Уран забрался в одну из кают, где еще сохранился облезлый кожаный диванчик, лег и немедленно заснул, да так крепко, что солнце уже стояло высоко, когда он проснулся и выбрался наружу. Спрыгнул с борта дебаркадера на гальку — и вдруг какой-то плакат привлек его внимание.
Это было изображение девочки лет восьми — с черными косами, черноглазой, круглолицей, немножко испуганной. Сверху значилась надпись: «Разыскиваются те, кто знает эту девочку».
Уран внимательно всматривался в ее лицо. Эти необыкновенные черные глаза, эти будто нарисованные тонкой кисточкой брови, эти нарядные, словно кукольные ресницы…
Похоже, плакат висел здесь не меньше десяти дней, обтрепался, выгорел, поблек. Как же Уран его раньше не видел?!
Ну, впрочем, он никогда не ходил мимо дебаркадера, вот и не видел. А в городе не обращал внимания на людскую суету, на их плакаты, объявления…
Может быть, конечно, он ошибается. И это просто случайное сходство. Но все же эту девочку надо найти.
Где?
Огляделся, словно надеясь, что девочка вдруг появится на пляже. Но вокруг было пусто.
Может быть, спросить в придорожном кафе?..
Уран направился туда. Но через два шага вернулся и осторожно, оборвав уголки, снял плакат со стенки дебаркадера. И снова пошел к кафе.
Толстая тетка с сильно накрашенными глазами, в каком-то невообразимо пестром платье стояла на пороге и скучным голосом звала, видимо, какую-то сбежавшую животину, кошку или, там, козу:
— Ганка! Ганка! Иди сюда, поганка! Куда запропастилась?!
— Извините, пожалуйста… — окликнул Уран.
Она смерила его пустым взглядом и, словно не слыша, продолжала орать:
— Ганка! Ганка! Посуду немытую бросила, дура! Не дам пожрать, с голоду подохнешь! Куда ты делась, зараза? А ну, иди сюда!
Уран насторожился. Ни кошка, ни коза не смогли бы мыть посуду. Ганка — это человек. Девочка.
— Скажите, вы не ее зовете? — показал он плакат.
— Кого ж еще? — буркнула женщина. — Ее, утопленницу беспамятную!
Утопленницу!
В горле пересохло.
— Вы ее что, из реки вытащили? — спросил осторожно.
— А тебе что? — буркнула женщина и повернулась, собираясь уходить.
Кажется, она не собирается ничего рассказывать. Ну что ж…
Уран всмотрелся в нее внимательней, пытаясь понять, как ее зовут и каким голосом нужно с ней говорить. Успел узнать, что ее зовут Фаня, а про голос узнатьне успел, потому что Фаня вдруг повернулась и с надеждой воззрилась на него:
— А может, ты ее родня? Может, заберешь с собой? А то она, дармоедка, растет как на дрожжах. Когда я ее из воды выловила, была на вид лет восьми. А за две недели вымахала — ну прямо невеста!
— Ее в самом деле Ганкой зовут? — спросил Уран.
— Да не, — махнула Фаня рукой. — Это я придумала. Она же своего имени не помнила! Ну и повелось: поганка — Ганка. А сегодня заявляет: я вспомнила, что меня Машей зовут! Я из Москвы! И нос задрала, и волосы постригла! Ну как же, если из Москвы!
Уран бросил взгляд на плакат. У девочки были две косички и кудряшки на лбу.
Он представил, как будет выглядеть это лицо, окруженное стрижеными волосами, — и его затрясло.
Маша… Из Москвы!
— Она что-нибудь еще про себя вспомнила? — спросил осторожно.
— Нет. Может, когда и вспомнит, а пока — нет!
— А вы не знаете, куда она пошла?
— Знала бы, чего бы я тут горло драла, звала ее? — буркнула Фаня. — С утра куда-то уперлась, дармоедка! Как бы не потащилась к этому мальчишке, который вчера тут был, как его… Валерка, что ли, Сан Саныча Черкизова племянник. Знаешь Сан Саныча?
Уран с трудом кивнул. У него даже в ушах зашумело, даже голова закружилась от ненависти к этому мальчишке, который вчера так легко его провел!
— Спасибо, — выговорил невнятно. — Я… пошел. До свидания.
— Ты это, если Ганку увидишь, скажи, что тут посуду мыть надо, некогда с кавалерами разгуливать! А может, ты приехал за ней? Забрать ее хочешь? — с надеждой спросила Фаня.
— Да, — выдохнул Уран. — Я хочу ее забрать.
— Тогда мне нужно издержки возместить! — обрадовалась Фаня. — Материальные и эти… моральные!
— Ладно, — сказал Уран. — Мы вам все возместим!
И бросился бегом в Городишко.
— А когда, когда возместите-то?! — надсаживалась вслед Фаня, но Уран не обернулся.
* * *У Валерки оборвалось сердце. Раньше он в это выражение не верил, не понимал, как это может быть, но сейчас совершенно явно ощутил, что сердце только что билось в груди, а потом там сделалась какая-то пустота.
Ганка вспомнила, что она из Москвы! И если туда отправят сведения о ней, то родители, которые, конечно, ее ищут, за ней приедут! И заберут!
И Валерка никогда ее больше не увидит…
Лучше бы она ничего не вспоминала!
Ему стало стыдно, что он такой эгоист, но сердце ныло и ныло. Тоска взяла. Ганка уедет в Москву, и…
Но, может, она не слишком быстро остальное вспомнит? И, может, у нее никого нет? Никакой родни? И тогда Валерка уговорит маму, чтобы Ганку забрали в Нижний. И она сможет жить у них дома. И ее запишут в четырнадцатую школу, в Валеркин класс, в шестой «Б», нет — теперь уже в седьмой. И он попросит Зойку Семенову сесть на другую парту, а Ганка будет сидеть рядом с ним. Нет, пусть Зойка и Ганка вместе сидят, а Валерка на другую парту пересядет. Потому что, если она сядет вместе с ним, он же не сможет на нее смотреть! Неудобно же сидеть целыми уроками, уставившись на свою соседку!
Хотя он готов смотреть на нее всегда. Вообще всегда!
Всю жизнь.
— Из Москвы? — оторвал его от мечтаний настороженный голос Сан Саныча. — А что еще вспомнила? Улицу, дом?
— Дом помню, но улицу — нет. Дом трехэтажный, вокруг сад, там много цветов… и он не совсем в Москве, а как бы поодаль… на каком-то шоссе, я название забыла, там много таких красивых домов с садами… — говорила Ганка, напряженно уставившись в стену, словно видела там эти дома и сады.
— И еще помню каких-то детей. Колю и Галю, — добавила она. — Может, это мои брат и сестра?
— Лучше б ты имя и фамилию свои вспомнила, — буркнул Сан Саныч.
— Да имя-то я вспомнила, — радостно сообщила Ганка. — Фамилию — нет, а имя — да! Меня Маша зовут.
«Маша! Уран был прав!»
Валеркино сердце, вернувшееся было на место, опять оборвалось.
Сан Саныч чуть со стула не упал:
— Маша?!
— Ну да, — кивнула она. — А Ганкой меня Феня назвала. Это такое сокращение от слова «поганка».
Сан Саныч, кажется, хотел что-то спросить, но тут зазвенел его мобильник, забытый в соседней комнате, и он вышел.
— Слушай, — уныло спросил Валерка, — а откуда твое имя Уран знает?
— А кто такой Уран? — удивилась Ганка, то есть Маша.
И пора к этому привыкнуть… Хотя имя «Ганка» ему нравилось в сто раз больше! Или в тысячу. Ганна… Как в «Майской ночи»! И он решил продолжать называть ее Ганкой.
— Как кто такой Уран? — пожал плечами Валерка. — Да ты вчера от него убежала, помнишь?
— Это помню, — кивнула Ганка. — Я его голос услышала — и чуть с ума не сошла от ужаса. Я его страшно боюсь. Так же, как Веру…
Ее затрясло, в глазах появилось загнанное выражение.
— Где ты ее видела, эту Веру? — осторожно спросил Валерка.
— Не помню, — ответила Ганка с привычным вздохом. — Вроде бы там было много деревьев, и все шумели на разные голоса. Они Вере жаловались, она их лечила, успокаивала, смеялась…
Ганка говорила, неподвижно уставившись в стену, будто читала что-то, там написанное.
Отчетливо видное ей, но совершенно непонятное Валерке!
— Мы должны были молиться. Нас там примерно с десяток было. Когда меня привезли, все обрадовались, что вот новенькая, а я плакала. Они удивлялись, что я плачу, они говорили: «Нам тут хорошо! Только сны страшные снятся, а так — хорошо!» А мне сны не снились. Мне только ночью и было спокойно. А днем страшно… Как молитва начнется, я плакала, прямо не могла. Вера на меня так поглядывала… страшно!
«Это секта! — подумал Валерка. — Ее заманили в секту. А Вера, конечно, эту секту возглавляет. Они какие-то солнцепоклонники, раз кричат про пресветлое солнце. А тех, кто к ним попадает, они одурманивают, чтобы ничего не помнили».
— А как ты оттуда сбежала? — спросил осторожно.
— Мне осина помогла, — сказала Ганка медленно, все так же глядя в стену. — Мы молиться залезали на деревья…
«Точно, секта!» — чуть не подпрыгнул Валерка.
— Деревья Веру слушались беспрекословно, все делали, что она прикажет, — снова заговорила Ганка, и Валерка воззрился на нее изумленно.
Да уж, изумишься тут! Деревья слушались беспрекословно! Да разве они живые?!
— А осина ее не любила, — продолжала Ганка. — Не знаю почему, но мне так казалось. Вера ее тоже не любила. Все приговаривала: «Будешь вредничать, отдам под топор!»
Валерка все понял.
«Она сошла с ума. Ее там свели с ума! Ее надо лечить!»
— И вот в тот день… — сказала Ганка, но тут дверь открылась, и появился Сан Саныч, очень бледный и совершенно трезвый, уже в форме, с кобурой на поясе.
— Мне надо ехать, — буркнул он. — От тех по-прежнему нет известий, там все их начальство уже с ума сходит. Приказано поехать на остров.
— На остров… — повторила Ганка, словно эхо.
— Надо посмотреть, что там и как, — продолжал Сан Саныч. — Да я бы и сам поехал. Чувствую себя дезертиром. Как это я вчера так оплошал… Был бы с ними, ничего бы не случилось.
— Да, может, еще и теперь ничего не случилось, — заикнулся Валерка.
— Случилось, случилось, — мрачно пробубнил Сан Саныч. — Я чувствую. Короче, я еду.
— Я тоже! — заявил Валерка.
Сан Саныч посмотрел на него как на ненормального.
— Еду! — решительным петушиным голоском выкрикнул Валерка. — Там же все секретно… и ты никого позвать не можешь, я знаю, ты никому ничего не должен рассказывать. Но как одному ехать?! Я буду ждать тебя в лодке. А вдруг и ты… вдруг и с тобой что-то случится… и знать никто ничего не будет!
Сан Саныч смотрел в сомнении.
— Я с вами пойду, — вдруг сказала Ганка.
— Обозом двинем? — рявкнул Сан Саныч. — Спятили оба?!
— Я вас могу по острову провести, — Ганка и бровью не повела. — Я остров помню! Я там все знаю!
— Убиццо… — простонал Сан Саныч. — А как тебя вообще туда занесло?! Зачем?!
— Этого не знаю, — покачала Ганка головой. — Зато знаю, как убежала. Меня осина сбросила в воду. Я плыла, а Вера кричала: «Что ты надела, проклятущая?! Отдам тебя Урану под топор!»
— Урану?! — хором спросили Валерка и Сан Саныч.
Ганка замерла, водя глазами с одного на другого, потом закричала:
— Да! Урану! Я его не помню, но голос его помню и помню, что всегда боялась и ненавидела его!
Она вскочила, схватила Валерку за руку. Он тоже поднялся — и с неудовольствием обнаружил, что Ганка чуть выше его. А вчера была одного с ним роста.
Вот невезуха… Она, наверное, вымахает под метр восемьдесят пять, будто какая-нибудь модель, а у него наследственность плохая: родители оба маленькие. Правда, Сан Саныч довольно высокий… может, Валерка в него пойдет?
— Уран, — задумчиво повторил «довольно высокий» Сан Саныч. — Остров… Все же не пойму — остров последний месяц все время просвечивали со спутника, и никого, кроме этих Беловых, там не было. Почему не видели других людей?!
— А мы там были не людьми, — выдохнула Ганка и заплакала.
* * *Насилу отбились от летучей нечисти! Бета, правда, раз не выдержал, полоснул лазерным лучом. Но только листья на ближайших деревьях съежились, а завесу мошкары этот луч пронзил словно игла: она раздвинулась было, да тут же сомкнулась вновь.
Пришлось лезть в воду, скидывая на ходу одежду.
Мошкара еще пометалась грозно, а потом вся разом полетела в лес. Тучи ее какое-то время еще метались меж стволов, падали оземь, взвивались к вершинам, и чудилось, лес клокочет возмущенно.
Страшно было выбираться на берег, но не рыбы же, не ихтиандры — век в воде сидеть!
— Что это ее разобрало? — стучал зубами, одеваясь, Гамма.
— Ты о ком? — спросил Альфа.
— Да об этой, о Вере Беловой, — ответил Гамма.
И осекся.
Вера?!. Но ведь именно это слово или имя слышали они нынче утром, когда вдруг грянул неземной хор! Неужто никто не обратил на это внимания? И Гамма зачастил:
— Как же вы не заметили, что это она все устроила! Она разгневалась, когда мы сказали, что с ее сыном хотим поговорить, а главное — об экспертизе голоса! Разгневалась — и наслала на нас эту жуткую мошкару! Да еще спасибо, что не змей каких-нибудь!
Бета, хмыкнув, отвел глаза, Альфа же, наоборот, тяжело поглядел на Гамму.
Конечно, он скорее откусил бы себе язык, чем признался подчиненным… но, как ни странно, ему тоже почудилось, будто мошкара набросилась на них по злой воле той женщины.
Дико, глупо — да, но… Черт знает что лезет в голову на этом острове!
Ладно, дело не ждет. Во-первых, нужно обойти остров по периметру. Может, какой след пропавших и отыщется. Во-вторых, найти жилье этой женщины. И попробовать договориться.
Спустя час, усталые, разочарованные пустыми поисками, они набрели на озерцо, лежащее среди поляны. Озерцо напоминало живой, дышащий овал. Всем хотелось напиться, но Альфа знаком приказал открыть свои термосы и пить свою воду. Что-то в этом озере было… не то!
Донимала охота бросить туда камень, но Альфа почему-то не решался. Казалось бы, нет ничего особенного в том, чтобы в воду камень бросить, но там была явно не вода. Словно дым какой-то наполнял озерко! И совершенно непонятно было, глубокое оно или мелкое.
Наконец осмелился. Велел своим залечь за деревьями, а сам швырнул камешек (небольшой, деликатный, как осторожный стук в дверь) чуть не в середину — и плюхнулся в траву, закрывая руками голову.
Ждал взрыва какого-нибудь, но ничего не произошло. Стояла прежняя, пронизанная трелями ветра и птиц тишина.
Альфа посмотрел на озерко. В самом деле, ничего страшного не случилось. Ну, легкая белесая дымка чуть выше поднялась. А так — ничего.
Ну и хорошо. Лучше уйти отсюда поскорей.
И они снова пустились в путь.
Остров оказался больше, чем можно было судить по снимкам, сделанным со спутника. Но вскоре Альфа отгадал загадку: они шли по тропе, а та отнюдь не была прямой и торной дорогой. Тропа все время петляла, выписывала какие-то завитки и кренделя, оттого одни и те же места попадались им по нескольку раз.
Можно было подумать, что тропа нарочно сбивает их с пути.
Но Альфа предпочитал так не думать. Этак ведь вообще невесть до чего додуматься можно!
Они шли, шли… Потом Альфе надоело слушаться тропы, и он сошел в траву.
Трава немедленно начала спутывать ноги. Тоже как нарочно!
Пришлось вернуться на тропу и снова подчиниться ее прихотливым извивам.
Остановились передохнуть и перекусить. Солнце стояло уже высоко.
Альфа попытался позвонить Черкизову — связи не было. С Москвой тоже не удалось соединиться. Значок Сети на дисплее мобильника то маячил, то исчезал.
— Черкизов говорил, что у этих Беловых даже мобильников нет, — напомнил Бета. — Понятно почему.
— Да, неудачно… — проворчал Альфа.
— Слушайте, товарищи, — вдруг сказал Гамма. — А вам не кажется, что мы здесь уже проходили?
Осмотрелись. Слева за деревьями виднелась река. Справа сквозило что-то белесо-зеленоватое.
Да ведь там, за деревьями, та же самая поляна с туманным озером, сообразил Альфа.
Приплыли!
— Я устал, — сердито сказал Гамма и плюхнулся в траву. Но тут же подскочил, оглянулся.
— На муравейник угодил, что ли? — усмехнулся Альфа. — Смотреть надо, куда сади…
И осекся. И так же, как Гамма, уставился на земляной холмик, еще не поросший травой.
Это не был муравейник — это был холм, насыпанный руками человека. И он здорово напоминал могилу.
— Нашли? — хрипло спросил Бета. — Неужели нашли?
— Что-то мы точно нашли, — согласился Альфа. — Вопрос, что именно.
— Нет, ну не могут они быть там зарыты! — вскричал Гамма. — Со спутника же на полтора метра вглубь остров просветили!
— Но что-то тут определенно зарыто, — пробормотал Альфа и отстегнул с пояса саперную лопатку в чехле.
Один взмах, другой…
Оказалось, яма была заложена кусками дерна, перевернутого травой вниз. Его быстро расшвыряли и тупо уставились на синий шелковый халат, небрежно скомканный и испачканный землей. Под халатом лежала женская трикотажная серая пижама. От нее исходил неприятный запах земляной сырости. Какая-то рыжая многоножка вылезла из складок и чесанула невесть куда, но Гамма успел припечатать ее каблуком.
Но это было только начало. Когда вынимали ту одежду, которая лежала под пижамой и халатом, оттуда так и полезли отвратительные насекомые. И черви, и многоножки, и какие-то белесые склизни, и даже бледные круглые слепые пауки, похожие на нарывы, готовые вот-вот лопнуть.
Все трое приехавших на остров многое повидали в жизни, но сейчас омерзение взяло всех неодолимое, до рвотных спазмов в горле! Больше всего Альфе хотелось выжечь всю эту гадость лазерным лучом, но тогда сгорела бы и одежда, а это было не просто полусгнившее тряпье — это были вещественные доказательства. Одежда тех самых людей, которых они искали!
Альфа наизусть знал описания всех вещей, в которых были пропавшие, от синего халата Марии Серегиной до адидасовских штанов Павла Привалова. И все это теперь лежало перед ними, сваленное в яму в разное время и находившееся, как говорят судмедэксперты о трупах, «в разной стадии разложения». Штаны Привалова, к примеру, сплошь заплесневели, а вещи Серегиной просто отсырели. Ну да, она же пропала еще не столь давно…