Имя Чивчукчак - длинное и для нашего языка непривычное - мы сократили втрое, оставили только одно слово Чак. Пес воспринял это безо всякой обиды, охотно стал откликаться и на Чака. А когда увидел, что мы чистим ружья, и вовсе повеселел.
В экспедицию мы возьмем двух собак - Чака и Дружка.
Вечером пошли к дедушке Петровану. Завтра за ним прилетит вертолет и увезет в Киренск. Там дедушка получит инструктаж от своего начальства, продукты для себя и всякие витамины для зверей и пернатых. А потом уж прямиком доставят его на ухожье - к избушке, которую он по старинке зовет заимкой. На все лето улетает дедушка Петрован.
- Дома-то у вас все утряслось? - спросил он нас.
Мы кивнули, помогая ему укладываться.
- Я ваших матерей обнадежил, сказал, что будете все время под моим доглядом. Так что вы дорогой-то поаккуратнее...
Заверили его, что будет все в порядке. Еще раз уточнили маршрут, места наших ночевок.
- Золотинка-то у тебя где? - спрашивает дедушка у Кольчи.
Тот бьет себя по внутреннему карману куртки.
- Как талисман, всегда со мной.
- Ну-ка, паря, отрежь от нее мне капельку.
- Зачем? - вылетело у меня.
- Чтобы сравнить, из одного гнезда они будут или нет, если я вдруг там раньше вас на самородочки натакаюсь.
Конечно, Кольча отрезал дедушке маленький кусочек. Самородковое золото как свинец режется. Ногтем на нем можно сделать глубокую царапинку.
11
Вот и настал день нашего отплытия. Все снаряжение мы помаленьку вечерами вынесли к Малиновому озеру и погрузили в спрятанный там в камышах шитик. Возьмем его на буксир, сами сядем в Кольчину дюральку. У него дюралька мировецкая - широкая, на шлюпку смахивает.
Встали очень рано, едва солнце показалось над тайгой. Мама меня отпустила без особого восторга, разумеется. Если бы не дедушка Петрован, мне бы не вырваться. Ванюшку родители считают человеком самостоятельным, а Кольче тоже пришлось уговаривать мать не один день. Отец сразу встал на его сторону и привел матери слова дедушки Петрована: "Тайга их живо научит мышей ловить!"
Встретились мы, как было условлено, у Кольчиных ворот, и, когда тот появился на улице, я закусил губу, чтобы не расхохотаться, а у Ванюшки по привычке вылетел "ништяк".
Вот это принарядился!
- Ты знатный охотник, а мы твои проводники! - сказал я.
Кольча только отмахнулся, озабоченно поглядел на часы, и двинули мы к озеру. С Чистюнькой связывает его узкая протока-курья.
На мне и на Ванюшке одинаковые брезентовые куртки и парусиновые брюки, заправленные в кирзовые сапоги. Что и говорить, бледновато выглядим мы рядом с Кольчей. На носу у Кольчи искрятся очки-консервы, вся грудь ремнями перехлестнута, джинсы с кожаными наколенниками и то место, на котором сидят, у них тоже кожей обшито. Как у кавалеристов времен гражданской войны. Рубашка на Кольче энцефалитка, ботинки горные, кованные железом. На поясе баклажка в чехле, охотничий нож в ножнах, транзистор-малютка, а на груди фотоаппарат и мощный морской бинокль. Да вдобавок ко всему наш Колокольчик цветастый платок на шею повесил, а на голову напялил какую-то модную шляпу со сжатыми по бокам полями, похожую на треуголку суворовских солдат.
Чак даже повизгивает от избытка чувств, он видит, что мы с ружьями и рюкзаками. Чак в диком восторге. А вот Дружок держится с большим достоинством, как и подобает держаться породистой собаке со знатной родословной. Подружились они быстро, легко и просто, но Чак сразу весьма недвусмысленно дал Дружку понять, что отныне старшим во дворе будет он и никому не позволит вмешиваться в его дела. Дружок перечить не стал, хватило благоразумия.
Сели молчком в дюральку, завели мотор и поплыли на озеро за шитиком. Сухой прошлогодний камыш стеной стоит по бокам курьи как спелая кукуруза. Стебли чуть ли не в черень лопаты толщиной. Набежит ветерок, и листья тихонько зазвенькают как стекляшки.
Потом опять тишина. От воды тянет сыростью и прохладой, как в знойный день из колодца.
Миновав кривунок, мы вылетаем на озерную ширь, и я успеваю заметить какую-то темную фигуру, шевельнувшуюся в нашем шитике, который выглядывал из зарослей камыша.
- Там кто-то есть!
Вот оно, начинается! У меня екнуло сердце. Ванюшка схватился за ружье, Кольча заглушил мотор, но лодка мчалась по инерции к шитику. Всполошились сидевшие на носу собаки. Кольча круто развернулся, чтобы в шитик не врезаться, захрустел подмятый камыш, повалившись на нас. Меня больно ударило ветками по щеке как наждачной бумагой. Ванюшка чуть не вылетел за борт.
- Кто в шитике? - привстав, крикнул Ванюшка чужим от волнения голосом.
Лодка сильно качнулась, чуть не зачерпнув бортом. Погасив бег, она ткнулась в камыши метрах в двадцати от шитика.
- Галка! - Я даже икнул от неожиданности.
- Что ты там делаешь? - строго спросил Ванюшка.
Кольча взял весло и начал подгребать к шитику.
- Чего тебе надо? - рявкнул я Галке.
Она перелезла из шитика в свою берестянку, стоявшую у кормы борт о борт. Эту легкую лодчонку эвенки подарили в прошлом году Галкиной матери на День рыбака. Галка укрепила корму толстой фанерой и повесила мотор "Москва".
- Мальчики, я вас дожидаюсь...
Она сказала это таким тоном, словно стояла на улице в деревне, а не сидела в спрятанном нами шитике ранней ранью.
- Нас?! - удивился Ванюшка.
- Нет, папу Карло! - фыркнула Галка.
- Зачем мы тебе понадобились?
- Золото пойду с вами искать!
- Ништяк!
- А кто его потерял?! - Я вырвал у Кольчи весло и хотел трахнуть им по борту берестянки.
- Что я, дурнее паровоза? - Галка успела оттолкнуться руками от шитика, и весло мое булькнуло в воду далеко от ее берестянки. - Никуда вы от меня не денетесь, мальчики! - бросила она нам да еще нагло улыбнулась при этом. - Все равно я от вас не отстану!
У Ванюшки от такого Галкиного нахальства язык отнялся. Я искал глазами, чем бы запустить в нее, но ничего не попадалось мне под руку.
Кольча цеплял на буксир шитик.
- Заводи мотор! - гаркнул на него Ванюшка. - Чего рот разинул?!
- Есть, командор!
Кольча дернул за пусковой шнур. "Вихорек" послушно затарахтел, выплеснув синий дымок на воду. Дюралька наша дернулась и потянула за собой шитик, с хрустом вырвав его из камышей. Галка на своей легкой берестянке, похожей на индейскую пирогу, пролетела на моторе мимо нас как торпеда, обдав брызгами.
- Зануда! - бросил ей зло вслед Ванюшка, вытирая лицо рукой.
Надо же - вместе с нами золото искать наладилась! Вот почему она молчала...
12
Второй день идем по Чистюньке. Галка не показывается.
Хорошо назвали первые поселенцы речку нашу: Чистюнька. Как девушку ласково. И вообще нам здорово повезло с названиями: Малиновое озеро, гора Зорянка, Румяная падь... Кольча говорит, что стрельцы-утеклецы, обосновавшиеся здесь, были большими романтиками. И, видать, сразу пришлись по сердцу им эти места. В Румяной пади весной красно от жарков. Лезут они прямо из-под снега и точно прожигают, плавят его. Над Зорянкой утренняя зорька загорается, на Малиновом озере малины полно. Чистюнька - речка светлая, опрятная и совсем непохожа на таежную беспризорницу. Будто не по сограм да урманам она пробирается, а по городскому парку - такие чистые, ухоженные берега у нее. Большие деревья не нахальничают, не лезут к воде, давя друг друга, а почтительно остановились в некотором отдалении, широко распахнув небо над Чистюнькой: красуйся, реченька...
Но чем дальше уплывали мы от Басманки, тем больше менялась наша Чистюнька. Она стала сильнее, полноводнее. Сколько уж приняла в себя на наших глазах ручьев и речушек.
Берега тоже менялись. Появились на них высокие каменные завалы, напористее жмется к скалам кустарник.
По Чистюньке вылетели на Киренгу (по-эвенкски Большая Орлиная река). И сразу будто с глухой проселочной дороги попали на шумную автостраду: пароходы плывут, лесовозы, танкеры, лихтеры, мотоботы, буксиры, баржи, катера, плоты... Как экспрессы проносятся "Ракеты" на подводных крыльях. Тут все время надо держать ушки на макушке, а то затопчут эти скороходы-скоробеги или волна захлестнет. Мы прижались поближе к берегу как велосипедисты, вылетевшие на оживленное шоссе.
Я и раньше по Киренге плавал, но тогда она была не такая шумная. Это потому, что строители сюда пришли. Скоро здесь повиснет над рекой большой железнодорожный мост, и, перемахнув по нему Киренгу, поезда помчатся к другой таежной реке - Улькану, а по ее притоку выйдут к Байкальскому хребту. У нас в школьном музее висит огромная, во всю стену, карта, и на ней трасса обозначена красной цепочкой, по сторонам ее условными знаками нанесены полезные ископаемые, открытые геологами. Чего там только нет! Причем некоторые месторождения очень давно открыты, только никак нельзя было к ним подступиться. У северного склона Станового хребта, например, на семьсот километров тянутся мощные пласты каменного угля. Местами он выходит прямо на поверхность: черпай экскаваторами и вези! А возле угля будто на заказ по сторонам и железо, и марганец, и вольфрам, и алюминий, и олово... Природа расположила все это в кучке: стройте, люди, комбинаты, берите мои дары!
- Галка! - прервал мои размышления Ванюшка.
Я вздрогнул, оглянулся. С противоположного берега прямо к нам наперерез мчалась моторка. Сидевший за рулем Кольча свернул по знаку Ванюшки к песчаному плесу, вдоль которого мы шли. Вышли на берег. Моторка летит прямо к нам. Нет, это не Галка. Мужчина сидит в лодке. У меня отлегло от сердца.
- Славный парень! - радостно вскрикнул Ванюшка.
- Салют, чалдоны! - приветливо махнул нам еще издали рукой Славный парень.
- К нашему шалашу, хлебать лапшу! - весело пригласил Ванюшка нечаянного гостя, вытаскивая из дюральки свой рюкзак.
- Обедаем? - Я за своим мешком потянулся.
Кольча расстелил на утоптанном волнами песке байковое одеяло вместо скатерти. Причалил Славный парень. Улыбается, будто лучших друзей повстречал. На деревянном ялике у него висит тоже "Вихрь".
- Опять где-то разжился! - восхищенно заметил Ванюшка.
- Стройка века! - откликнулся Кольча, раскладывая на одеяле подорожники, как зовут у нас пирожки, шанежки и прочую домашнюю снедь, приготовленную путникам в дорогу.
Славный парень с удовольствием подсел к нашему "столу". Чай кипятить мы не стали: был у нас готовый в Кольчином термосе. Хватило по кружечке на всех. Перекусили с большим аппетитом. На вольном воздухе всегда все очень вкусным кажется, только за ушами трещит, как уминаем.
Я первым наелся и пошел к реке помыть руки. На берегу лежал синеватый камень-кругляш, зализанный волнами. Встал я на него, хотел к воде нагнуться да так и застыл, будто на пьедестале. На бензобаке мотора Славного парня в слове "Вихрь" у буквы "и" на самой макушке белела рваная щербинка скобочкой. Эмаль отскочила от удара.
Чудеса! У нас тоже такая же щербинка и тоже на букве "и". Сколько раз я ее пальцами прощупал, когда мы зимой ходили к Валюхе-горюхе в магазин мотором любоваться. Крошечная она, с пуговочку от рубашки. И только один ободок, скобочка.
Я кинулся к нашей дюральке. Никакой щербинки над буквой "и" у нас не было.
А ведь раньше-то она была! Куда могла деваться?..
Никуда! У нас другой мотор! Совсем не тот, который стоял всю зиму в магазине.
Откуда же он мог взяться?
Я отозвал Ванюшку и все ему рассказал. Он тоже запомнил хорошо ту щербинку. На радостях мы не обратили на нее внимания, когда мотор покупали. Не заметили, что ее уже нет.
- Что за ребус? - пожал плечами Ванюшка.
Он не стал гадать, пошел к Славному парню и прямо спросил у него, какой он мотор притащил Валюхе в магазин, когда из Басманки уезжал.
- Никакой, - помотал тот отрицательно головой, удивившись. - Над вами кто-то подшутил, чалдоны. Я какой купил у вас в деревне, на том и гоняю. А что?
- Да так, - уклонился от ответа Ванюшка. - Мы думали, у вас другой мотор.
- Нет. Тот самый.
Посидели еще немного. Славный парень сказал, что у него сегодня выходной, порыбачить он сюда приплыл. Тут щуки в заводи на спиннинг хорошо хватают.
- А вы куда? - поинтересовался он, когда мы стали прощаться.
- К дедушке Петровану, - ответил Ванюшка. - Поможем ему сена накосить для копытных.
13
С Киренги мы свернули на ее приток речку Кутиму и сразу будто в другую эпоху попали - в глубокую, глубокую древность. Безлюдье, тишина, дикие объяристые берега. Ванюшка выбрал удобное место, где можно спрятать лодки в тальнике, залитом водой. Мы загнали их так, что с речки ни за что не заметишь. Сами разлеглись на крутояре в траве, и Кутима лежит перед нами как на ладони. Далеко все просматривается в ту и в другую сторону.
- Если за нами кто-нибудь тащится, - рассудил Ванюшка, - засечем тут наверняка.
Эта история с мотором взволновала его не на шутку. Да и я тоже встревожился. А Кольча как ни в чем не бывало в книжку уткнулся. Он взял с собой несколько штук в поход. Кольча говорит, что скорее всего один мотор у Валюхи-горюхи был для кого-то припрятан, но потом положение изменилось или надобность в нем пропала, и она продала его нам. А может быть, тот человек от мотора сам отказался, всякое ведь бывает.
Мы с Ванюшкой другого мнения придерживаемся. Кольчина версия самоуспокаивающая. Мы считаем, что у Валюхи-горюхи мог быть вот какой альянс с Антошкой. Тот догадался, что мы пронюхали про самородки, по которым его вездеход топтался, и решил от нас отделаться. Он подсунул нам мотор с большими дефектами. Пускай, мол, заберутся они подальше в тайгу и покукуют там, а я разживусь золотишком и задам лататы. Могло быть так? Могло!
Как Антошка узнал, что мы за самородками отправляемся? Да очень просто. Мог догадаться, когда его дедушка про аварию выспрашивал. Могла и Галка Валюхе-горюхе проболтаться. Они дружат. Галка все время к Валюхе наряды шить да перешивать бегает.
- Отвлекитесь немного, - предлагает Кольча. - И так уж ум за разум... Вот послушайте, как описывают наши края первые русские путешественники. "Дика и неприветлива страна Кедра и Соболя. В ней все сурово, печально и угрюмо, хотя грандиозно и величественно. Суров климат, угрюма и молчалива тайга, неприветны необозримые пространства вод..."
Ждем час, ждем другой, третий. Кутима перед нами пустынна. Кольча уже скоро всю книжку одолеет.
Он читает, а я закрыл глаза, и возникают передо мной вереницей струги на таежной Кутиме-реке. Сидят в стругах крепкие, бородатые мужики в зипунах и кафтанах, подпоясанных кушаками. На чубатых головах у мужиков островерхие бараньи шапки, сбоку у пояса привязаны пороховницы, за кушаком нож. Одни на веслах сидят, другие полулежат, отдыхая, посасывают трубки. По правую руку у каждого длинная пищаль.
В кустах, подступающих к реке, слышатся подозрительные шорохи и всплески, треск сучьев, приглушенные голоса. Вжикнула вдруг острая стрела и расщепила весло, вонзилась в борт "пальма" - тяжелое копье с ножом на конце...
Кольча читает вдохновенно, будто слушаем его не мы вдвоем - я да Ванюшка, - а большая группа людей.
- "Одолень-трава! Одолей горы высокие, долы низкие, озера глубокие, берега крутые, леса темные, реки быстрые, пеньки и колоды. Одолей ты пулю ворога, стрелы каленые, копья острые, мечи булатные..."
Слушал я, слушал Кольчу и задремал. Ванюшка тоже, оказывается, прикорнул.
- Хорошенькое дело! - возмущенно растолкал нас Кольча. - Я стараюсь, читаю им, а они похрапывают.
- Никто на реке не появлялся? - протер кулаками глаза Ванюшка.
- Никого!
- Может, здесь заночуем? - поглядел я на солнце.
- Ни в коем случае! - запротестовал Кольча. - У нас же все размечено. Дедушка Петрован посоветовал для сегодняшней ночевки остров Сосновый. Он совсем рядом.
- А по мне так можно и тут, - лениво потянулся наш командор.
- Ничего себе заявочки! - с горьким изумлением воскликнул Кольча. Зачем нам график ломать, когда на это нет никакой причины?
- Прилип как банный лист! - нехотя поднялся Ванюшка.
14
К острову мы причалили еще засветло. Дедушка Петрован потому советовал нам на острове таборовать, что здесь во всех отношениях безопаснее: место высокое, гнуса меньше, да и никакой зверь не напугает.
Палатку мы поставили на песчаном бугре метрах в ста пятидесяти от берега. Вечер тихий. Ни малейшего дыхания ветерка. Воздух сделался такой густой, что, кажется, где-то поблизости сухую мякину ветром вздуло. Мошкара и комарье хороводятся. Таежники наши горько шутят в таких случаях: "Брось окурок - на землю не упадет. Завязнет в затирухе из гнуса!"
- Что бы мы без этой мази делали, парни! - подновил защитный слой на лице и на руках Кольча. - Намазался и как в броню залез!
Как-то странно ведет он себя, мне кажется, сегодня. Очень уж возбужденный какой-то. Я от него устал да и Ванюшка тоже. "Только тебя одного и слыхать!" - буркнул на него командор несколько минут тому назад и отправился за дровами для костра, а мне велел поискать зверобоя чай заварить.
- Мишаня, дай прогноз, - остановил меня Кольча.
- Дождя не будет, - сказал я. - Слышишь, чибис кричит?
Дедушка Петрован научил меня по всяким приметам погоду на завтра угадывать. Птицы помогают, травы, пчелы, цветы, деревья, собаки, дым от костра... и даже самолеты. Да, да! Самолеты, я не шучу. Если в небе белый след от самолета (инверсионный он называется) быстро начинает расползаться и рваться, как гнилая веревка, сразу во многих местах - жди ненастья. Сотни раз проверено.
Отошел я от нашего лагеря совсем недалеко и напал на полянку, усыпанную зверобоем. Потом пошагал к берегу смородины поискать. Тоже хорошая заварка получается, душистая. Набил листьями карман и прямиком хотел к палатке пробраться, да угадал в болото. Гляжу и глазам своим не верю: на чахлых кустиках осинника белые цветы. А кругом кочки, увитые поблекшей и спутанной прошлогодней травой, выбеленной дождями и снегом. Торчат из воды, как головы с неопрятной седой шевелюрой. Зеленая трава еще только-только пробиваться стала сквозь эту пышную, растрепанную ветрами шевелюру. В надвигающихся сумерках мне одному жутковато стало на этом чудном болоте с его диковинными цветами на осиннике. Но и любопытство держит, а то ведь скажи Ванюшке - засмеет. Подбираюсь по кочкарнику к кустикам.