– У многих есть голос, но нет того, что есть у настоящих звезд, то, что Вам помогло победить. Это и голос, и характер, и опыт, и знание медийного мира. Ведь люди не представляют себе, что такое шоу-бизнес и насколько труден в нем путь. Димочка, какую формулу успеха Вы бы рассекретили для новичка, желающего добиться успеха в шоу-бизнесе?
– Прежде всего человеку ничего не должно мешать. Его безудержному желанию успеха не должна помешать даже смерть близкого человека. Это желание должно быть сродни одержимости.
– Как Вами гордятся ваши родные? – спрашиваю я Димочку, намекая моей мамочке на то, что хвалить надо чаще.
– Я никогда не приглашал своих близких на конкурсы и концерты. Потому что мы настолько духовно близки, что переживание одного члена семьи передается всем. Вы знаете, что если в семье есть сын и дочь, то какое-то время сын больше общается с мамой, а дочь – с папой. Я на концертах не мог видеть свою маму. Я понимал, как она переживала. Мама не состоялась как музыкант, хотя пела в Казани в ансамбле и ее брали в консерваторию без экзаменов. Но она все бросила, потому что оказалась недостаточно стойкой. Так вот, я долгое время был в контакте с мамой. Когда она приходила на мои концерты, то переживала так сильно, что ее волнение передавалось мне, и я чувствовал себя скованно. Теперь все немного изменилось: мой самый лучший друг по жизни – отец. И все его наставления я выполняю. Мне всегда хотелось сделать то, что не сделали мои родители: мама не стала музыкантом, папа не смог водить машину. Он архитектор, конструктор. В детстве папа помогал мне решать задачки, у него настоящий большой ум, но плохая реакция. Я же все делал вопреки, для того чтобы реализовать их желания. Видите, куда меня все это завело, – рассмеялся Димочка.
– Вы в России самый дорогой артист, – нежненько залезаю в звездный кошелек. – Приятно быть самым востребованным?
– Видите ли, все эти разговоры в кулуарах о том, сколько я зарабатываю и сколько стоят мои концерты, меня расстраивают. Конечно, стремно говорить о том, что меня это не волнует. Но зарабатывание денег не должно стать главной целью. Это для меня не самое главное. Для меня самое главное – все делать от души. Именно то, что ты делаешь от души, сразу становится любимым твоими слушателями, потому что это правда. А правда, как мне кажется, всегда востребована.
– Давайте поговорим о звездной болезни. Я не вижу в Вас признаков звездной болезни. – Я внимательно вглядываюсь в умные глазки, но вижу только белки, зрачки и ресницы. – Но мне кажется, что звездная болезнь – это неизбежная реакция живого организма на обрушившуюся на него славу.
– Года два-три назад я был очень озадачен этой темой, – призналось «солнце», – постоянно делал какие-то открытия, вел дневники – их у меня уже штук десять собралось. Сейчас я сделал вывод, что звездная болезнь – это расхожее понятие, в которое многие заключают неправильный смысл. Это психологическое состояние, ответная реакция на частый обман, на предательство, на неуважение. Я, например, обращаюсь на «Вы» даже к трехлетним детям, потому что понимаю, что это организм, в душу которого не позволено открывать воображаемую дверь ногами. Я стараюсь вести себя так, как я бы хотел, чтобы относились ко мне. К сожалению, даже сейчас, при нынешнем моем статусе, я часто слышу в мой адрес фамильярные замечания, хочется, чтобы они были сдержанней. Хотя я понимаю, что каждый, кто смотрит на Диму Билана, видит в нем человека, защищавшего честь страны, а я это делал дважды, и автоматически становится моим братаном.
– Они столько раз видели Вас по телевизору, что считают очень хорошим знакомым.
– Конечно. Я пытаюсь делать скидку.
– Поговорим об очень опасном явлении, которое часто встречается в шоу-бизнесе, – о суициде и депрессии.
– О, my God! Я понимаю природу суицида. У меня иногда бывают подобные мысли, но к счастью, редко. С детства я помню фразу, услышанную от моих родителей: «Если ты хоть раз об этом подумаешь, то это обязательно случится». Не факт, что у меня какая-то предрасположенность, просто это связано с одиночеством. Например, ты выходишь на сцену, тебе плохо, ты потерял близких людей, и на сцене ты понимаешь, что тебе хочется быть рядом с этими людьми. Хотя это же состояние я могу выразить музыкой. Но так как меня слушает не один человек, а зрители, которые для меня являются друзьями, то после состояния эйфории уже за кулисами ты остаешься наедине с самим собой. Иногда это трудно объяснить.
– Одиночество – это, к сожалению, удел звезд. – Мне подумалось, что по теории пирамиды наверху просто меньше места. – Ведь вы все такие блестящие, талантливые, симпатичные, вы лучше многих и многих, а значит, обречены на одиночество.
– Когда говорят, что ты лучше многих и многих, то со временем ты начинаешь в это верить. Самое главное – не начать верить слишком рано.
– Ваши отношения с продюсерами изобиловали трагедиями и скандалами. Многим хотелось знать, что Вы испытали, когда потеряли своего продюсера Юрия Айзеншписа, и как пережили конфликт с другим продюсером Батуриным.
– Работая с Айзеншписом, я понимал, что это последний проект в его жизни. – Выражение Димочкиного лица стало суровее. – Это не цинизм, я действительно чувствовал это. Меня поражало его рвение, постоянная неуемность. В тот период моей жизни я понимал, что все сразу не делается. Нельзя думать в самом начале своего пути, что ты – гений. Ты должен понимать, что этот период твоего обучения только в будущем принесет тебе дивиденды. Я начал работать с Юрием Шмильевичем в 2001 году, учась на четвертом курсе. Многие спрашивали, почему я не требую с него больше, ведь он на мне зарабатывал кучу денег. Но я понимал, что я свое возьму. В последние два года для меня перестало быть важным то, что я имею. Важнее было спросить у Айзеншписа, как у него дела. Я понимал, что ему нужны положительные эмоции, потому чувствовал приближение финала. И чтобы сейчас ни говорили, мы плодотворно работали. Если бы Юрий был сейчас жив, он бы это подтвердил. Когда его не стало, я записал две программы, в которых выражал свои чувства. Месяца через четыре я решил, что больше не буду об этом говорить – с таким бездушным отношением столкнулся. Я помню, на панихиде в Доме кино, когда все собрались, я хотел сказать речь, но не смог. Второй раз в жизни я потерял человека, который был мне близок. Невозможно понять, что человек недавно жил, ходил, общался, и вдруг его не стало. Сначала не стало моего друга Леонида Нерушенко из группы «Динамит». Потом через пятнадцать дней умер Айзеншпис. На меня свалилось столько доселе неизвестных мыслей и эмоций, что я не знал, что с ними делать. Уже зная, насколько циничен мир шоу-бизнеса, я понял, что после панихиды все разойдутся и будут заниматься своими делами. Прочитав речь со второй попытки, я призвал людей быть настоящими, делать все искренне, говорить только правду. После этой встречи ко мне подошли некоторые известные персоны и сказали: «Дима, тебе не показалось, что эти слова могли кого-то обидеть?» Представляешь, как быстро люди самоопределились?
– Они имели в виду себя? – догадалась блондинка.
– Конечно! Я отменил концерты, меня осуждали. В эту историю вмешалась вдова Айзеншписа, которую я видел раза четыре и с которой у нас никогда не было никаких дел. Я знал его сына и уважительно к нему относился как к сыну моего продюсера. Моей сестре тринадцать лет, и я знаю, как общаться с детьми. С ними очень приятно общаться, потому что делятся с тобой непосредственностью, которая в жизни потом помогает. Я уверен и сейчас, что не должен был ехать на третий день на гастроли петь легкомысленные песни. Мне абсолютно этого не хотелось. Мне было неприятно, что с этих концертов люди будут зарабатывать деньги, к которым я особого отношения не имел. Даже если бы мне платили, я бы не согласился. Передо мной стоял выбор. Если бы я тогда участвовал в этих концертах, то юридически связал бы себя с людьми, с которыми раньше не имел дела. А для меня очень важно то, с кем я работаю.
В 1999 году я приехал на Новый год в Москву. С друзьями мы пришли в Golden Palace, где увидели Айзеншписа. В своей записной книжке я написал тогда: «Вот было бы здорово с ним работать». В то время в Москве царила творческая свобода, со всех концов Москвы звучала конъюнктурщина. Я же не мог себе этого позволить. Меня педагоги ругали, если я пел эстраду. После смерти Айзеншписа я не мог себе позволить работать с тем, кого я не знаю, кто бы мне диктовал свои условия. И на третий день после похорон я сделал свой выбор. Я ехал по Бульварному кольцу на машине, которую я заработал и которую впоследствии меня вынудили отдать.
– Наследники?
– Да. Я сделал выбор. Я встретился с Яной и ее супругом, и мы решили работать свободно, ломать стереотипы. Мы решили, что шоу-бизнес должен измениться, и он изменился. Это была Янина идея. Все нюансы мы продумывали с Яной. Все, что в этой семье творилось раньше и творится сейчас, – это не мое дело.
– Этот конфликт уже закончился?
– Я думаю, что эта история не может так просто закончиться. Ведь дело не только в Диме Билане. Дима Билан просто попал между двух огней. Я не очень рад этому факту, но мне нужно думать о себе и о своих близких, которые на меня надеются, которым я помогаю. Я не буду говорить, что у них сейчас происходит. Но что касается моих судов, то я их все выиграл. Хотя гонору было очень много.
– Вам обидно?
– Да, в последнее время я сделал много неприятных для себя открытий. Я впервые узнал, что такое суды, кто такие юристы. Это такая специальная профессия. Одним словом, хлопот было достаточно. Теперь я понимаю, как с этим бороться: нужно просто делать свое дело.
– А еще мне всегда хотелось узнать, что испытывает артист, стоя перед двадцатитысячной беснующейся толпой, которая рвет на себе одежду и бросает бюстгальтеры на сцену?
– Со стороны сцены это выглядит иначе. Когда я выступаю, я нахожусь в таком экстазе, испытываю такие чувства, которые трудно с чем-то сравнить. Я испытываю необыкновенный восторг, который невозможно описать. Иногда я даже не понимаю, что я делаю. Если в таком состоянии упасть на сцене, то это даже не больно. Если я испытываю чувство любви, то на сцене оно во сто крат становится сильнее. То есть если это оргазм, то это больше, чем оргазм.
– А что, бывает, что на сцене вы испытываете оргазм? – поразилась я.
– Похожее чувство, чувство эйфории. Поэтому когда я вижу людей в подобном состоянии, то я понимаю, что в данную секунду для них ничего не существует в другом месте, а только здесь, сейчас и только в этой компании.
– А как складываются ваши отношения с поклонницами, которые дежурят у вас под окнами?
– Звонки на мой телефон поступают постоянно. Даже в домофон постоянно звонят. Конечно, иногда это надоедает. Однажды мне нужно было рано вставать, чтобы лететь в Буэнос-Айрес, и мне в четыре часа утра звонила какая-то девушка, явно не в себе. Она не переставала звонить, я разозлился и пообещал вызвать милицию. Когда утром я вышел из квартиры, я обнаружил под дверью огромное письмо. Я понимаю, что руководит такими поступками. В последнее время я получаю сообщения следующего содержания: «Спасибо за то, что ты даешь нам веру в то, что в жизни все возможно». Я понимаю, что здесь не обошлось без американской мечты о восхождении – из грязи в князи. С одной стороны, все это невероятно, а с другой стороны – вполне возможно. Поэтому появляются люди, которым это помогает. Главное – чтобы люди не стеснялись об этом говорить.
– У вас есть суеверия и приметы, которые вам помогают или, может быть, мешают?
– Конечно. Есть такая примета всех артистов: если у меня что-то падает из рук – текст или сценарий, я его поднимаю и присаживаюсь на него. У меня же эта примета дошла до маразма: если у меня падает телефон, то я на него не сажусь – я его прикладываю сзади. То же самое с ключами или книжкой. Еще я очень боюсь летать на самолетах. Сейчас я летаю очень часто, поэтому возникает мысль: когда-то же это должно произойти, сколько можно летать без проблем? Я беру с собой в полет какие-то вещи. Сначала я делал это бездумно, потом на эмоциях, и в конце концов, я понимаю, что это все так шатко, что я иду по острию, и со временем я понял, что такое вера, что такое традиции, которых придерживаются люди. У некоторых людей, миллиардеров, с которыми ты общаешься, есть медиумы, которые им в чем-то помогают. Себя нужно чем-то подкреплять, потом что страшно стоять одному. Примет у меня много. Например, посмотрев в детстве фильм «Пункт назначения», я теперь не могу срывать бирки с чемоданов. Если кто-то мне их срывает, я их просто бью по рукам.
– Вы вспомнили про медиумов. А каким Вы сами видите Ваше будущее?
– Думая о будущем, оглядываясь на прошлое, я испытываю жуткий страх, потому что вспоминаю философское высказывание: «Осторожно, мечты сбываются!» Настолько захватывают мечты о будущем. В последнее время я постоянно об этом думаю. После того как мы общались с Руди Пересом на эту тему, сидя у него на кухне и кушая бесподобное мясо, приготовленное им по-аргентински. После этого общения и моих собственных размышлений мне вспоминается последнее событие – Евровидение. На самом деле все было странно. На каждой репетиции, на каждом выступлении происходила какая-то гадость, которая меня обезоруживала и выбрасывала за борт. То декорации не помещаются, то со льдом проблемы. Сколько раз мы все переделывали на генеральных репетициях! Я старался не думать, что это мне может помешать. Представьте, идет генеральная репетиция, все отработано и отрегулировано, я выхожу на сцену, принимаю позу, которую придумал за два дня до этого, начинаю петь, и вдруг выключается музыка. В зале в это время журналисты составляют портрет победителя. И это происходит именно тогда, когда я настраиваюсь думать только о победе. Будучи в Майами, я проезжал несколько незастроенных пустырей для домиков, между виллами Хулио Иглесиаса и Мадонны.
– Вы верите, что эти участки земли вас ждут?
– Я надеюсь на это, – улыбнулся Димочка. – Недавно снова проезжал мимо них, они еще не были застроены.
– Пока еще недвижимость в Америке недорогая, нужно брать. Главное – земля, а дом потом построите.
– Да, – улыбнулся своей мечте Димочка, – но не хочется к этой мечте привязываться. Хочется себя не потерять. Хочется прежде всего найти смысл жизни. Понятно, что все его ищут на протяжении всей своей жизни. Мне хотелось бы делать больше свободных шагов в стороны, чтобы они приносили удовлетворение и успех. Я уже не представляю свою жизнь без успеха. Хотя не хочется становиться типом, жаждущим успеха. Это не очень хорошо. Мне бы хотелось много чего попробовать. Попробовать себя в разных видах деятельности. Как и всем, хотелось бы иметь семью.
– Вы мечтаете о детках?
– Конечно.
– Мальчика хотите или девочку?
– Обоих.
– Вы уже придумали имена?
– Да. Если дочь, то будет точно Алиса. А если мальчик, то, наверное, Данил или Никита. Но до этого нужно дожить.
– Желтизна захлестнула телевидение, прессу и Интернет, – вспомнила я о наболевшем. – Если бы Вы поделились своей болью, может быть, им бы стало стыдно за то, что они делают?
– Наоборот, – усмехнулся Димочка, – это бы подтолкнуло желтую прессу писать еще больше. Ведь в прессе помимо несостоявшихся артистов есть еще несостоявшиеся журналисты, – снова широко улыбнулся мой собеседник. – Когда я работал с несбывшимися артистами, они мне не помогали, а мешали, навязывали свои мысли и идеи. Журналистика – непростая профессия, которую я пытаюсь понять. Многие вещи журналисты мотивируют тем, что если артист заявил о себе, стал известным, то, пожалуйста, будь известным до самого конца. В этом есть своя философия, но я не согласен, что нужно лезть в больницу, когда человек лежит там при смерти или тяжело болен. Журналисты считают, что люди должны об этом знать и сострадать своему любимому артисту. Но, по-моему, это не совсем правильно. Были и со мной неприятные вещи, на которые я стараюсь не обижаться, я пытаюсь их оправдать. Но как меня шокировало то, что творит пресса с Бритни Спирс в Америке!!! Она же не может водить нормально машину, потому что в ее окна лезут папарацци. И ее штрафуют за то, что она поворачивает в ненадлежащем месте. Папарацци становятся неотъемлемой часть твоего каждодневного обихода, атрибутом твоей популярности. И здесь нужно разобраться, что для тебя важнее. В нашей же прессе не хватает профессионализма, который выражается в...
– ...в проверке фактов, например, – подхватила я, – или когда журналист даже не выходит из дома, чтобы взять интервью, а придумывает все и делает вид, что интервью взял. У Вас есть возможность обратиться к читателям, которые держат эту книгу сейчас в руках, не только в подтверждение того, что интервью я честно брала специально для этой книги, но и для того, чтобы пожелать им чего-нибудь.
– Я бы хотел сказать, – Димочка широко улыбнулся, – что Лена Ленина – приятная собеседница, которой не все равно. И еще я хотел бы пожелать читателям прежде всего выбора. Дорогие читатели и слушатели, я вас люблю, как это ни странно звучит, и многими событиями в моей жизни я благодарен именно вам. Вы – это тот смысл жизни, который помогает себя реализовать, который дает желание жить и силы для новых свершений.
После того как Димочка рассказал мне все, я снова и снова задавала ему вопросы, требуя новых деталей, и когда, наконец, он уже не мог продолжать, так как ясно представил себе, что я просто пыталась увидеть, сколько времени ему потребуется, чтобы он рухнул передо мной на пол, он сдался и зевнул. Пришлось поцеловаться на прощание. Чтобы не злоупотреблять терпением звезды, поцеловала его всего один раз. Но долго-долго...
Глава тринадцатая
Юморист Гарик Мартиросян
О том, кто?