завопил Циммель и яростно застучал молоточком. Отстучавшись, судья отдышался и изрек: — Итак, слушается дело об убийстве Уты фон Артакс, ранее именованной вдовой Лайнс, бюргерши вольного города Ульбурга.
— Прошу прощения, господин судья, разрешите вопрос? — подал голос толстячок Кауфман, третий бургомистр, смирно сидевший в общем зале. Дождавшись кивка, толстячок выпалил: — Если мы именуем покойную Утой фон Артакс, то почему называем господина бывшего коменданта просто Артаксом, а не фон Артаксом? Ведь если он дворянин, то его дело надлежит передать в ведение имперского суда.
— Какая разница, Кауфман? — вмешался первый бургомистр. — Артакс или фон Артакс? В Ульбурге нет привилегий для титулованной знати, тем более, сам наемник не настаивает на своем дворянстве.
— Напомню, что преступление совершено в пределах стен вольного города Ульбурга! — сурово пристукнул молоточком Циммель.
Бедный Кауфман испуганно сел. Вот уж кому не позавидуешь, так это ему. Как он вообще попал в бургомистры, пусть и в третьи?
— Господин обвинитель, приступайте! — стукнул еще раз судья и сурово обвел глазами зал: — Напоминаю, что слушается дело об уголовном преступлении. Если господа члены совета будут шуметь или обсуждать другие дела, я прикажу удалять их из зала!
— Итак, господа, — начал первый бургомистр. — Всем вам хорошо известен сидящий перед вами человек. Это — господин Артакс, бывший комендант нашего города. Да, безусловно, благодаря Артаксу мы отстояли наш город, сохранили все вольности. Жители Ульбурга считали его героем. Вспомните, не далее как два месяца назад мы обсуждали, не стоит ли установить на главной площади памятник господину Артаксу?
Бюргеры закивали, опасливо косясь в сторону Циммеля, а Лабстерман продолжил:
— Господин Артакс совершил много подвигов для блага Ульбурга. Не будем говорить, что его труд обошелся нам очень дорого. Впрочем, спасение города стоило затраченных денег… Замечу — труд наемника оплачен звонкой монетой. Стало быть, мы с ним в расчете. Это — первое, господа. Теперь второе: Артакс взял в жены нашу горожанку, вдову почтенного владельца гостиницы господина Лайнса — фрау Уту, и дал ей свое имя. Фрау Ута считала, что ее муж останется жить с ней. Можно бы радоваться. Ведь отныне мы могли спать спокойно — в случае военной опасности Артакс возьмет оборону города в свои руки! Но что мы узнаем? Бывший комендант исчезает из города, а по возвращении убивает свою жену, несчастную фрау Уту, законопослушную горожанку. Ута была хорошей и верной женой господина Лайнса, она могла бы составить счастье наемнику, который двадцать лет продает свою душу и свой меч. Ута Артакс была немолода, но она могла бы еще стать матерью. И что же? Вчера мы похоронили несчастную Уту. Уважаемые сограждане! Я не меньше вас уважаю господина Артакса, ценю его мужество и навыки, но хочу сказать — никакое геройство не может оправдать преднамеренное убийство. Пусть оно было совершено из ревности. Комендант Артакс совершил чудо, когда отстоял город, и он получил за это деньги и нашу признательность. Но, став убийцей, он должен получить суровое наказание и ощутить на себе наш гнев! Это третье, и главное!
Вступительная речь господина первого бургомистра выбивала слезу и заставляла уважать свой город. Степенные бюргеры начали всхлипывать, сморкаться, а кое-кто аплодировать. Я тоже попытался похлопать в ладоши, но стражники так вцепились в цепи (прошу прощения за тавтологию!), что не удалось свести руки…
— Благодарю вас, господа, — раскланялся обвинитель, прикладывая руку к сердцу. — Теперь разрешите приступить к судебному заседанию. Я приглашаю свидетелей обвинения. Пристав, приведите господина Августа.
То, что свидетелем обвинения станет Август, меня не удивило. Как раз вполне нормально. Свидетельствовал против хозяйки, теперь будет свидетельствовать против хозяина.
Старый Август, загребая ногами, уныло подошел к небольшой трибуне. «Вроде раньше ее не было? — отметил я. — Ишь, расстарались!»
— Итак, господин Август, что вы можете сообщить суду по поводу убийства вашей хозяйки? — поинтересовался обвинитель, прохаживаясь вокруг старика, словно кот вокруг мыши. — Вы можете назвать суду имя убийцы?
— Вот он ее и убил, — понуро сказал Август, не глядя на меня.
— Он, это кто? — строго уточнил обвинитель. — Говорите прямо, Август.
— Ну он, бывший постоялец фрау Лайнс, вдовец ее нынешний, Артакс, — выдавил старик. Потом, приподняв голову, пробормотал: — Убил, так и правильно сделал. Эта фрау Ута постоянно домой кобелей водила. Куда ж годится-то, если в дом всех водить?
— Август, не наше, а уж тем более не ваше дело обсуждать, водила ли фрау Артакс, как вы выразились, кобелей. Суд не решает вопросы нравственности. Это дело святейшей церкви и патера, — перебил судья. — Говорите по существу.
— Вот и я говорю. Водила она мужиков. А в последнюю неделю совсем обнаглела — привела мальчишку, что ей в сыновья годится. Господин Артакс ее застал и убил.
— А что за мальчишка? — заинтересовался судья. Не знал или делал вид, что не знает?
— Эдди, бывший слуга господина Артакса. Господин Артакс попросил меня быть свидетелем измены фрау Уты. Я даже написал бумагу, что видел преблю… прелюбо…
— Прелюбодеяние, — подсказал судья.
— Ну да, — кивнул старик. — Тьфу ты, не выговоришь… Прелюбодеяние… Блуд, что совершила фрау Ута.
— Спасибо, господин Аугуст, — поблагодарил судья. — Есть ли вопросы к свидетелю?
— Разрешите, господин Циммель? — подал я голос. — Август, а как я ее убил? — Повернувшись к публике, хмыкнул: — Хотя бы рассказали, как я убил свою жену — задушил, зарезал, отравил…
— Вы ударили ее кинжалом в глаз. Правда, сам я не видел, как вы убивали, — признался Август. — На рассвете за мной пришли стражники и сказали, что фрау убита. Когда я пришел в гостиницу и зашел в спальню, фрау Ута лежала мертвая, а из ее глаза торчал кинжал.
«Ну есть же на свете справедливость! — возликовал я. — Око за око!» Вслух же спросил другое:
— Август, а почему вы решили, что ее убил именно я?
— А кто же еще? — удивленно пожал плечами Август. — Мальчишка, которого вы с фрау своей сняли, ушел раньше, ваши… э-э друзья тоже. Потом ушел я, а вы еще оставались в доме.
— Зачем же тогда мне понадобилась ваша подпись? Застиг жену с любовником, а потом взял — и убил, — пожал я плечами. — Странно все это…
— Ничего странного, — ответил за «свидетеля» бургомистр-обвинитель. — Возможно, вначале вы просто хотели уличить вашу супругу в измене и развестись с ней, но потом передумали.
— А смысл? — поинтересовался я. — Ведь в случае доказательства измены имущество неверной супруги остается за мужем, так?
— Безусловно! — радостно заявил обвинитель. — Но это в том случае, если бы вы собирались остаться в Ульбурге. А вы хотели уехать. Поэтому вы ограбили вашу жену и убили ее. И грабили вы ее вместе с двумя бандитами. Вы же не отрицаете, что пришли в дом фрау Уты не один?
— Не отрицаю, — не стал я спорить. — Вместе со мной были два человека… Правда… — сделал я паузу, соображая, как же мне объяснить присутствие двух спутников? Говорить — вот, мол, мой приятель, король воров, одолжил двух разбойников, не стоило: — Да, со мной было два человека, имен которых я не знаю, — нашелся я. — Во время осады Ульбурга мы делали вылазку в стан Фалькенштайна, и поэтому я попросил их об услуге. Я же не знал, с кем я буду иметь дело в доме фрау Уты. Может быть, ее любовник опасный человек? А кто они — бандиты, убийцы, я не мог знать. Да и свидетели не помешают.
— Допустим, — вздохнул обвинитель. — Сообщаю вам, господа, что ночной патруль наткнулся на два трупа. При них были обнаружены вещи фрау Уты. Собственно говоря, стражники и обнаружили убийство благодаря этим вещам.
— То есть стража тотчас же опознала вещи фрау Уты и отправилась в ее дом? — уточнил я.
— Именно так, господин Артакс.
— А можно вызвать на допрос стражников, которые обнаружили тела? Мне было бы интересно услышать — как они узнали, что вещи принадлежат фрау Уте? Как они так быстро нашли ее дом, разыскали ее сторожа?
— Решение, кого вызывать на допрос, а кого нет, принимает суд, — вмешался Циммель. — Я не вижу надобности вызывать на допрос стражу. Они сделали свое дело, их показания записаны. Если хотите, вы можете с ними ознакомиться. Продолжайте, господин первый бургомистр… я хотел сказать — господин обвинитель.
— Трупы опознаны — это известные в нашем городе воры Миткель и Венчик. Они уже давно скрывались от правосудия. Судя по нанесенным ранам, бандиты убили друг друга. Наверное, не поделили добычу. У обвинения есть все основания считать, что Артакс ограбил фрау Уту вместе с ними. И у нас есть свидетель. Август, вы можете быть свободны. Пристав, приведите свидетеля. О, — хлопнул себя по лбу Лабстерман. — Простите, господин судья. Я случайно вмешался в ваши функции…
— Ничего-ничего, — мягко отозвался Циммель и повторил приказ: — Приведите второго свидетеля.
К трибуне подошел… Эдди, мой верный адъютант и неверный друг. Честно говоря, ожидал увидеть кого-то другого.
— Итак, молодой человек, как вас зовут? — поинтересовался судья.
— Эдди… Эдуард Финке, сын вдовы Матиски Финке, — проблеял Эдди, испуганно поглядывая на меня.
— Не бойтесь, мы не дадим вас в обиду вашему начальнику, — приободрил его судья и уточнил: — Бывшему начальнику. Расскажите, что вы делали в доме фрау Артакс?
— Я, господин судья, занимался с фрау Утой любовью, — сообщил гаденыш и даже не покраснел.
— Эдуард, вы понимаете, что, занимаясь прелюбодеянием с замужней женщиной, вы совершили страшный грех? — по-отечески поинтересовался Циммель.
— Да, господин судья, — нарочито глубоко вздохнул гаденыш. — Но госпожа Лайнс сама принудила меня к этому греху. На следующий день я отправился на исповедь к господину патеру, и он отпустил мне грех за скромную лепту на нужды церкви и назначил покаяние. Поверьте, мне очень стыдно.
— Что же, если ты согрешил, но покаялся, то нам уже нет смысла бранить тебя. Господин патер назначил тебе покаяние… Впрочем, юности свойственно заблуждаться, грешить, — причмокнул языком судья. — Вернемся к делу. Итак, вы занимались прелюбодеянием… А что было потом?
— Потом в спальню ворвался господин комендант вместе с Миткелем и Венчиком. Они меня избили, а господин Артакс приказал собрать вещи фрау Уты и отнести их в трактир, где он снимал комнату.
— А что это за вещи? — поинтересовался судья.
— Я не знаю, — склонил голову Эдди. — Господин Артакс сам увязал все в простыни фрау Уты и дал мне узел. Тяжелый…
— Подсудимый, что вы на это скажете? — спросил судья.
— Ничего, — ответил я. — Если скажу, что там были мои доспехи, вы все равно не поверите.
— Почему же не поверим? — вскинул брови Циммель. — Мы должны выслушать обе стороны.
— Тогда почему вы до сих пор не спросили, что же произошло на самом деле? — парировал я. — Я бы рассказал, что действительно был у Уты, забрал свои вещи и ушел. Повторяю — у Уты хранились мои вещи и деньги. Я забрал то, что принадлежало мне, а потом ушел. Ну, — кивнул я на мальчишку, — застиг их на горячем. Или, как тут сказал Август, сдернул гаденыша со своей бабы и заставил составить свидетельство об измене.
— Разумеется, все так и было, — кивнул обвинитель. — Только вы не добавили, что перед тем, как уйти, вы убили несчастную женщину. Эдди, ты был оруженосцем Артакса и его адъютантом, верно?
— Да, господин бургомистр, — закивал Эдди.
— Ты узнаешь этот кинжал?
— Это кинжал господина Артакса, — кивнул Эдди. — Я его хорошо знаю. Ну раньше он не был так изукрашен, но всё равно — узнать можно.
Еще бы он его не узнал! Этот кинжал я засунул в тюк с доспехами, которые и тащил маленький ублюдок. Как и прочее оружие, кинжал был облеплен стекляшками, и я собирался его почистить…
— Этот кинжал извлекли из глазницы фрау Артакс! — торжественно заявил обвинитель, демонстрируя всем оружие. — Что скажете, Артакс?