– Вам срочно надо в больницу, – сказала Рената. – Вы можете потерять ребенка.
На самом деле можно было потерять не только ребенка, но и жизнь, но говорить об этом она не стала.
– Нет! – с неожиданной страстью воскликнула женщина.
И тут же сникла, словно этим восклицанием исчерпала все свои силы.
– Это необязательно случится, – успокаивающим тоном сказала Рената. – Но если вы не ляжете в стационар, то с большой вероятностью. Не буду утомлять вас терминами, – обернулась она к мужу, – но поверьте, откладывать госпитализацию нельзя.
Что у женщины гестоз, а в перспективе возможна и преэклампсия, было для Ренаты так же очевидно, как и то, что вне больницы ее с такими показаниями оставлять нельзя.
Женщина снова закрыла глаза, как будто взгляд на этот мир был для нее тягостным.
– Не хочет она в больницу, – так же уныло произнес муж. – Хоть режь ее. К врачу даже не хочет обратиться, понимаете?
– Понимаю, – серьезно кивнула Рената. В действительности подобное поведение за все годы ее работы так и не стало ей понятно, но сталкивалась она с ним в последнее время все чаще. – В воду собирается рожать? – понизив голос, спросила она у мужа.
– А как вы догадались? – удивился он. – Ну да. Наставника завела. Если бы хоть в ванну! Я бы дистиллированную воду налил, реанимобиль под окно вызвал – хоть как-то бы… А то ведь в море собирается, представляете? Наставник, сволочь, убить его мало, научил ее, что в Крыму чего-то там есть сакральное, и рожать поэтому надо в Черное море. А что там есть, в Крыму этом, кроме заразы?
– Скажите еще спасибо, что ее в священную реку Ганг рожать не отправляют. Вот там действительно зараза, причем экзотическая.
Несмотря на серьезность ситуации, Рената улыбнулась. Ее улыбка явно приободрила собеседника.
– Поговорите с ней, а? – попросил он. – Вы же врач, правильно? И, знаете, вы такое доверие вызываете… Поговорите, очень вас прошу! Я тут рядышком постою.
Он поспешно вышел из ротонды. Никакого желания беседовать с его женой Рената не испытывала. Она не ошиблась, вспомнив, что подобное отношение женщин к своей беременности встречается ей, как врачу, в последнее время все чаще.
Необходимость рожать в воду или в домашней постели, вокруг которой непременно следует расставить церковные свечи, или сидя на корточках, потому что так рожали наши мудрые предки, – всего этого она слышала от своих пациенток немало, и когда она это слышала, то думала только об одном: что у всех этих женщин словно бы вынули изнутри какой-то стержень, на котором держится здравость ума, живая ясность взгляда на жизнь, да и сама способность жить на этом свете. Переубеждать их было ей неинтересно, но делать это приходилось все же часто.
Женщина тем временем села. Лицо ее чуть-чуть порозовело.
– Прекратилось головокружение? – спросила Рената, садясь рядом с ней.
– Кажется, да, – неуверенно ответила та. – У меня не так уж часто обмороки бывают, зря Виталик говорит!
Виталиком, по всей видимости, звали ее мужа. Рената чуть заметно улыбнулась: горячность и извиняющиеся интонации, с которыми женщина пыталась объяснить свое возмутительное поведение, звучали обнадеживающе.
– А ваше имя можно узнать? – поинтересовалась она. – Иначе неловко разговаривать. Я Рената Кирилловна.
– Алевтина Иннокентьевна. Но лучше просто Тина.
Она была такая хрупкая, такая трепетная, что тяжеловесное имя и отчество ей в самом деле не подходили.
– Тина, ведь это у вас первая удачная беременность? – спросила Рената. Та молча кивнула. – И вы наверняка очень ее хотели?
Тина поспешно отвернулась. Можно было не сомневаться, что на глазах у нее выступили слезы. Точно так же можно было не сомневаться и в том, что беременности этой она не просто хотела, а мечтала о ней, как о самом большом счастье.
– Я… очень… – наконец проговорила она, снова поворачиваясь к Ренате.
Сквозь линзы слез ее глаза, и так огромные, казались еще больше.
– Тогда в чем же дело?
– В каком смысле – в чем? – недоуменно спросила Тина.
– Почему вы не хотите ее сохранить?
– Я не хочу?! – воскликнула она. – Да я же!.. Я ничего другого!.. Господи, да я только про ребенка и думаю!
– Не обольщайтесь на свой счет, – пожала плечами Рената. – Вы думаете не столько о ребенке, сколько о себе.
– Ну что вы такое говорите… – ошеломленно произнесла Тина.
– Что есть, то и говорю, – жестко отрезала Рената. – Вы, судя по всему, человек увлекающийся. Причем увлечения у вас определенного толка. И все эти возвышенные игры – роды в сакральную воду и прочее в том же духе – ваше очередное увлечение. Но одно дело – расставить у себя в квартире тарелочки с благовониями, и совсем другое – рисковать ради подобных увлечений жизнью своего ребенка. Это уже, извините, просто непорядочно.
– Но я же не хочу рисковать, – со слезами в голосе проговорила Тина. – Я же наоборот!.. Если бы вы знали, сколько у меня выкидышей было! А тогда ведь я и в больнице лежала, и все-все, что врачи говорили, делала. И все равно… Я потому теперь к врачам и не хочу… Ничего же они не могут! Только организм медикаментами травить. А наставник меня ободряет, – серьезно добавила она.
Последняя фраза была произнесена тоном наивного и немного – не слишком, но достаточно – капризного ребенка. Обходиться с такими женщинами было нетрудно, и Рената знала, что умеет это делать. Правильное сочетание доверительности и решительности в голосе – и их мысли потекут в нужном направлении.
– Возможно, никакие медикаменты вам не понадобятся, – уверенно сказала Рената. – Но постоянный медицинский контроль понадобится точно. Срок у вас, наверное, недель пятнадцать?
– Шестнадцать.
– Скоро ребенок начнет шевелиться. Вероятно, он уже шевелится, но вы этого еще не чувствуете. А шевеления его надо контролировать – нет ли у него гипоксии, то есть дышит ли он. Для этого даже одного стетоскопа мало, не говоря про сакральные выслушивания руками, которые, видимо, производит ваш наставник. Нужна допплерометрия, кардиотокография… – Тина слушала завороженно, как первоклассница, чуть не с открытым ртом. Непонятно, что именно так на нее действовало, Ренатин тон или медицинские термины, но это было и неважно – следовало ковать железо, пока горячо. Рената продолжила: – Может быть, понадобится небольшая терапия для маточно-плацентарного кровотока, но, повторяю, необязательно…
– А откуда вы узнали, что у меня дома тарелочки с благовониями расставлены? – неожиданно спросила Тина.
Откуда случайно встреченная в парке женщина знает, что такое допплерометрия и маточно-плацентарный кровоток, ее не заинтересовало.
– Вы не первая беременная, которая уповает на расхожую эзотерику, – сказала Рената. – И, к сожалению, также не первая, кто обращается к врачам слишком поздно.
– Я не знаю… – проговорила Тина. В ее голосе уже не слышалось ни горячности, ни слез. Она посмотрела на Ренату вопросительно. – Вы думаете, это поможет?
– Что – это?
– Если я к врачу пойду?
– Вы так говорите, словно речь идет о походе к чудотворной иконе, – улыбнулась Рената. – Обратиться к врачу – это просто норма. Житейская норма.
– А можно я к вам обращусь? – спросила Тина. – Вы ведь врач, правда?
– Правда, – кивнула Рената. – Но обратиться ко мне вряд ли получится. Я живу в Петербурге, сегодня уезжаю. Разве что когда рожать будете, – улыбнулась она, – можете к нам в больницу приехать. Если вам не покажется это странным.
– Мне ничего странным не покажется, – вздохнула Тина. – И Виталик меня куда угодно готов отвезти. Хоть в Англию, хоть даже на Марс. Да я и сама куда угодно готова… Я растерялась, понимаете? – Она шмыгнула носом, как маленькая. – Вот вы сказали, я увлекающаяся. А я не увлекающаяся, а просто подверженная влияниям. Виталик говорит, что я без царя в голове и что у меня нет характера. Но если вдуматься, у него и у самого его нет. Хотя он успешный и все такое.
Рената поняла, что разговор уходит слишком далеко от темы. Неизвестно, имелся ли царь в голове у Тининого мужа, но у нее самой такового не было точно, поэтому ее легко заносило куда угодно.
– Я попрошу вашего мужа, чтобы он вызвал «Скорую» прямо сюда, – не вопросительно, а утвердительно сказала она, вставая со скамейки. – И оставлю вам свою визитку. Если в самом деле надумаете в Петербурге рожать, милости прошу.
Правда, протягивая Тине карточку, Рената вспомнила, что сама к тому времени, возможно, будет уже не на работе, а в декрете. Да и вообще неизвестно, где она будет… Но сообщать об этом Тине она сочла необязательным. В конце концов, вряд ли та действительно отправится в Питер ради родов в какой-то неизвестной клинике.
– Не надо «Скорую», – покачала головой Тина. – Он меня и так отвезет. Хоть прямо отсюда в Лондон.
– Ну вот и прекрасно, – сказала Рената. – Счастливо вам, Тина. Все у вас будет хорошо.
– Ну вот и прекрасно, – сказала Рената. – Счастливо вам, Тина. Все у вас будет хорошо.
– Вы правда так думаете? – с надеждой спросила она.
– Уверена.
Кивнув Тине на прощание, Рената вышла из ротонды. Виталик ожидал у поворота аллеи и сразу бросился к ней.
– Ну что? – торопливо спросил он.
– Отвезите ее в больницу, – сказала Рената. – Прямо сейчас, пока она не передумала. Вы знаете какую-нибудь приличную клинику?
– Господи! – воскликнул он. – Да я!.. Я уже все про эти дела знаю! Я же ей что только не предлагал! Где сама Алла Пугачева, то есть дочка ее, эта, как там… Да я ее куда угодно!..
– Куда угодно не надо, – улыбнулась Рената. – Дочь Пугачевой, мне кажется, рожала в Англии, туда вы еще успеете свою жену отвезти. А сейчас время дорого. Везите куда-нибудь поближе. Главное, поторопитесь.
Забыв обо всем, супруг бросился к Тине в ротонду, а Рената направилась к выходу из парка. Прогулка, конечно, получилась не такая созерцательная, как она предполагала, но, может, это было и хорошо: участвовать в простых и внешних, даже посторонних событиях было ей сейчас более необходимо, чем копаться в собственной душе.
Глава 9
– Вот от кого не ожидал, так это от тебя!
Сковородников потер ладонью лоб и нервно заходил по кабинету. Каждый раз, когда он ходил вот так вот от стены к стене, Ренате казалось, что он сейчас ударится лбом о старинные низкие своды – очень уж он был массивный.
– Почему же ты не ожидал, что я могу забеременеть? – улыбнулась Рената. – Кажется, ты наблюдаешь разнообразные беременности ежедневно и в больших количествах.
– Я даже твою беременность когда-то наблюдал, если помнишь, – хмыкнул Сковородников. – Не слишком приятные, скажу тебе, пережил ощущения, пока ты не заверила, что я не имею к ней никакого отношения. Но тогда это хоть на что-то было похоже! А теперь что?
– А что теперь изменилось? – пожала плечами Рената. – Здоровье у меня, как выяснилось, осталось просто-таки девическое. Это радует.
– Я всегда говорил, что ты не женщина, а ледяная глыба, – сердито сказал Сковородников. – Извини, конечно, но других слов не подберу. Нашла время рожать!
– Не понимаю, что тебя так возмущает.
– Да то, что не время сейчас для этого! Я же в минздрав ухожу. Как раз собирался всем сообщить. А тебя соответственно на свое место планировал. И вот тебе здрасьте-нате! Мы рожать надумали! От кого, кстати? – поинтересовался он.
– Милый Павел, ты снова не имеешь к этому никакого отношения! – засмеялась Рената.
– А ты переменилась, – покрутил головой Сковородников. – Может, и зря я тебя ледяной глыбой обозвал. Тем более что фигура у тебя, надо признать, не приобрела за все эти годы ни капли монументальности. И вообще ты осталась сексуально привлекательной, так что твоей беременности удивляться в принципе не приходится. Ладно, Рената Флори. – Он хлопнул рукой по столу. – Решение твое идиотское, это точно. Но ты его приняла. А в таком случае тебя бульдозером не сдвинешь, уж я-то знаю.
– Ну почему же меня бульдозером не сдвинешь? – не согласилась Рената. – По-моему, я всегда прислушивалась к разумным доводам.
– По работе – да. Но не в этой самой сфере. – Он покрутил рукой у себя над головою, видимо, изображая некую возвышенную высь. – Не в личной жизни, короче. Когда уезжать собираешься?
– Через неделю.
– Как-то это все-таки глупо, по-моему, – заметил Сковородников. – Куда тебе торопиться? Рожать же, говоришь, в апреле? А сейчас еще декабрь. Доработала бы до декрета. И вообще, могла бы у нас родить, а потом уж…
– Что потом уж? Младенца в Москву перевозить под Иркины причитанья, что она меня, бедняжку, из родного дома с ребенком выгнала? Ей и без меня несладко.
– Зять так на работу и не устроился?
– Так и не устроился. И не собирается уже. Хорошо, что у них еще деньги есть, которые ему IBM при увольнении выплатила. На них пока и живут. А вообще – сломался он. То ли от действительной нагрузки надорвался, то ли с самого начала слабый был – это теперь неважно. Но сломался совершенно и, по-моему, бесповоротно. Правда, согласен с детьми сидеть, если Ирка в университет поступит. К этому у него отношение, по счастью, вполне американское. Ну, бог с ним! В общем, я хочу уехать пораньше и устроиться в Москве. Неизвестно же еще, что со мной через месяц-другой будет. Может, на сохранение придется лечь, вот и все жизнеустройство. А рожать буду у Валентины Казимировны, я с ней уже договорилась.
Валентина Казимировна заведовала в Москве роддомом такого же традиционно хорошего уровня, как тот, в котором Рената работала в Петербурге. Она была маминой институтской подругой, и доверить ей себя вместе со своим ребенком Рената могла без опаски. К тому же Валентина Казимировна пообещала, что на несколько месяцев, оставшихся до родов, оформит Ренату на работу, чтобы она могла нормально уйти в декрет.
В общем, Ренатино поведение выглядело не так уж глупо, и его можно было не считать безрассудным. Тем более что чем основательнее Иркино семейство устраивалось в Озерках, тем яснее Рената понимала: при всей ее любви к дочери и внукам такая вот единая и тесная жизнь с ними одной большой семьей – не по ней. Ни сейчас, ни тем более в будущем.
Что будет представлять собою ее жизнь в Москве, она не знала. Но в том, что должна решительно свою нынешнюю жизнь переменить, пока на это есть еще время, не сомневалась.
– Ладно, что уж теперь, – вздохнул Сковородников. – Когда едешь? На вокзал хоть тебя отвезу. Вещей же, наверное, у тебя вагон.
– Да нет, – пожала плечами Рената. – Вещей я немного с собой беру. Там все есть.
– Странная ты все-таки женщина! – хмыкнул Сковородников. – Не пойму, то ли всегда такая была, да я не замечал, то ли теперь стала. В связи с беременностью, может. Все-таки у баб при этом деле часто крыша едет, мы-то знаем.
– Может, и странная, – улыбнулась Рената. – Вот и поеду… В странноприимный дом.
Все-таки она переоценила свои силы. Надо было согласиться, чтобы Антон проводил ее до Москвы, до самой квартиры, как настаивала Ирка. Вещей у нее было хотя и немного, но все-таки больше, чем она могла бы унести сама. В Питере-то и зять, и Павел помогли загрузить их в вагон, а вот в Москве…
Впрочем, нельзя было сказать, что в Москве Рената растерялась. В конце концов, она всю жизнь устраивала свои бытовые дела сама, а потому необходимость взять носильщика и договориться с таксистом, чтобы он за отдельную плату внес ее чемоданы в квартиру, – такая необходимость не казалась ей какой-то из ряда вон выходящей. Обычные житейские хлопоты, ничего особенного.
По счастью, токсикоз у нее совершенно прекратился и чувствовала она себя прекрасно.
Телефон зазвонил у нее в сумочке сразу же, как только за таксистом закрылась дверь; Рената даже на стул присесть не успела.
– Да, Иришка, – ответила она, даже не взглянув на трубку – кто же еще мог позвонить ей в первую минуту приезда? – Все благополучно, я дома.
– Извините, – раздался в трубке мужской голос, – я говорю с Ренатой Кирилловной Флори?
– Да, – недоуменно подтвердила Рената.
У нее была почти феноменальная память на голоса, поэтому она могла ручаться, что голос говорящего ей незнаком. Впрочем, особенно удивляться не приходилось: наверняка кто-нибудь из рожавших у нее женщин дал ее телефон кому-нибудь из своих знакомых, тоже намерившихся рожать; подобное происходило довольно часто.
– Здравствуйте, Рената Кирилловна, – прозвучало в трубке. – Вы меня не помните, наверное. Но, может, жену мою помните, Тину. Вы ей месяц назад очень помогли. В Братцевском парке, когда ей плохо стало.
– Помню Тину, – сказала Рената. – Как ее самочувствие?
Она сразу же вспомнила не только хрупкую женщину с глазами как две ночи, но и ее перепуганного мужа Виталика, который готов был отвезти жену рожать в Англию или даже на Марс.
– Отлично, – сказал Виталик. – Дай бог вам здоровья.
– Ну почему же мне? – улыбнулась Рената.
– А кому? Если бы не вы, она до смерти себя довела бы, не говоря про ребенка. Мне врачи так и сказали. Я же ее тогда прямо из парка в клинику отвез.
– Что ж, я очень рада, – сказала Рената. – Надеюсь, все и дальше будет благополучно. Всего вам доброго.
Она собиралась закончить разговор. Вежливый человек, позвонил поблагодарить – о чем с ним еще беседовать? Но из трубки донеслось:
– Рената, подождите! Мне срочно надо с вами поговорить!
– Ну, говорите, – вздохнула она. – Я слушаю.
Его чересчур доверительный тон, вкупе с отсутствующим отчеством, совсем ей не понравился.
– Не хотелось бы по телефону. Я могу прямо сегодня к вам в Питер подъехать.
– Прямо сегодня не надо. Тем более что я в Москве.
– Отлично! – воскликнул Виталик. – Это вообще великолепно! Тогда я прямо сейчас к вам еду. Говорите, куда.
«Он, жена его говорила, весьма успешен, – вспомнила Рената. – Бизнесмен, наверное. Неудивительно, что так бесцеремонен. И по-московски к тому же. Мне надо – я еду. Надо ли это собеседнику – даже не обсуждается».