Стокли, не сводя глаз, ответил:
— В безопасности.
— В безопасности? От врагов или от меня?
— Безопасность от врагов не предвидится ни одному из нас. Но, по крайней мере, я могу спасти ее от тебя, Томас. Уберечь ее от всего этого. От отчаяния.
— Где она? — повторил Томас, на этот раз сквозь стиснутые зубы. — Скажи мне.
— Не дождешься. Ум ее после этой вашей встречи уже и без того неспокоен. К счастью, мне удалось ее вразумить, и она согласилась, что видеть тебя снова — сущая глупость. Непоправимая. Как я уже говорил, Томас, Мария для тебя мертва. И не пытайся ее разыскивать.
— Я найду ее, — утробно прорычал Баррет, прижимая руки к бокам, чтобы невзначай не вцепиться Стокли в глотку. — Клянусь, что снова ее увижу.
Стокли, презрительно прищурившись, заговорил с такой ядовитой злобой, какой Томас за ним даже не припоминал:
— Да проклянет тебя Господь и обречет тебя на муки кромешные в аду. Молюсь об этом всею своею душой. Этого, и только этого ты заслуживаешь.
— Откуда у тебя ко мне такая ненависть? — с вызовом спросил Томас. — Что я тебе сделал, что ты желаешь мне такой участи?
— Ненависть? — интимным голосом пропел Оливер Стокли. — О да, я тебя ненавижу. Потому что она любила тебя. Все время, и только тебя одного. — Стокли скрипнул зубами. — А должна была меня. Марию заслужил я, а не ты… И тебе не заполучить ее никогда. Слышишь? А теперь прочь с дороги.
Томас, выдержав его полный холодной злобы взгляд, посторонился. Стокли рванул мимо и стремительным шагом пошел вниз по лестнице. Баррет стоял, ошеломленный таким излиянием злобы. Вот шаги его недруга смолкли. Чтобы как-то отвлечься, Томас со стены стал смотреть на дальний артиллерийский обоз, змеившийся у оконечности бухты в сторону полуострова Шиберрас. Теперь ясно. Враг быстро отказался от замысла штурмовать Биргу или Сенглеа. Он, как и рассчитывал Великий магистр, решил всем своим весом налечь на Сент-Эльмо. А значит, у защитников главных крепостей появится некоторое время, чтобы усилить укрепления на самых важных, прорывных позициях. Шанс выстоять осаду будет усиливаться с каждым новым днем, в течение которых будет держаться маленький форт Святого Эльма. Томас посмотрел на него через бухту. Уходящее солнце омывало его горячим, понемногу гаснущим светом; темные тени пролегали клиньями от острых углов звездообразных стен. Морской бриз под вечер подустал, и флаги на башнях утомленно свисали. Какая мирная картина… И как она вскоре изменится для восьмисот человек гарнизона и тех, кто нашел там прибежище…
Глава 27
Настроение в обители было в тот вечер подавленным. На стол Дженкинс выставил бесхитростную овсянку, пояснив, что свежего мяса на рынках Биргу больше нет и не предвидится. В целях экономии провианта Великий магистр распорядился, чтобы вся живность отныне забивалась и засаливалась для хранения на грузовых складах возле верфи. Фураж теперь полагался только небольшому числу лошадей. С появлением в городе большого числа беженцев приходилось искать дополнительное место постоя для солдат, а потому в обитель английских рыцарей определили дюжину итальянских наемников, которые теперь столовались в зале вместе с Томасом, Ричардом и сэром Мартином. С прибытием итальянцев хлопот у старика Дженкинса существенно прибавилось, и к новым постояльцам он относился с плохо скрытой неприязнью.
Ужин протекал нешумно, даже как-то задумчиво, разговоры за длинным столом ограничивались в основном просьбами передать тарелку, солонку или кувшин с разбавленным вином. Наемники кучковались на конце стола, что ближе к двери, оставив троим англичанам более удобные места поближе к камину.
— А где, интересно, сэр Оливер? — поинтересовался Ричард. — Он же, кажется, говорил, что с прибытием турок поселится в обители.
Сэр Мартин пожал плечами.
— У него мошна достаточно туга, чтобы позволить себе снимать отдельное жилье. А нос задран так, что тяготиться обществом своих братьев-рыцарей он считает ниже своего достоинства.
— А вы, часом, не знаете, где он мог поселиться? — спросил между делом Томас, помешивая ложкой кашу.
— Да откуда мне знать, — буркнул сэр Мартин.
Трапеза продолжалась в молчании.
— Ишь как оно вышло, с ла Ривьером-то, — тягостно вздохнул сэр Мартин. — Воин был хороший. Никогда не межевался с раздумьями, бить турка или нет. Эх, такого человека потеряли…
Томас в ответ кивнул.
— Однако и безрассудства ему тоже хватало, — сделал оговорку Ричард. — Придерживайся он четко поставленной задачи взять пленных, не угодил бы сам в руки врага.
Сэр Мартин, опустив ложку, недружелюбно уставился на эсквайра.
— Еще раз ставлю тебе на вид, молодой человек: ты забываешь свое место. Подобные суждения, да еще в устах оруженосца, порочат ла Ривьера. Вот дослужишься до собственных шпор — тогда, и только тогда будешь иметь право выносить о рыцарях Ордена какое-то суждение. А умер он, надо сказать, с честью.
— Я не оспариваю этого, сэр. Просто подчеркиваю, что этой своей участи он вполне мог бы избежать.
— По крайней мере, своей смертью он оказал всем нам неоценимую услугу, — заметил Томас.
— Интересно, каким образом? — застроптивился Ричард. — Как справедливо указал сэр Мартин, нам нужны хорошие солдаты, а теперь мы потеряли одного рыцаря и двух оруженосцев, которых то ли убили, то ли взяли в плен. Что едва ли не хуже.
Томас, оттолкнув тарелку, вполоборота повернулся к Ричарду.
— Именно ла Ривьеру хватило ума и мужества убедить сарацин атаковать самое прочное звено нашей обороны. В других местах рвы у нас гораздо мельче, и их там пока даже не прикрывают пушки. Направь османы свой приступ не в лоб, а с боков от ворот, не исключено, что им удалось бы взобраться на стены. А захвати они там плацдарм и толкнись оттуда в Биргу, дело было бы считай что проиграно. Получилось же так — и в этом, несомненно, заслуга ла Ривьера, — что их жестоко отбили в месте, которое они, с его подачи, почитали за самое уязвимое. Обжегшись там на молоке, они теперь дуют на воду, решая атаковать, по их понятию, более доступную цель. А именно форт Сент-Эльмо, к которому они теперь выдвигаются.
Молодой человек опустил глаза.
— Я не подозревал подлинной величины его поступка, — проговорил он, глядя себе на ладони.
— Эх, молодежь, молодежь, — снисходительно попенял сэр Мартин. — Все как есть верхогляды. Ну да ничего, со временем научишься зрить в корень. Если мы, понятно, до этой поры доживем.
— Приношу вам свои извинения, сэр, — виновато поглядел на Томаса Ричард.
— Передо мной извиняться нет смысла, — сказал Баррет. — Просто ты, сам о том не подозревая, опорочил имя человека, отдавшего за всех нас жизнь. А ведь может статься, что храбрость и сила духа ла Ривьера изменила весь ход осады. Подумай о том, Ричард, прежде чем в следующий раз делать о ком-либо поспешные выводы. — Томас поднялся из-за стола. — Ну ладно, пойду укладываться. Спокойной вам ночи, джентльмены. И нашим гостям, — громко произнес он, делая полупоклон в другую сторону стола.
Занятые тихим разговором итальянцы обернулись на голос и, смекнув, о чем идет речь, учтиво склонили головы, после чего возобновили прерванную беседу.
Томас ретировался в свою комнату-келью, прикрыл за собой дверь и, устало сев на кровать, скинул башмаки, стянул бриджи и улегся, глядя в потолок. В узкое окно над головой струился лучик лунного света, призрачной дугой ложась на противоположную стену. Томас сунул руки под голову и зевнул. Спать не доводилось два дня. Давали знать о себе напряжение прошлой ночи и треволнения нынешнего дня; так он, пожалуй, давно не уставал. А если точнее, то уже много лет. Прикрыв глаза, Томас ровно задышал, но сон отчего-то не шел. Вот мимо двери прогрохотали шаги, и голос сэра Мартина досадливо что-то брякнул об «итальяшках», после чего так же досадливо захлопнулась дверь в его комнату.
Утомленный ум возвратился к недавней стычке (опять стычке!) со Стокли наверху бастиона. Какова действительная его роль во всем этом? Он что, и вправду все эти двадцать лет вынашивал в себе обиду отвергнутого воздыхателя? Хотя, если вдуматься, ревность и впрямь способна подпитываться обрывками воспоминаний, так же как любовь. Получается, Стокли скрытничает о местонахождении Марии из ревности? Или, по его словам, таково все-таки желание самой Марии? Ее, безусловно, надо будет найти. Причем скоро.
В дверь легонько постучали. Первой мыслью было прикинуться спящим и не открывать. Хотя отвлечься от навязчивых мыслей о Марии тоже не мешало.
Вполголоса чертыхнувшись, Томас уселся на кровати:
— Войдите!
Чуть скрипнули петли, и в приоткрытом дверном проеме со свечой показался Ричард. Из зала в комнату донеслось журчание разговора, более веселого и непринужденного с уходом из-за стола иноземцев-англичан.
Сзади как раз прошел на кухню Дженкинс, за добавкой: еще одним кувшином вина.
— Сэр Томас, мне нужно с вами поговорить, — возвестил с порога Ричард.
— Ну так заходи.
Эсквайр закрыл за собой дверь и, подойдя, поставил свечу у кровати, а себе поднес единственный в комнате стул.
— Если ты насчет нынешнего разговора, — предупреждающе заметил Томас, — то я лишь призывал тебя лишний раз все взвешивать, прежде чем выносить суждение. А то у тебя есть склонность забываться, что на тебя здесь смотрят как на оруженосца и ждут от тебя подобающего поведения. Даже оруженосцы, что постарше.
— Да я не о том, — отмахнулся Ричард. — Мне надо с вами обсудить кое-что поважнее. — Он с некоторой опаской оглянулся на дверь — как бы кто не подслушал, — после чего придвинулся ближе и тихо заговорил буднично-доверительным тоном: — Я нынче, пока вы с ла Валеттом и остальными находились на бастионе, наведался в Сент-Анджело по заданию.
— Какому такому заданию?
— Вы что, забыли? — удивленно посмотрел Ричард. — Конечно же, вызнать насчет сундука сэра Филиппа. Караулу я сказал, что вы где-то в апартаментах Великого магистра оставили свои боевые перчатки и послали меня их принести.
— Весьма предприимчиво с твоей стороны. И что, часовые тебя пустили?
— Представьте, да. Ваше имя нынче способно открывать любые двери. Я прошел в Сент-Анджело и изобразил перед дворецким ла Валетта, что разыскиваю те перчатки, а затем сказал, что вы, видимо, ошиблись, и пошел якобы к выходу. А на самом деле прошел по цитадели — это оказалось легко — к хранилищу. Вот здесь я и столкнулся с первыми трудностями, которые нас, судя по всему, подстерегают.
— В самом деле? Какие именно?
— Охотничьи собаки Великого магистра. У них конуры в арке того же коридора, где находится хранилище. Вход туда расположен на дальнем конце крыла. Там есть подобие прихожей, где дежурят четверо караульных, — уже само по себе трудность, а тут еще, не успел я войти в коридор, на меня сразу залаяли собаки и всполошили охрану.
— Что было дальше?
— Я сказал, что заблудился. Тогда двое стражников вывели меня оттуда и указали, как выйти из цитадели.
— Будем надеяться, что они не сообщат о происшествии по инстанции. Иначе, если это вызовет любопытство у кого-нибудь из приближенных ла Валетта, отыскать сундук станет некоторым образом сложнее.
— Еще сложнее? К нему и сейчас-то не подобраться. Вы уверены, что в то подземелье нет еще какого-нибудь прохода? Может, еще какая-нибудь дверь или водосток, идущий вблизи или снизу?
— Я что-то не слышал.
Ричард нахмурился. Томас, с минуту на него поглядев, почесал подбородок.
— Тебе не кажется, что пока все эти поиски несколько не к месту?
— В каком смысле?
— Мы окружены врагом. Мальта отсечена от внешнего мира — во всяком случае, до снятия осады. Ну а если островом завладеют османы, тогда и вовсе становится неважным, добудешь ты тот документ или нет.
— Напротив, это становится еще важнее, — возразил Ричард. — Если он попадет в руки врага, его значимость мгновенно сделается ясна и станет крупным козырем в руках врагов при любых переговорах с Англией.
— Каких врагов? — усмехнулся Томас. — Турок, католиков или Ордена?
— По-видимому, всех.
— Жаль. Я-то уж было понадеялся, что у тебя наметилась хоть какая-то спайка с ла Валеттом и его последователями.
— Спайка как раз есть. Хотя бы в том, чтобы выбраться из этой западни живыми. Так что я пока буду делать все, что в моих силах, для поражения нашего общего врага. Но это не тот случай, сэр Томас, когда враг моего врага — мой друг. Если нас подловят на поиске документа, то сомневаюсь, что нас ждет пощада, стоит ла Валетту уяснить истинную цель нашего здесь пребывания. Великий магистр — человек не из жалостливых, и как бы высоко он ни ставил ваши навыки и опытность, обмана он вам не простит.
— Наверное, нет, — согласился Томас. — Милосердия сейчас не сыщешь днем с огнем.
— Что вы имеете в виду? — резко вскинул голову Ричард.
— Да так. К тебе это не относится.
— Отчего же. Очень даже относится. Мне как никогда нужна ваша помощь в выполнении моего задания. Я просто не могу допустить, чтобы вы отвлекались. Это, наверное, из-за той женщины — Марии?
Томас помолчал.
— Ты знаешь, что да.
— Тогда вам лучше быть настороже. В наших планах ей не место.
По сердцу Томаса словно чиркнула ледышка.
— Это что, угроза?
— Нет. Просто я хотел вам напомнить о вашем долге перед своей страной и королевой. Не забывайте об этом.
Томас подался вперед так, что их с эквайром лица сблизились чуть ли не вплотную.
— Ричард, уясни. Если ты тронешь Марию хотя бы пальцем или же своими действиями создашь для нее опасность, я тебя уничтожу.
— Вы бы убили меня ради ее спасения? — не отводя глаз, спросил юноша. — В самом деле?
Секунду-другую их взоры были скрещены как шпаги, а затем Томас откинулся на постель в каком-то сумеречном оцепенении. Сердце билось от страсти, однако железная решимость Ричарда выполнить свою задачу, свой долг придавала его, Томаса, чувствам оттенок некоего капризного самопотакания, а высказанная угроза казалась пустой и вздорной.
— Ну а как бы поступил на моем месте ты? — произнес он.
— Не могу себе представить.
— Тогда мне тебя жаль.
— Свою жалость приберегите для себя, — прошипел Ричард. — Ваша надуманная связь с этой женщиной — не более чем слабость. Чего вы думаете ею достичь? Скажите мне. Каковы ваши планы? Что бы вы могли ей предложить?
— Предложить? Шанс исправить все неправое, что было у нас обоих. Быть может, если мы все это преодолеем, то еще сможем воссоединиться — что нам, собственно, полагалось давным-давно. В планах у меня просить ее стать моей женой, и тогда я увезу ее к себе домой в Англию, где мы сможем в мире и согласии встретить старость.
Ричард на это лишь медленно покачал головой.
— Нет глупца большего, чем глупец старый. И даже глупцу видно, что степень любви и прощения, которые вы приписываете этой даме, граничит, образно говоря, с фантазией. Вы должны это видеть.
— Я вижу то, что в моем сердце.
— И это вас ослепляет, делая незрячим ко всему остальному. В данный момент самое пламенное мое желание — это выполнить приказания Уолсингема самостоятельно, но я этого, увы, не могу. Помочь в этом должны мне вы.
— Значит, должен? — Томас, прежде чем продолжить, пристроился спиной к стене. — Что ж. Если я помогу вам с выполнением вашей задачи, то и сам в свою очередь рассчитываю получить от вас помощь.
Эсквайр сузил глаза.
— Какую же именно, если не секрет?
— Прежде всего я желаю знать, где находится Мария. Тех селян из Сент-Эльмо перевезли сюда. Она должна быть где-то здесь, в Биргу.
— Несомненно. Ни для кого не секрет, что у многих из ваших братьев-рыцарей есть любовницы, а некоторые из них даже тайно обручены и живут, как мужья с женами, в своих домах и поместьях на острове. О, лицемеры! — оскалился в усмешке Ричард. — Как и все, кого римско-католическая церковь выставляет образцами нравственной чистоты. Филистеры и ханжи, все как один. — Ричард, обуреваемый горьким сарказмом, воздел стиснутый кулак. — Будь на то моя воля, я, ей-богу, стер бы их всех с лица земли!
— Их? — повел бровью Томас. — Ты рассуждаешь как христианин или как магометанин? Мне что-то сложно уловить разницу.
Ричард, спохватившись, разомкнул пальцы.
— Прошу прощения, — пробормотал он. — Устал очень. Забылся.
Оба смолкли. Томас смотрел на своего компаньона с откровенным любопытством.
— Что такое с тобою сделали, что ты настолько ненавидишь этих людей?
— Да ничего. Бывает. На секунду сорвался, вспылил. Только и всего.
— Нет, далеко не «всего». Ты на секунду приоткрыл свое сердце, а его, оказывается, полонят такая темнота и ярость, каких я в тебе и не подозревал. Ричард, что же это все-таки такое? Что так снедает твою душу?
— Достаточно сказать, что мне нет причин любить тех, кто прислуживает папистам, — холодно ответил Ричард. — Я сам родился от католиков, которые бросили меня в детском возрасте. Рос, как сорная трава, без ласки и доброты, пока меня не взял к себе в услужение сэр Роберт, а затем отдал Уолсингему в шпионы. Сесил и открыл мне, что католицизм — насквозь гнусная, коррумпированная ветвь христианства, и я всю свою жизнь посвятил борьбе с папизмом в Англии, да и вообще везде.
Ричард учащенно дышал; в нем все еще какое-то время клокотал гнев, но постепенно он его обуздал и заговорил более-менее сдержанно:
— Сэр Томас, если вы мне поможете, то помогу вам и я. Мы отыщем и это письмо, и вашу Марию, и увезем их с этого острова к себе в Англию — обоих, если захотите.
— Пламенно на это надеюсь, что и ее тоже.