Ведущую в поселок дорогу перегораживала сложенная из камней стена высотой около метра, с железными воротами, ранее, по всей вероятности, принадлежавшими какой-нибудь воинской части. За воротами болтался какой-то длинный и тощий парень в синей джинсовой куртке и тоже с ружьем. Совсем еще пацан, лет, наверное, шестнадцати, но ва-а-ажный…
Увидев подходившую процессию, парень выскочил из-за ворот:
— Здоров, дядько Микол! Ну как, удачно сходили? Ой… а кто это с вами? Никак опять — вор?
— Варежку-то прикрой, Васятка, — подходя ближе, с усмешкой посоветовал Микол. Похоже, он был в этой шараге за старшего. — И вообще — почему пароль не спросил?
Парень поморгал белесыми, похожими на поросячьи ресницами:
— Так я ж вижу: свои.
— Видит он… В следующий раз все равно спрашивай. Может, это нас под конвоем ведут.
Торопливо прикрыв ворота, Васятка ухватил за рукав шедшего позади всех бугаину:
— Миш, опять сход собирать будете? Вешать? Ты скажи Миколу… можно мне посмотреть?
— Не будет никакого схода, — хмуро отмахнулся бугай. — Санька Жердяй вернулся уже?
— С утра еще, вот, как только вы ушли. Двух сазанов поймал и щучку.
— Хм… Щучку. Так он дома сейчас?
— Должен бы. Наверное, спит.
* * *Санька Жердяй оказался мосластым парнем с синими тюремными наколками по плечам, на руках, на пальцах. Бритая наголо голова, постоянное цыканье, презрительно-злобный взгляд тюремного сидельца и кожа, словно припорошенная серой пылью.
— Ну, иди, давай. — Закинув на плечо карабин, Жердяй пнул пленника ногой, обутой в высокий армейский ботинок, и осклабился. — Вот уж не думал, что когда-нибудь вертухаем поработать придется. Знаешь, почему меня с тобой послали?
Макс хмыкнул.
— Потому что мне тебя, фраера дешевого, завалить, что свинью — раз плюнуть. И ты это, козел, знай! Шагай!
Идя через весь поселочек — недолго тут было идти, — пленник краем глаза примечал любопытные взгляды. Вот в домике шевельнулась в окне занавеска… вот от колодца скользнул любопытный женский взгляд… а вот из-за забора сурово взглянул Микол.
— Не туда смотришь, тварюшка! — неожиданно произнес конвоир. — Гляделки-то подними.
Максим поднял глаза… и вздрогнул. Прямо перед ним, на высокой раскидистой сосне, на толстом суку, покачивался на ветру повешенный! Самый натуральный висельник с выклеванными хищными птицами глазами. Неопределенного возраста мужик, судя по виду — бомж. Босые ноги повешенного казались каким-то скрюченными и неестественно белыми, а ногти на них были большими, синевато-желтыми. Целые когти…
Пленника едва не вырвало от такой жуткой картины.
— Что, не нравится? — мерзко захохотал Жердяй. — Попробуешь убежать — сам там же будешь висеть. Во-он на том суку, рядом.
— За что его? — тихо спросил Максим. — Картошку, что ли, у вас украл или грибы?
— Ага, попробовал бы! Мы его так просто… чтоб не бродил рядом! А то ходят тут всякие, понимаешь.
Уголовник снова захохотал, захихикал, потом подтолкнул Максима прикладом:
— Пошел!
* * *Старая, давно развалившаяся ферма располагалась почти сразу за околицей, метрах в ста от поселка. Длинное приземистое здание с провалившейся крышей смотрело на мир пустыми глазницами окон. Вокруг все заросло каким-то кустами, деревьями, бурьяном, у самого входа — естественно, давно уже без дверей — валялся старый выцветший плакат: «Планы десятой пятилетки — выполним и…».
Наверное, дальше шло — «перевыполним», но тот кусок был оторван.
— Все, пришли. — Вытащив пачку сигарет, Жердяй закурил. — Вон — стена, вон — ломик… а вон там, у кустов, — тачка. Давай работай, не стой!
Пожав плечами, Тихомиров поплевал на руки и принялся сноровисто выламывать ломом кирпичи, выжидая подходящий момент, чтобы ударить этим ломиком по лысой башке Жердяя. Однако тот вел себя осторожно, слишком близко не подходил — уселся на бревнышко, примостив карабин на коленях. И глаз не спускал, гад! Что бы там ни говорили про уголовников, а этот к порученному делу отнесся со всей ответственностью, видать, все же побаивался Микола. Интересно, кто такой этот Микол? Староста?
— Все! — Обернувшись, Максим кивнул на груженую тачку.
Конвоир быстро поднялся:
— Лом положи… тачку бери… Все — покатил! Что, тяжеловата повозка?
Действительно, тяжеловато. Особенно на ухабах и вот, по луже…
Пленник выругался:
— Глина… черт…
— Вези, вези!
Аккуратно сложив кирпичи у ворот — вот они зачем, строить стенку, точнее сказать, достраивать, — Максим устало опустился на корточки.
— Эй, фраерок! Хватит спать! Хватай тачку.
— Погоди… дай передохнуть чуток, не машина ведь.
— Я тебе сейчас передохну… так передохну, что… А ну встал!
— Что за шум, Жердяюшко? — со стороны поселка к воротам подходил Микол, одетый на этот раз цивильно — в темно-серую пиджачную пару с белой рубашкой, при галстуке и в шляпе, правда, брюки были заправлены в высокие резиновые сапоги.
— Да вот, тварюшка работать не хочет, — тут же пожаловался конвоир. — Говорит, устал.
— Устал, так пристрели, — поправив шляпу, равнодушно посоветовал Микол. — Новых бомжей словим. В общем так, я — в город, болотами, вернусь завтра. Смотрите, чтоб все тут без меня…
— Сделаем, господин староста!
Староста… так вот, оказывается.
Максим вот только сейчас разглядел его лицо — маленькое, сморщенное, словно моченое яблоко. И глаза — узкие, белесые, пустые. Такой убьет, не задумываясь. И как зовут — не спросит.
— Ну, я пошел. — Махнув рукой, Микол деловито зашагал к лесу.
— Ну и упырь этот ваш староста. — Не выдержав, Тихомиров покачал головой.
— Он не упырь, — неожиданно тихо отозвался Жердяй. — Он — справедливый… — Сказал и, словно опомнившись, крикнул: — Ну?! Слыхал? Так что сидишь-то?
* * *И снова лом, и снова битые кирпичи, тачка… Сделав четыре рейса, Максим почувствовал, что устал так, как никогда еще не уставал. Уже не дышал — хрипел, и только одна мысль пульсировала в мозгу: отдохнуть бы! Попить! Эх, хоть бы дождик… Или был бы снег — ел бы!
Наконец пленник не выдержал, швырнул лом наземь, обернулся:
— Слышь… мне б это… попить бы.
— Попить? — Конвоир усмехнулся. — Я и сам бы не отказался. Ладно, придем к воротам, посмотрим…
Максим вытер со лба пот… и увидел идущую к ферме девчонку. В белом, с синими цветочками платьице она казалось виденьем. Налетевший ветер растрепал светлые волосы, игриво задрал подол платья.
В руках девчонка что-то несла… Милое создание с синими, широко распахнутыми глазами…
— А ну, стой! — немедленно вызверился Жердяй. — Ты куда это?
— Вот, попить принесла. — Девушка улыбнулась. — Думаю, ходите-ходите тут целый день с кирпичами этими… Упарились!
— Вот это уж точно. — Уголовник кивнул. — А ну, давай, чего принесла…
Одной рукой он сжимал карабин, в другой держал пластиковую бутылку с водой. Не сбежишь… Да и сил уже нету…
— На!
Напившись, уголовник бросил бутыль пленнику, и тот, жадно присосавшись к горлышку, глотал холодную воду. Поистине, никогда ничего не пил слаще!
А девочка славная! Молоденькая, но вполне уже оформившаяся, со стройными бедрами и выпирающей сквозь тонкую ткань грудью. На месте конвоира Тихомиров явно не устоял бы перед всеми этими прелестями — немедленно завязал бы беседу, а потом, кто знает, может, что-нибудь и вышло бы…
Ну, что же ты стоишь, болван? Такая девчонка…
Ага… Не спуская глаз с пленника, Жердяй грубо схватил девушку за руку:
— Тебя кто надоумил сюда прийти, а?
— Я сама… пусти, Жердяй, больно.
— Больно? Сама? А ну, пошла отсюда, дура! Все будет доложено Миколу.
— Жердяюшко!
— Сказал — пошла вон! Пнуть тебя что ли?
Забрав корзинку, девчонка понуро поплелась обратно в поселок. Не оглядываясь. Нет… один раз все-таки оглянулась, с любопытством посмотрев на пленного. Тот встретился с ней глазами, улыбнулся… И, получив прикладом в грудь, отлетел в кусты.
— Ишь хавальник разинул! Я те разину! — Уголовник, кажется, был разъярен. — А ну встать! Встать, я сказал!
Дернул карабином… И грянул выстрел!
Тихомиров едва успел откатиться в сторону, отпрянуть — ударила в лицо взметнувшаяся кирпичная пыль.
— Да ты что, очумел? Встаю я уже, встаю!
Макс поспешно поднялся…
— Здравствуйте. Вы тут женщину в синем комбинезоне не видели?
— Какую еще женщину? — очумело скосил глаза Жердяй.
Пленник тоже повернул голову, увидев непонятно как здесь появившегося мальчишку лет двенадцати или чуть старше. В красной кепочке, темных джинсах, сапогах. И с ведерком.
— Ты откуда здесь взялся, парень?
— По болоту пришел. Ну, по гати… Мы с мамой за ягодами пошли, за брусникой, и вот… я, кажется, потерялся. Или — она.
— Какую еще женщину? — очумело скосил глаза Жердяй.
Пленник тоже повернул голову, увидев непонятно как здесь появившегося мальчишку лет двенадцати или чуть старше. В красной кепочке, темных джинсах, сапогах. И с ведерком.
— Ты откуда здесь взялся, парень?
— По болоту пришел. Ну, по гати… Мы с мамой за ягодами пошли, за брусникой, и вот… я, кажется, потерялся. Или — она.
Мальчик вздохнул и, несмело улыбнувшись, виновато развел руками — мол, так уж вышло, не поможете ли, уважаемые взрослые?
— Мама… она там должна быть, на болоте. Вы ведь здешние?
— Здешние, здешние… — Уголовник нехорошо прищурился. — А сними-ка курточку милый!
— Зачем? Мне не жарко.
— Да побыстрее, хорошенький ты мой!
Подойдя ближе, Жердяй ударил парнишку кулаком в живот. Тот согнулся, заплакал… Красная кепочка, слетев с головы, упала в грязную лужу…
— Дяденька…
— Снимай курточку, зайчик… Сейчас не жарко, так будет жарко… тебе еще тачку с кирпичами тащить.
Последняя фраза Тихомирову очень не понравилась, как и вообще все, что здесь сейчас происходило.
— Молодец, хороший мальчик… Теперь рубашечку сними… Ах, ты мой славный… Джинсики…
Так вот почему этот гад не реагировал на девчонку! Любитель мальчиков, оказывается… Ишь ты…
Тихой сапой, не делая резких движений, пленник поудобнее перехватил лом… Черт! Попасть бы! Тихомиров никогда не занимался метанием ломиков, даже в городки не играл, так, иногда в кегельбан захаживал, но там больше по пиву…
Ага! Вот он… удобный момент…
Потихоньку подобравшись к кустам, Максим резко оттолкнулся от земли и рыбкой нырнул в густые заросли чертополоха… Сзади полоснул выстрел. Еще один! Еще!
А пленник уже затаился на ферме!
Теперь уж — либо его искать, либо… Что выберет извращенец? Кого?
Уж, наверное, не беглеца!
А мальчишку, конечно, жалко, да что поделать? Тут, похоже, выбора нету… Однако все же нехорошо труса праздновать! Да и карабин вполне может сгодиться. Тем более извращенец, кажется, ничего такого не ждет, утратил бдительность, гад!
Точно — утратил!
Уголовник уже завалил несчастного парнишку в кусты. Максим спрыгнул на него со стены, словно рысь. Не говоря худого слова, ударил кирпичиком по башке.
Оттащил тело в сторону…
Мальчишка хныкал…
— Давай одевайся, — оглядываясь по сторонам, негромко приказал Макс. — Скорей!
— Да-да… я быстро…
— Ну, готов? — Пленник оглянулся.
Парнишка быстро приходил в себя, не дошло у них еще там до мерзкого дела… не успел извращенец. Вон, лежит теперь — трупом. Да, похоже, что трупом. Да и черт с ним! Никакой жалости Тихомиров сейчас не чувствовал, вообще ничего не чувствовал, не до того было.
— Бежим, парень! Ты откуда пришел?
— Из лесу…
— Вот и я из лесу.
Хлестнули по лицу колючие еловые ветки.
— Дяденька, а мы маму найдем?
— Да уж, поищем.
Максим на бегу хмыкнул: он вовсе не собирался сейчас никого искать — вырваться бы!
— Осторожнее, дяденька, тут кругом болота!
Поздно предупредил: Тихомиров уже ухнул в трясину!
Провалился по пояс и почувствовал, как мерзкая дряблая влага лезет все выше, выше, вот уже по грудь… а под ногами — чавкающая зыбкая вязь!
Парнишка уже тащил какие-то ветки, вот протянул сук… Макс ухватился, подтянулся… добрался до папоротников… до корней… до елки… впрочем, нет, это, кажется, можжевельник.
Ху!!! Выбрался!
— И много тут таких болотин? — выливая из сапога воду, поинтересовался Максим.
— Много, дяденька. Почти целый лес.
— Как же ты прошел-то?
— Мама тут все тропинки знает. Она у меня биолог.
— Учительница что ли?
— Нет, в заказнике работает.
— А… Тебя-то самого как зовут.
— Димкой… А вас?
— А я Максим. Максим Андреевич. Можешь просто — дядя Макс. — Надев сапог, Тихомиров поднялся на ноги и настороженно прислушался. — Ну, Димка, пошли что ли… Только осторожно… и постараемся не шуметь.
Хорошо бы вообще-то добраться до машины. Если ее не прихватили местные ухари — вполне ведь могли отыскать. Не те мужики, так их староста, Микол, — он же в город двинул. Между прочим, болотами. Значит, не должен бы увидеть.
— Слышь, Димыч… ты там, в лесу, машину случайно не видел? Синий такой «логан».
— Не-а, не видел… Дядя Макс, а я вон ту березу помню!
— Какую?
— Во-он ту, корявую… Там еще надпись должна быть вырезана.
Оба беглеца, тяжело дыша, подбежали к дереву.
— Ну, вот она!
Максим усмехнулся, увидав давно, наверное, уже вырезанную надпись, можно сказать — классическую: «Витя + Маша = Любовь».
— Отсюда совсем недалеко до болота… я дорогу знаю. Может, покричать?
— Не! — испугался Макс. — Думаю, лучше не надо.
Они-то не кричали. Кричали другие. Вернее сказать, другая:
— Дима-а-а-а! Дима-а-а!!! ау-у-у!!!
— Мама! — радостно вскинулся мальчик. — Меня ищет… Мама! Мама! Я здесь!!!
И побежал на крик. И Максим — за ним следом.
Димкина мама оказалась симпатичной невысокой женщиной лет тридцати пяти, светленькой, с круглым приятным лицом и милой улыбкой.
— Здравствуйте, — вежливо кивнул Тихомиров. — А мы вот тут с вашим сыном заблудились немного. Кстати, вы тут нигде синий «рено» не видели?
— Синий? — Женщина улыбнулась. — Видела. Так это ваша машина. Здесь недалеко… только я вам покажу, как идти, — там кругом трясина.
— Ой, мама. — Мальчишка бросился матери на шею, обнял, прижался и зарыдал. — Мама… что там было… я тебе потом расскажу…
— Ну-ну, не плачь… подумаешь, заблудился.
— Мама… там… там…
Успокоив ребенка, женщина — звали ее Валентиной — призывно махнула рукой:
— Идемте, Максим. Поищем вашу машину.
— Не тяжело с ягодами-то? — Тихомиров кивнул на полное ведро брусники: — Давайте, я понесу…
* * *Машина стояла там же, где и была оставлена, — на лесной дорожке, у лужи. И даже дверца была приоткрыта… Макс дернулся… Слава богу — ключи на месте.
— Садитесь, подвезу. Далеко вам?
— В Калинкино.
— Ох, ничего себе вы забрались — семь верст киселя хлебать!
— Так здесь — лесами, болотами — близко.
* * *Нику он увидел у своего дома, когда, возвратившись из Калиновки, уже припарковал свой «рено». В маечке и дико коротких шортиках, в лаковых сапогах, с каким-то сверкающим стразом в пупке — ну надо же так вызывающе вырядиться… Впрочем, эта девчонка так обычно и одевалась… естественно, после работы.
Всегда найдутся такие люди, которые будут соблюдать закон только тогда, когда их принуждают к этому силой. Суды, милиция, тюрьмы… сейчас в городе ничего этого не было, не было и закона, а было много желающих делать то, что хочется в данный момент.
Как раз в данный момент тройка подростков-переростков явно хотела Нику! Максим видел, как, выбежав из-за угла, двое парней схватили ее за руки, потащили в скверик, третий, воровато оглянувшись, подался за ними, шикнув на какого-то подвернувшегося под ноги старичка.
Они не очень и прятались — еще издалека слышен был раздающийся из беседки гогот и крик:
— Смотри, Вован, какая соска! Я ж говорил клеевая… Ого, титьки какие… кле-евые. Давай-ка, снимем с нее штанишки… Ух ты, какая лапочка… Ам!
Девушка закричала, дико, страшно и, самое главное, безнадежно… Зачем было так одеваться-то?
— Я… я первый!
— А че ты-то? Я, между прочим, ее первым заприметил. Сморю — трется у подъезда такая киса…
Вероника снова вскрикнула.
— Эй, парни! — Максим подкинул на руке монтировку. — Отвалили бы по-хорошему, а?
— Слышь, Вован, там какой-то недоносок…
Высунувший наглую морду переросток тут же получил по сусалам. Правда, не монтировкой, Макс его пожалел, ударил кулаком, но сильно, так, что поганец отлетел к дальнему парапету беседки да так там и остался лежать, постанывая и запрокинув голову.
Опа! У второго сверкнул в руке нож… Макс не сомневался и не тратил времени на уговоры — ударил монтировкой по руке, так что подросток — длинный прыщавый парень с большим, похожим на лягушачий, ртом, этакий Гуинплен, — завыл, словно оборотень, и, выронив нож, опрометью бросился прочь, прижимая к груди правую руку.
Тот, что остался, тотчас же забился в угол, испуганно закрывая руками голову:
— Дяденька, не бейте… Я малолетка!
— А мне плевать, что ты малолетка.
Заскочив в беседку, Тихомиров двинул паскудника ногой. Тот завыл.
— А ну, давай вали отсюда…
Не говоря ни слова, сопленосец убег, бросив на произвол судьбы своего стонущего дружка.
— Привет, Ника. — Наклонившись, Максим галантно подал девушке руку. — Что же ты так одеваешься-то, ма шери?
— Как это — так? — Вероника быстро застегнула шортики, прикрыла грудь задранной кверху майкой. — Обычно одеваюсь, как и всегда.