Кокон - Посняков Андрей 10 стр.

— Где-то багульник на сопках цветет, кедры вонзаются в не-е-ебо…

— Эй, багульники, я к вам обращаюсь! — Выкрикнув, Тихомиров с возмущением схватил певца за воротник рубашки… Точнее, только попытался схватить — ничего не вышло!

Максим повторил попытку и, размахнувшись, отвесил вообще не реагирующему на него пацану смачный такой подзатыльник…

И едва не упал с крыльца! Рука его без всякой задержки прошла сквозь голову мальчишки! И даже — сквозь деревянную, поддерживающую крышу крыльца колонну!

Что за черт?!

Обескураженно покачав головой, Макс поводил перед лицами подростков ладонью, попытался дернуть их за волосы… все тщетно. Не реагировали. Да и он сам не мог ничего поделать…

Глюки пошли…

Молодой человек не знал, что и думать.

Выходит, все это ему только казалось? Эти парни, клуб, афиша… Наваждение! Галлюцинация! Морок!

Ха! Так и те двое, на остановке, вот почему они его не видели, как и эти…

Господи, что же делать-то, как быть? По всему выходит — надо обратно к болотине возвращаться. Ведь, похоже, там все началось… Там! Ну да — на цветочной полянке! Где цветики-семицветики… В них, несомненно, в них все дело!

Максим со всех ног бросился к лесу… пересек шоссе — юных пьяниц, кстати, уже на остановке не было, видать, уехали…

Вот и лесная тропа, вот и болотина… полянка с цветами… вот они — цветики-семицветики!

Схватить… горстью… И в болото, в болото… вот, прямо в трясину… чуть не нырнуть!

Эх, только бы потом вылезти…

Максим вылез, выбрался и так, как был, босиком — снова побежал к шоссе, то и дело поглядывая на желтое небо… если оно вдруг станет синим — ясно, опять не туда.

Нет… не посинело. Такое же и осталось — желтое. И шоссе — с потрескавшимся асфальтом… оно! Родное!

На шоссе у обочины стояли два лесовоза «Сису» и, рядом с ними, черный навороченный джип, кажется «тойота-лендкрузер»… Может, добросят до Калиновки? Времени-то почти не осталось, наверное, уже пристрелили там, в лесу, всех — и раненного Мишу, и Петровича.

— Эй, парень, куда бежишь? — В джипе открылась дверь.

— В Калиновку… Не подбросите?

— Нет… не по пути нам. Слышь, ты здесь, в лесу, мужиков с «Уралом» не видел?

Максим недоверчиво хлопнул глазами — неужели это… Ну точно — лесовозы, джип…

— Вам Эдик Кузькин сказал, да?

— Ну да, Эдик. — Сидевший в джипе молодой человек казался ненамного старше Макса… Вполне респектабельный, в черном костюме, с приличной дрогой стрижкой… Но глаза… это были усталые глаза много чего повидавшего старика!

— Вы — Алексей? Алексей Трушин?

— Допустим.

— Так это же мы… мы с вами договаривались! Насчет леса в ТЭЦ!

— А, ну садись тогда. — Без лишних проволочек Трушин махнул рукой. — Садись, садись… показывай дорогу — едем!

— Там это… осложнения могут быть.

— Осложнений не боись — уладим.

Они явились вовремя — яростно отстреливающегося Петровича уже взяли в кольцо.

— Не жалей, братцы, дроби! — целясь, орал староста Микол. — А лесовоз потом к нам отгоним.

— Я вам отгоню…

Взяв с заднего сиденья «калашников», Трушин передернул затвор и пальнул короткой очередью…

— Лежать, твари!

Услышав автоматную очередь и углядев вышедших из джипа решительных молодых людей в черном, «твари» опрометью бросились врассыпную. Кому повезло — тот убежал. А леса для ТЭЦ привезли. Три лесовоза.

Глава 5

Гришка Гнус и Валька Лошадь

— Ты?! — Девушка округлила заплаканные глаза и едва не захлопнула дверь.

Максим тоже остановился на пороге в недоумении — вот уж кого не ждал встретить! Потом улыбнулся:

— Может, пустишь? Ты не думай, я не по своей воле… Вот мандат!

Порывшись в карманах, нежданный визитер вытащил сложенный вчетверо листок бумаги, развернул, протянул…

— Тихомиров Максим Андреевич… Полномочный представитель Комитета управления. Надо же, еще и печать! — усмехнувшись, Олеся кивнула. — Ну, проходи, чего встал?

Да, это была именно она, Олеся, бывшая подружка Макса, с которой он расстался с полгода назад по… по разным причинам.

В коротком, красном с золотыми драконами халатике, она и сейчас, с осунувшимся от свалившихся несчастий лицом, выглядела на все сто — волнистые темно-каштановые волосы, карие выразительные глаза, фигура, грудь — не большая и не маленькая, в самый раз…

Олеся… Наверное, Максим зря с ней порвал, впрочем, тут, скорей, было обоюдное: Тихомиров любил свободу, а Олеся хотела от их отношений большего. На том и расстались, и Макс спутался с Никой — уж той совершенно ничего от него не было нужно, разумеется, кроме секса и денег. Или — сначала денег, а уж потом — секса. Сука! Не Олеся — Ника.

— Не думал, что это ты… — Сняв обувь, Максим прошел в комнату и уселся на мягкий, обитый зеленым велюром диван, очень-очень знакомый, волнующий, так и хотелось спросить: а помнишь?

— Кофе будешь?

— А у тебя есть? Ой… ничего, что на «ты»?

— Да ладно, не заедайся. Нам в школе недавно по пачке выдали. Растворимый, конечно, но…

— Ну надо же, — покачал головой гость. — Олеся Иванова… Я про тебя и не… Что, выходит, ты в школу пошла?

— А куда больше? Садов-огородов-дач у меня, как ты знаешь, нет, родителей тоже, любовника не завела — так что кормить некому. — Девушка включила чайник. — Увидела объявление — да и пошла физику преподавать, я ж в политехе, если помнишь, учусь… училась.

— Да, помню. — Максим улыбнулся и, почувствовав некоторые угрызения совести, спросил: — На жизнь-то хватает?

Олеся пожала плечами:

— Более-менее. С голоду пока не умираю — и ладно. Наоборот — вон какая фигура!

Девушка натянула халатик… Да-а, фигура у нее всегда была что надо!

— Что ты, что ты, — замахав руками, воскликнул гость. — Ты это… поосторожней, а то ведь сейчас ка-ак брошусь!

— И не побрезгуешь?

Олеся неожиданно отвернулась, а потом и вообще убежала в ванную. Наверное, плакать… Правда, быстро вернулась — поставила на столик две чашки кофе и сухо кивнула:

— Ну, спрашивайте, Максим Андреевич. Раз уж вы не так просто пришли… раз уж вы теперь при мандате… Кофе-то пейте. Вот только сахара, извините, нет.

— Спасибо… Олеся… ммм… отчество запамятовал…

— Еще бы! Ивановна я. Иванова Олеся Ивановна. Хочешь спросить, как все было?

Девушка заметно нервничала, снова перейдя на «ты», что и понятно…

Уселась напротив визитера в кресло, обхватила себя руками за плечи, поежилась, набрала в грудь воздуха, словно перед прыжком в холодную воду:

— В общем, началось все, как всегда, с тех двоих новеньких. Восьмой класс у нас небольшой, всего-то семь человек, но эти, как пришли, сразу стали мутить воду по всей школе.

— Постой, постой, — перебил Макс. — Что значит — мутить?

— Ну, как тебе сказать? Себя в школе вспомни. Только прибавь злобу и полную уверенность в собственной безнаказанности. В общем, злые шутки шутили — они ведь переростки, деревенские, в восьмом классе детям сейчас по тринадцать, а этим — пятнадцать, если не больше… ну, десятый не потянули, их и сунули в восьмой. Родители — куркули, заплатили щедро — две телеги картошки привезли, еще и морковь, и свекла. В общем, взяли этих…

— Так что они делали-то?

— Срывали уроки, задирали всех, били — в общем, многие родители даже своих детей отказались в школу водить.

— Ну, и выгнали бы придурков. В чем проблема-то?

— Ага, выгнали… А продукты? Директор их уже все раздал да еще кровельщикам заплатил — за ремонт крыши. Хоть как-то подлатали. В общем, взяла эта парочка под контроль всю школы, банду свою сколотили и… ты знаешь, вдруг как-то стали меньше выпендриваться, словно подсказал им кто или, наоборот, приказал. Даже вести себя стали более-менее прилично, но это, конечно, на людях…

— Ну, хоть так, — отхлебнув из чашки, кивнул гость.

— Вот и мы тоже так вот решили: пусть хоть так. Думали даже, исправились… И вот вчера…

Олеся закашлялась, потом вдруг резко тряхнула головой, словно отгоняла какой-то морок:

— У тебя закурить нет?

— Увы. — Максим с сожалением развел руками. — Уж третий месяц как бросил.

— Смотри-ка… А мне тебя никак не уговорить было. Это кто ж так подействовал?

— Сам! Не веришь?

Олеся усмехнулась — за время разговора она так и не притронулась к кофе.

— В общем, они — ну, те двое — ко мне очень хорошо относились… ну, по сравнению с другими. Уроки не срывали, особо не шумели, даже домашние задания делали… скорее всего, списывали, конечно. А вот вчера… Подожди, на кухню схожу… может, завалялась где сигаретка?

По всему видно было, что разговор давался девушке нелегко… еще бы. Хорошо хоть она вообще сейчас разговаривала, держала себя в руках.

— Ты представляешь — нашла! — Усевшись обратно в кресло, Олеся щелкнула зажигалкой — этого добра еще продавалось много, — закурила. — А вчера ко мне подошла одна девочка из восьмого… Пожаловалась, мол, боится она домой идти — пристают. Я и предложила ее проводить, да там вообще — по Советской — днем людно. Ну вот, проводила девочку, пошла к себе… иду, иду, как вдруг… — Девушка стряхнула пепел в блюдце. — Я даже не поняла сперва, откуда они и взялись. Выскочили из-за угла, схватили, затащили в подвал, а там… Господи, какие у них руки липкие! Мне даже не страшно было — противно. Нож к горлу приставили, привязали к каким-то батареям, блузку расстегнули, лифчик… начали лапать, ржать… потом один стал джинсы стаскивать. Кричать я не могла — ножа боялась, но тут… В общем, заорала так, что, кажется, остатки стекол из окон повылетали. И, знаешь, тут вдруг каким-то смрадом повеяло, чьи-то шаги раздались, осторожные такие, тяжелые… Эти оба сразу вскочили, побежали — туда, где шаги… А в подвал как раз заглянул кто-то… прохожие… молодые парни… развязали, успокоили… мне стыдно было, мерзко. До сих пор в себя прийти не могу…

Олеся замолкла, нервно докуривая сигарету. И тут в дверь позвонили. Настойчиво так, требовательно.

Макс поднял глаза:

— Ты кого-то ждешь?

— Да нет… Открыть?

— Открой. Может, по делу. Не бойся, если что — я рядом!

Молодой человек затаился за углом. Слышно было, как девушка подошла к двери, постояла, открыла…

— Да тут нет никого! Ой… Господи!

Максим рывком выскочил в коридор, едва не споткнувшись об аккуратно поставленные у порога мешки.

Олеся с удивлением обернулась:

— Интересно, что это?

— Мне самому интересно. Ого, тут записка… — Тихомиров наклонился к мешку. — Уважаемая Олеся Ивановна… Тебе!

— Ну-ка дай…

Девушка быстро прочла послание и, возмущенно хмыкнув, протянула листок Максиму:

— Нет, ну каковы нахалы?!

— «Уважаемая Олеся Ивановна, — вслух прочитал гость. — Извиняемся за наших оболтусов, вот компенсация, ее вам хватит надолго. В школу мы их больше не отправим, работайте спокойно и постарайтесь забыть это недоразумение…»

— Недоразумение — ну и подберут же словечко! А если б не те парни, прохожие?

— Так это, похоже, компенсация… Ага, «будем поддерживать вас и дальше, только постарайтесь все забыть и не вспоминать никогда!» Хм, последняя фраза подчеркнута — «забыть и не вспоминать никогда».

— Да пошли они — нужна мне их помощь!

— А вот тут ты не права, ма шери, — приложив палец к губам, Максим перешел на шепот. — Ну-ка подвинься…

— Что ты делаешь! Не надо мне никакой их помощи!

Не обращая внимания на крики, Тихомиров быстро затащил мешки в прихожую и, захлопнув дверь, принялся деловито рассматривать неожиданный подарок.

— Тут — свекла… тут — картошечка… десять банок тушенки… а здесь — ого! — сало! Ты богатая женщина!

— Брось! И вообще…

— Тсс!!! — Максим взял Олесю за плечи. — Я, конечно, понимаю, ты у нас девушка гордая, но… кроме всего прочего, тебя не настораживает последняя фраза? Забыть и не вспоминать никогда. А если ты не забудешь?

— Обойдусь без этих подачек!

— Нет, милая, боюсь, здесь не о подачках речь — дело куда хуже! Они — те люди, кто стоит за твоим двумя гоблинами, — явно всполошились. И мне, честно говоря, не очень понятно, почему они тебя вообще не убили?

Олеся хлопнула ресницами:

— Убили? Что ты такое несешь, Макс?!

— Наверное, потому, что тогда уж явно начали бы разбираться… директор или наш Комитет… — усевшись в кресло, Тихомиров рассуждал вслух. — Значит, они не хотят никаких разбирательств. Даже гоблинов своих из школы убрали — все условия создали Олесе Ивановне. Зачем? А чтоб не заговорила, не вспомнила… Вряд ли они догадались, что Комитет уже послал к тебе человека — меня. Слишком уж быстро! А если бы они тебя убили или ты пропала бы — тогда, скорее всего, стали бы искать, разбираться… есть кому — и они об этом прекрасно знают.

— Да кто они-то? — упав в кресло, с возмущением воскликнула девушка.

Макс заложил руки за голову и потянулся:

— Если б я знал, ма шери, если б я знал… Подвал! Конечно же — подвал! Вероятно, они что-то там прячут… ты говорила про какой-то запах?

— Ну да. Сильный такой смрад. Но его поначалу не было… или я просто внимания не обратила.

Директор школы — дебелая женщина лет пятидесяти — ничего нового к тому, что уже узнал Макс, не добавила. Да, приняла в октябре двоих деревенских… Вели себя не очень? Так они все не очень. Родители, кстати, их забрали… нет, не сами — приезжал тут один человек, сказал, что староста из их деревни. Лютово называется… или как-то так.

— Староста? А как он выглядел?

— Да никак. Обычный такой мужичок, седоватый, крепенький. А взгляд такой… неприятный. Словно бы нечеловеческий… да.

Староста… Не тот ли это староста… не старый ли знакомый? Как теперь узнать? Парни-то в школе вряд ли еще покажутся. А может, они с кем-то общались, дружили?

— Общались — да, — сухо кивнула директор. — А вот насчет дружбы — так это вряд ли. Но вообще поспрашивайте у учителей.

Тихомиров так и сделал, пользуясь предоставленной ему властью, только начал не с учителей — с ребят. Случайно углядел бежавшего по коридору мальчишку — в темном пиджачке, аккуратно стриженного, в очочках, этакого Знайку.

— Бонжур, Денис. Не пробегай мимо!

— Бонжур… Ой, здрасьте, дядя Максим. Давно вас не видел!

— И я тебя…

Эх, были когда-то благословенные времена, захаживал Макс в русско-французское общество, на курсы. И Денис Лезнов тоже там обретался. Было, было когда-то такое время. И не так уж давно.

— Побазарим?

Денис улыбнулся:

— Легко!

— Где бы нам присесть?

— А пойдемте на третий этаж — там никто не учится, а в коридоре парты составлены.

Денис тоже не рассказал ничего существенного, разве что добавил, что оба гоблина обожали пугать малышей.

— Страсти какие-то рассказывали… Про трехглазых монстров.

— Про трехглазых?

Макс тут же вспомнил цветики-семицветики, странную деревню с частоколом, вой и ужасную трехглазую морду!

— А что конкретно рассказывали-то?

— Да ничего конкретного, — отмахнулся мальчишка. — Так, пугали… Мол, не будешь приносить каждый день дань — отдадим тебя монстрам.

Трехглазые монстры…

Выйдя из школы, молодой человек взглянул на часы и в задумчивости отправился в библиотеку — члены Комитета договорились по возможности собираться каждый день, докладывать о выполнении поручений, делиться мнением, планировать.

— Привет, Максим Андреевич! Что такой задумчивый?

Верхом на шикарном велосипеде, сверкающем никелем и лаком, Тихомирова обогнал Леха Трушин — местный «авторитетный бизнесмен», тоже с недавних пор входивший в Комитет управления. Мотивировал свое желание тем, что «достал уже весь этот бардак!».

По поручению Комитета Трушин теперь организовывал народную дружину — патрулировали школы, людные места, рынки.

— Хочу кое-чем поделиться. — Леха слез с велосипеда и зашагал рядом с Максом, придерживая белый пластиковый пакет с каким-то длинным свертком. — На одном рыночке, у Дома культуры, мясом начали торговать, между прочим — свежим. Но не целиком — тушами, — а всякими там обрезками, ребрами… Я бы даже сказал, объедками.

— Ну, коров да свиней многие держат.

— Так-то оно так… — Трушин недоверчиво покачал головой. — Я, конечно, не специалист, но… Ты не знаешь, кто у нас в Комитете в анатомии разбирается?

— Не знаю… впрочем, постой! Так Агриппина же врач!

— Это та, что с косой? — уточнил Леха.

— Ну да.

— А не знаешь, будет она сегодня?

— Должна бы быть… А что?

— Так… Хочу ей показать кое-что, как специалисту.

Агриппина оказалась на месте — сидела за столом, весело о чем-то болтая с «мышонком» Галей и Глафирой Матвеевной, заведующей.

— Нам бы с ней уединиться, — обернувшись, шепнул Трушин. — Не хочется зря пугать…

— Сейчас…

Макс, на правах доброго знакомого, чмокнул в щеки всех женщин, Агриппине же шепнул:

— Отойдем во-он за тот стеллажик.

— Ой, ой, — с улыбкой покачала головой Глафира Матвеевна. — Вечно у вас какие-то секреты…

— Ну? — Поправив косу, женщина насмешливо взглянула на обоих. — Чего вам?

Трушин достал из пакета сверток, развернул. Пахнуло запахом несвежего мяса…

— Как вы думаете, что это?

— А тут и думать нечего, — напряженно усмехнулась Агриппина. — Берцовая человеческая кость!