— Вера! Вера!..
— Вот оно! Началось! — хрипло выдавил Альфа.
Люди рухнули наземь, будто под обстрелом, уткнувшись в тяжко пахнущую траву, не смея поднять голову, пока не отгуляло над ними это рассветное многоголосье, совсем не похожее на обычные птичьи распевки. И даже мгновенный дождь, упавший с неба и стремительно исчезнувший, не заставил их шевельнуться.
Они долго так лежали, пока не утихли небеса, поющие на все лады. Да и потом, наверное, с полчаса не могли заставить себя встать.
Наконец, стыдясь своего оцепенения и страха, кое-как поднялись на ноги.
В эту минуту деревья впереди расступились, и на тропу вышла женщина.
На ней было просторное платье, вернее какой-то балахон, слишком свободный для ее высокой, тонкой фигуры. Волосы, светлые, выгоревшие чуть не до белизны, были заплетены в косы и уложены вокруг головы короной.
Она приближалась неспешно, слегка касаясь рукой стволов, и вокруг начинали звучать негромкие голоса, как будто она колоколов касалась.
Наваждение, конечно!
Наконец женщина остановилась неподалеку, опустив руки и чуть склонив к плечу голову. Солнце едва проникало сквозь кружево ветвей, и все вокруг казалось зеленоватым. И даже какой-то зверек, похожий на зайца, выскочивший было на тропу, но сразу прянувший в кусты, тоже показался зеленым!
Приезжие настороженно молчали, но наконец Альфа заговорил:
— Здравствуйте, мы приехали задать вам и вашему сыну несколько вопросов.
Она молча обвела взглядом всех по очереди, и каждый, встретившись с ее спокойными, очень светлыми глазами, вновь, как удар ветра, ощутил сумятицу цветочных вздохов, трепет трав, суету листвы на деревьях…
— Чего молчите? — торопливо сказал Альфа, чтобы развеять эту муть. — Хоть бы поздоровались.
У нее и ресницы не дрогнули.
— Может, она глухая? — спросил шепотом Бета.
— А леший ее знает, может, и глухая, — пожал плечами Гамма. — Будем надеяться, что хоть сын не глухой и не немой.
— Сын говорить умеет! — кивнул Альфа. — Кто ж еще там, в лодке, соловьем разливался? Надо будет, конечно, экспертизу голоса провести, но… Эй, вы куда это?
В ответ на слова Альфы глаза женщины вспыхнули, потом она резко повернулась и пошла прочь. Она уходила, а в лесу ощутимо темнело, как будто в такт ее шагам постепенно гасли какие-то зеленые свечи, и вот меж деревьев уже сгустилась тьма.
— Стойте! — грозно возопил Альфа, но женщина только раздраженно отмахнулась — и, словно повинуясь этому жесту, из травы вдруг прянула мошкара! Шевелящаяся серая завеса скрыла высокую фигуру — и обрушилась на людей.
* * *Валерка приоткрыл один глаз — и не поверил ему.
Для надежности приоткрыл второй глаз…
Либо и этот врал, либо электронные часы телевизора и в самом деле показывали одиннадцать.
Да, крепко же спал жаворонок Валерка Черкизов!
И уснул одетым. И телевизор не выключил. Диск торчал из дивидишника, будто насмешливо высунутый язык.
Валерка сбегал в ванную, потом прошмыгнул на кухню под аккомпанемент алчного бурчания в животе. Поел вчерашнего неиссякаемого пирога, выпил чаю.
В доме стояла тишина. Или все уехали, или все спят.
Вскоре выяснилось, что и уехали не все, и не все спали. Судя по тому, что в доме не оказалось гостей, а под окном — их машины, уехали именно они. Зато на диване в гостиной обнаружился Сан Саныч, спящий столь крепко, что Валерка долго не мог его разбудить.
— Это же ужас, — жалобно стонал спустя полчаса Сан Саныч, с трудом пересев на стул и вливая в себя чашку за чашкой крепчайший кофе, который еле успевал подавать Валерка. — Это же ужас… Наверное, они, эти секретные товарищи, особую тренировку проходят, как пить. Или, может, таблетки такие специальные принимают, чтобы не пьянеть… Я уже лыка не вязал, а они — как стеклышки. Даже не заметил, как вырубился. Видать, они меня разбудить не смогли и сами уехали. Ах, неладно… Неладно!
Тут Сан Саныч взглянул на часы — и едва не свалился со стула, на котором и так с трудом удерживался.
— Что?! Двенадцатый час?! А они еще не вернулись? Собирались быстро управиться. Что-то не так пошло?.. Надо позвонить!
Он набирал то один, то другой, то третий номер, но телефоны Альфы, Гаммы и Беты молчали.
— Может, пора ехать выручать? — пробормотал Сан Саныч. — Или подождать? — Он с тоской покосился на покинутый диван. — Ладно, еще полчасика покемарю — потом посмотрим.
И, вновь перебравшись на диван, замер.
Валерка убрал со стола, послонялся по комнатам и в кабинете Сан Саныча нашел несколько листовок с Ганкиной фотографией и надписью: «Разыскиваются те, кто знает эту девочку». Ганка на фотографии почему-то помладше выглядела, будто ей лет восемь всего, но все равно была очень хорошенькая.
Валерка немножко на нее полюбовался. Потом взял один плакатик и осторожно унес к себе в комнату. Сложил и спрятал в книжку, которая лежала в дорожной сумке.
Очень хотелось сбегать на берег, к Ганке, но было страшно. Страшно наткнуться на Юрана!
Еще Валерке очень хотелось сейчас оказаться дома — в Нижнем. Но рейсовый автобус отправлялся от Городишка в семь утра. Он уже далеко! Конечно, есть еще проходящие, если проголосовать — обязательно возьмут, но… Как Сан Саныча бросить? И опять же — вдруг пойдешь да на Юрана наткнешься?
Лучше отсидеться.
Около калитки зазвенел звонок, и Валерка вышел на крыльцо. Наверное, гости вернулись. Ну и хорошо, а то дядька беспокоился.
Начал спускаться с крыльца — и спохватился: надо было сначала Сан Саныча разбудить, а то неловко получится, если «секретные товарищи» увидят, что он все еще спит. Начальник городской полиции, а в полдень — в горизонтальном положении!
Валерка замешкался, затоптался на месте. Звонок брякнул снова, а потом Ганкин голос нетерпеливо крикнул:
— Валерка, иди сюда! Открой, ну!
Ганка пришла! Вот здорово!
Он помчался было к калитке, но внезапная мысль заставила замереть.
Откуда Ганка знает его имя?.. Валерка ей не говорил, как его зовут! Зато сказал Юрану.
Урану.
Это Ганкин голос. Но это не она, это Уран пришел. Это Уран пришел за Валеркой!
Уран. Какое ледяное, мертвенное слово…
— Валерка! Ну открой, слышишь? Это я, Ганка!
Голос стал громче, нетерпеливей.
Валерка плюхнулся на асфальтированную дорожку и вцепился в траву, росшую по обеим сторонам.
Нет. Он не сдвинется с места. Пусть Уран орет, пока голос не сорвет.
Звонок снова залился.
— Кто там? — хрипло спросил с крыльца Сан Саныч. — Валерка, открой, чего сидишь? Упал, что ли?
Сан Саныч протопал мимо, вздернув племянника на ноги, и толкнул калитку:
— Чего не входите, тут не заперто.
И замер. И онемел.
Валерке не было видно, кто там за калиткой.
Может быть, кажется, что никого, как в лодке!
— Сан Саныч! — заорал он в ужасе, и тот медленно обернулся.
Лицо у него было озадаченное.
Посмотрел на племянника невидящими красными глазами, потер лоб, опять повернулся к калитке и растерянно спросил:
— А вы к кому?
И тут Валерка разглядел краешек знакомого линялого плаща.
Ганкин плащ! Это все-таки Ганка!
Валерка рванул к калитке — и замер так же, как Сан Саныч.
Вроде бы да, Ганка. А вроде бы и нет… Она как-то подросла за ночь и теперь была, наверное, чуть выше Валерки. И еще больше похорошела. И чуточку старше выглядела. И вообще была какая-то на себя — вчерашнюю — непохожая!
А может, это Уран напялил на себя ее плащ и превратился в нее, но не совсем, не до конца?..
— Чего вы так смотрите? — спросила Ганка смущенно, трогая короткие черные волосы, пышным, кудрявым облаком окружавшие ее голову.
— А, да ты постриглась! — догадался Валерка. И, словно его стукнули в лоб, вспомнил, откуда Ганка знает его имя. Он же Фане говорил: я, мол, Валерий Черкизов, племянник Сан Саныча.
Во, у страха глаза велики, совсем память отшибло.
— А мне твои косы так нравились… — проговорил он с сожалением.
— Мне тоже, — кивнула Ганка, смущенно косясь на Сан Саныча, который по-прежнему не сводил с нее глаз. — Но я не стриглась, честно, это как-то самой собой сделалось. Я вчера вечером вдруг подумала: что это я хожу как бомжиха? Ну и помыла голову. Потихоньку взяла у Фани шампунь. — Она заговорщически хихикнула. — А волосы раз — и стали короткими.
— Вылезли? — с ужасом предположил Валерка. — Может, в бутылке от шампуня была какая-нибудь серная кислота?
— От серной кислоты она бы облысела до костей черепа, — пробурчал Сан Саныч и, бросив на Ганку испытующий взгляд, пошел в дом.
— Ничего они не вылезли, — сердито сказала Ганка. — Просто намылила я длинные волосы, а когда сполоснула, они уже были короткие. Понятно?
Валерке ничего не было понятно, но он отлично знал, что некоторые девчонки любят плести всякие байки про свою внешность. Например, когда в их класс пришла Ритуля Петухова, все поразились, какие у нее зеленые глаза. Совершенно необыкновенные! Конечно, все пацаны в нее сразу влюбились, а девчонки начали умирать от зависти. Но на другой день у нее вдруг начали болеть и слезиться глаза, она их терла, чуть не плакала, стала у Мадам Жужу, учительницы французского, отпрашиваться домой, а та как ляпнет:
— Ничего они не вылезли, — сердито сказала Ганка. — Просто намылила я длинные волосы, а когда сполоснула, они уже были короткие. Понятно?
Валерке ничего не было понятно, но он отлично знал, что некоторые девчонки любят плести всякие байки про свою внешность. Например, когда в их класс пришла Ритуля Петухова, все поразились, какие у нее зеленые глаза. Совершенно необыкновенные! Конечно, все пацаны в нее сразу влюбились, а девчонки начали умирать от зависти. Но на другой день у нее вдруг начали болеть и слезиться глаза, она их терла, чуть не плакала, стала у Мадам Жужу, учительницы французского, отпрашиваться домой, а та как ляпнет:
— Петухова, ты просто пойди в туалет, сними линзы и глаза хорошенько промой. Линзы надо обязательно иногда снимать, разве ты не знаешь?
Ох, как хохотали в классе! Ритулю потом чуть ли не целый месяц спрашивали, сегодня у нее линзы или нормальные глаза, которые оказались самые обыкновенными, серыми. А с изумрудными линзами Ритуля просто хотела покрасоваться.
Может, и Ганка нарочно говорит, что не стриглась? Да ладно, пусть что хочет говорит, Валерка так рад, что это она, а не жуткий Уран!
Ну и вообще рад, что она пришла…
— Пошли чай пить, — сказал он весело. — У нас еще пирог вчерашний остался. С вишнями. Баба Катя его испекла метр на метр, никак съесть не можем. Хочешь?
Тут же он спохватился, что как-то неловко получается: вроде он пытается Ганке объедки скормить. Как бы она не обиделась!
Но Ганка не обиделась, а пошла с Валеркой на кухню и с удовольствием ела пирог и пила чай.
Потом пришел Сан Саныч, налил себе кофе и сел в углу. Вид у него был по-прежнему несколько обалделый. Особенно когда он смотрел на Ганку.
— Слушай, а тебе в плаще не жарко? — спросил Валерка.
— Жарко, — кивнула она. — Только мое платье совсем порвалось, а больше носить нечего.
Валерка прикинул, сколько у него осталось денег. Рублей пятьдесят вроде. Можно на пятьдесят рублей купить девчонке платье? Вряд ли…
Однажды Валерка видел ценник от маминого нового платья, и там стояла цифра — четыре с половиной тысячи рублей. А платье было даже без рукавов и без оборочек каких-нибудь, черное, короткое.
Ерунда какая-то. За что деньги выброшены, совершенно непонятно!
Конечно, платья для девчонок должны быть дешевле, но все равно в пятьдесят рублей не уложиться. Тем более что в Городишке единственный промтоварный магазин закрыт и даже заколочен, надо ехать в район, а это значит, и на автобус деньги понадобятся.
Может, у Сан Саныча взаймы попросить?..
— Да это ерунда, — сказала Ганка. — Подумаешь, платье! Я почему-то так быстро расту, Фаня ругается. Скорей бы меня уже кто-нибудь нашел, честное слово! Но знаете, Сан Саныч, я немножко стала что-то вспоминать про себя! Мне кажется, я из Москвы.
* * *Вчерашний день прошел впустую. Уран засмотрелся в чистые небеса, которые казались особенно прозрачными над тяжелой периной тумана, налегшего на Городишко, реку, остров. Именно за близость к небу он еще больше любил свою работу врачевателя деревьев. Целыми днями осторожно состригал с них сухие и больные ветви, иногда даже оставался ночевать там же, под облаками и звездами. Он любил высоту и воду, он любил деревья, которые сделали зелеными его глаза, раньше такие же светлые, как у матери, но не любил землю.
«Только не в землю, только пусть не зарывают! — смятенно думал иногда. — Под ветром, под солнцем, под звездами — если когда-нибудь я все же умру!»
В свою смерть не очень верилось. Хотя он часто видел гибель природы и мстил за нее как умел.
В тот день Уран, задумавшись, совсем забыл о времени, забыл, что собирался привезти на остров еще одного зеленого зайца. Из страны заоблачных мечтаний его вернул голос, выкрикивавшей слова молитвы, которой начинался и завершался световой день на острове.
Уран слетел с дерева, почему-то сразу решив, что это Маша, даже не дав себе труда задуматься, почему у нее такой странный голос.
Это не могла быть Маша! Просто не могла! Конечно, на острове все зеленые зайцы, маленькие, хорошенькие, пушистые и ласковые, казались Вере и Урану детьми, но это только казалось…
Уран решил, что ошибся. Он так много думал о пропавшей Маше, что вполне мог ошибиться. Да еще встреча с этим мальчишкой, племянником начальника полиции, вскружила голову, показалась такой удачей! Уран давно искал случая подобраться к этому негодяю Черкизову…
Вообще-то Уран старался не трогать браконьеров, прекрасно понимая, что человек должен чем-то питаться, что жить у реки и не кормиться ее дарами невозможно. Лишь бы не ловили икрянку до срока в нерестилищах, лишь бы не теряли головы от жадности! Но начальник полиции беззастенчиво пользовался своей властью, своим положением и дружбой с рыбинспекторами. По ночам ватага этих дружков на катерах рыбнадзора добиралась до нерестилищ и ставила сети. Беременных самок стерляди брали сотнями, потрошили, чуть подсоленную икру немедленно увозили «своим» перекупщикам в Москву, а спустя некоторое время, закоптив, туда же отправляли рыбу.
Черкизов заслужил кару! Но начальника полиции очень трудно было застать одного. Кроме того, даже эти оголтелые, привыкшие к безнаказанности браконьеры не уходили на свой разбойный лов в туман. А туман был Урану необходим!
Мать умела при особой надобности вызывать туман из маленького озерка в самом центре острова. Это было очень трудно, однако озерко ее слушалось. А Уран такого не умел. Ему, чтобы действовать, нужен был именно большой природный туман!
И вот наконец возникла возможность подобраться к Черкизову. Именно в туман. Его племянник появился весьма кстати.
Но Уран упустил свой шанс. Не повезло! Приехали какие-то люди — похоже, большое начальство. Пришлось уносить ноги, пока Валерка не заподозрил неладное.
И Уран был вынужден возвращаться ни с чем…
Когда он добрался до берега, туман уже рассеялся. Река лежала тихая-тихая, как шелковый платок, ни волна не взволнуется! И только под лодкой-самоходкой играла рябь.
Уран всмотрелся в глаза лодки. Открытый был полон тревоги, веко закрытого подергивалось.
Лодка нервничала! Значит, что-то неладное случилось, пока не было Урана.
Эх, жаль, лодка не умела говорить! Все-таки некогда она была рыбой, которую Вера уговорила послужить сыну лодкой, а рыбы, к несчастью, немые.
Уран вошел в лодку и попросил отвезти его домой, на остров. Он был угрюм, чувствовал себя больным. Неудачи вообще плохо на него действовали!
Причалил в другом конце острова, не там, где обычно. Никого не хотел видеть — ни зеленых зайцев, ни даже мать. Пусть уж отведет вечернюю молитву, тогда он появится.
И вдруг Урана точно ударило запоздалым вопросом! Откуда, ОТКУДА девочка могла знать слова островной молитвы? Ее не слышал ни один человек, кроме Урана и самой Веры. Молитва была предназначена для деревьев, травы и цветов, неба, солнца, земли и воды. Для острова и его обитателей, зеленых зайцев.
Откуда ее знала неизвестная девочка?
Уран снова и снова убеждал себя, что Маши нет в живых. Она утонула! Он сам видел, как разошлось в воде зеленое тельце! И помнил, как в ярости набросился на осину, которая нарочно — мать в этом не сомневалась! — уронила Машу в реку.
Они с матерью редко рубили деревья, даже уже совсем старые, сгнившие норовили вылечить, спасти, — но молодую, крепкую, высокую осину Уран изрубил с наслаждением. И сжег, и пепел по ветру развеял! Это была справедливая кара за предательство!
Да, Маша погибла, утонула, сомнений нет.
И все же…
Уран решил с самого раннего утра начать поиски этой девочки. Просто чтобы убедиться, что это не Маша. Он умел повелевать людьми, когда начинал говорить с ними голосом самого дорогого для них человека, самого любимого или того, о ком они беспокоятся, кого ждут… они повиновались беспрекословно!
Уран и сам не понимал, откуда узнает, каким голосом надо говорить, как это у него получается. Ну, в нем и в матери было полным-полно того, что необъяснимо! Но он никогда не ошибался.
Не ошибется и когда найдет эту девочку.
Но где ее искать?! Народу в Городишке немного, но уж десятка три разнокалиберных девчонок наберется.
Придется поговорить с каждой. Уран надеялся, что легко узнает ее по голосу.
Он почти не спал, к матери так и не пришел, и, едва забрезжило, отправился в обратный путь. И только причалив к берегу около Городишка, сообразил, какую глупость спорол, так поспешив. Ведь еще все спят! Часа три до того, как оживут улицы!
Урана и самого клонило в сон, но в лодке спать было мокро, неудобно.
Прошел немного по берегу и забрался в старый, заброшенный дебаркадер [4], стоявший посреди обмелевшего галечного пляжа. Когда-то дебаркадер занесло сюда большой водой, потом она схлынула, но ни у кого не было охоты волочь обратно неуклюжее, тяжелое, никому не нужное сооружение.