За начавшимся вскоре обедом в комнату вошел какой-то незнакомый Дункану парень, прошептал что-то Локсу на ухо и вышел, бросив на Дункана взгляд через плечо.
— Это Гомо Эректус Уайльд[5], — сообщил сидящий рядом падре. — Он сегодня в дозоре.
Дункан подавился, закашлялся, глотнул воды и наконец выдавил:
— Ты шутишь?
— Ну это не данное имя, конечно, — пояснил падре. — Он его принял на совершеннолетие, по праву гражданина. Он наш местный гомосексуалист. Надеется, что ты окажешься одних с ним половых убеждений. Пока что себе подобных он не нашел. Пусть же питает надежду и живет мечтой.
Локс постучал ложкой по стакану и, когда воцарилась тишина, объявил:
— Уайльд сообщает, что в лесу над нами необычное скопление органиков. Он уже насчитал двенадцать патрульных машин. Один отряд приземлился и использует подслушиватели невдалеке отсюда.
Тишина продолжалась. Двое детишек подвинулись поближе к матери.
— Нечего бояться! — разорвал тишину голос падре Коба. — Они ищут нашего гостя, но ведь не только тут. У них нет причин концентрировать здесь силы. Я полагаю, что скоро они уйдут.
— Падре прав, — подтвердил Локс. — А теперь, гражданин Дункан, вы говорили…
Дункан отвечал на его вопросы, как мог. После обеда несколько человек унесли тарелки в кухню, а в комнату приволокли телевизор. Когда вымыли посуду, всем продемонстрировали запись допроса Дункана под туманом правды. Потом беглеца снова допросил Локс, остальные слушали. Если у них и было что сказать, они ждали, пока главарь кончит.
Потом Дункана провели по жилым помещениям и объяснили, что делать, если прозвучит сирена. Майка Донг, назначенная его проводницей, бросала мелодичным голосом короткие пояснения и ни разу не улыбнулась. В конце концов Дункан решил, что она ему все еще не доверяет. Или он ей не нравится. Или она попросту стерва.
Возможно, тут сработала та загадочная химия, что заставляет в любой группе, где больше семи человек, одного испытывать неприязнь к другому. Ученые написали сотни лент по этому вопросу, и в каждой из них можно найти свою теорию, почему это происходит. А о другой стороне этого явления — внезапной приязни — написаны тысячи лент, но в них хотя бы больше согласия. «Странно, — подумал Дункан. — Обычно ненависть куда понятнее и ближе любви».
Он пожал плечами. Может, он ошибается. Может, Майка Донг просто с подозрением относится к незнакомцам.
К семи вечера он заглянул в гимнастический зал — просторное помещение, где во время войны помещалась оружейная. Большая часть отряда играла в баскетбол, падре Коб занимался штангой. Дункан присоединился было к нему, но остановился, увидев рапиры. Он спросил, кто интересуется фехтованием, и Рагнар Локс согласился испытать его. Решающий оказался неплохим фехтовальщиком, но Дункан выбил пять из шести, и Локс, тяжело дыша, запросил пощады.
— Ты просто мастер. Кто тебя тренировал?
— Не помню, — ответил Дункан. — Психик говорила, что я сам был учителем фехтования, но я этого не помню. Я и не думал об этом, пока не увидел рапир. Как объяснить — не знаю. Что-то позвало меня, захотелось ощутить рукоять в ладони.
Локс странно посмотрел на него, но ничего не ответил.
К девяти часам Дункан принял душ и отправился спать. Адреналин, захлестывавший его жилы весь этот безумный день, схлынул, ему отчаянно захотелось спать. Гомо Эректус Уайльд провел его в просторную комнату, заставленную койками.
— Многовато места для нас двоих, — улыбнулся Уайльд. — О нет, не волнуйтесь. Я не обеспокою вас. Я уважаю ваши права. Но когда вы появились, я надеялся…
После долгой и неуютной паузы — неуютной для Дункана — он сказал:
— Мою историю ты знаешь. А почему ты стал бунтовщиком?
— Меня уговорил любовник. Он был… неуемный, не то, что я. Он ненавидел постоянную слежку. Были у него какие-то дикие идеи о праве на личную жизнь. А я пошел, потому что не хотел с ним расставаться. Не бывает большей любви. А потом…
— Потом? — спросил Дункан после еще одной долгой паузы.
— Ганки нас застали врасплох. Я сбежал. А его взяли. Так что он сейчас, наверное, — еще одна окамененная статуя на правительственных складах. Я надеялся, что его привезут на один из ближайших, но…
— Мне жаль, — тихо произнес Дункан.
— Это не поможет, — ответил Уайльд и заплакал. Когда Дункан попытался утешить его, он заорал: — Не хочу больше говорить об этом! Вообще не хочу говорить!
Дункан лег. Несмотря на усталость, он не мог заснуть. Вопросы роились в его голове. Какова цель этой банды дневальных? Есть ли вообще у них цель, кроме как скрыться от органиков? Как они живут? Откуда берут еду? Что делают, когда им нужен врач?
Наконец он провалился в сон, полный мучительных кошмаров.
Глава 5
Когда Дункан проснулся, первой его мыслью было: «Я бежал из одной тюрьмы, чтобы попасть в другую». Органики ищут его и будут искать еще долго. И пока они не бросят поиски, он заперт здесь. Если бросят. Кажется, он настолько важная птица, что органики готовы раскопать каждый подземный ход в этих местах, только бы найти его. И если он вновь попадет к ним в лапы, то вырваться не сможет никогда.
А люди, к которым он попал, знают, что он, Дункан, отчаянно нужен правительству. Не решат ли они в конце концов выдать его органикам? Нет. Ему ведь известно, где они прячутся. Один вдох тумана правды, и он расскажет об их убежище ганкам.
Но если органики найдут его в лесу — мертвым? Тогда они, конечно, прекратят поиски, а он никому и ни о чем не расскажет.
Этот путь представлялся Дункану самым логичным. Спорить не приходится.
«Придется мне бежать от этих изгоев, — подумал он. — И негде преклонить голову сыну человеческому. Лисы в норах своих и птицы в гнездах счастливее меня».
К тому времени когда он наконец вышел из ванной — горячей воды в душе он не ожидал, — мысли его приняли несколько менее мрачное направление. Из всякого положения есть выход, и он его найдет. В столовую он шел, улыбаясь и насвистывая, но по дороге задумался — откуда такая веселость? Логика и дитя ее — вероятность места оптимизму не оставляли. Тем хуже для них? Но тут Дункан вспомнил один из разговоров с психиком.
— Не знаю, как тебе это удалось, но ты создал — я бы сказала даже, «смонтировал» — новую личность. Ты, как мне кажется, подобрал те качества, которыми хотел наделить Уильяма Сент-Джорджа Дункана, и собрал их вместе. Вот откуда безудержный оптимизм и вера в то, что ты можешь совладать с чем угодно, выйти из любой передряги. Но этого недостаточно. Ни вера, ни оптимизм не победят реальности.
— Но вы же сказали мне, что я не планирую побега, — усмехнулся тогда Дункан.
— Еще одно качество твоей личности — способность скрывать свои мысли от окружающих. — Арсенти нахмурилась. — И от себя самого, если ты не хочешь их знать. Поэтому ты и опасен.
— Вы только что сказали, что я совершенно безвреден.
Психика это, кажется, смутило, и она поспешно перевела разговор на другую тему.
«Я и сам себя смущаю, — подумал Дункан. — Но кому какое дело, пока я нормально себя веду? Образ действий отражает образ мыслей».
Где-то в его мозгу таилась еще одна личность, которая не была одной из семи. Или частью его самого. Эта личность мыслила за него — в объеме, необходимом для выживания.
Каждый человек в чем-то уникален. Дункан сомневался, что есть на свете еще кто-то, намеренно собранный из черт характера и обрывков памяти, так слабо подсоединенных к сознанию — или к подсознанию, если уж на то пошло. Но и самопрограммирующимся роботом он не был.
Завтракали все в той же столовой. Дункана пригласили за большой круглый стол в центре зала, где сидели Локс, Кабтаб и другие вожаки. Одежда сидевшего рядом с Дунканом священника — небесно-голубая ряса и желтые сандалии — все еще благоухала ладаном после мессы и еще нескольких богослужений, которые тот провел утром. Дункан поинтересовался, как падре удалось объединить все религии в единое гармоничное целое и назначить себя его провозвестником.
— А меня ни совесть, ни логика не мучают, — пробурчал падре Коб, пережевывая омлет и гренок. — Начинал я как священник римской католической церкви. Потом до меня дошло, что «католический» означает «всеобщий». А была ли моя вера всеобщей? Не была ли она ограничена рамками одной, далеко не всеобщей, церкви? Не отвергаю ли я все остальные религии, которые тоже основал Господь, спустившись на Землю в умах их основоположников? Разве могли бы они существовать, если бы Великий Дух считал их ложными? Нет, конечно, нет. А потому, руководствуясь логикой и божественным откровением, которые никогда раньше не соединялись, я стал первым воистину католическим, то есть всеобщим, священником.
Но новой, эклектической религии я не основывал. У меня нет намерения соревноваться с Моисеем, Иисусом, Мохаммедом, Буддой, Смитом, Хаббардом[6] и прочими. Соревноваться не в чем. Я тот, кто я есть. Господь Бог официально провозгласил меня — мной, а он выше любого священника, папы, или кто там еще бывает. Я уникальный священник. Я избран и поставлен исповедовать все и всяческие верования и служить Господу смиренно или гордо, как будет выгоднее, в ранге Его — или Ее, если вам так больше нравится — жреца.
Кто-то за спиной Дункана хихикнул. Падре оборачиваться не стал. Он отставил вилку, сложил руки на груди и взревел:
— Господи, прости сомневающемуся грех сомнения! Покажи ему, или ей, порочность путей его, и верни его на лоно свое! А если пофиг тебе, то пусть не смеется он в лицо мне, дабы не надавал я ему по заднице за неуважение ко священнослужителю! Охрани меня от грехов гнева и насилия, пусть оно и праведно!
После этого в зале наступила тишина, нарушаемая только звоном тарелок и громким чавканьем.
— Решающий, — спросил падре, покончив с завтраком, — что ты решил?
Локс допил молоко, поставил стакан и произнес:
— Об этом мы поговорим…
В эту секунду в комнату вошел человек и прошептал что-то Локсу на ухо. Решающий встал, требуя внимания:
— Албани говорит, что органики начали бурение прямо над нами!
Послышались вздохи; кто-то пробормотал: «Господи, помилуй!»
— Незачем волноваться, — продолжал Локс. — Органики не ищут конкретно здесь. Они, наверное, начали бурить скважины по всему лесу, в тех местах, где есть подземные полости. Я, по крайней мере, на это надеюсь. Теперь соберите вещмешки и будьте здесь через пять минут. Не создавайте шума.
Дункан встал вместе с остальными. Ноздри его уловили застарелый запах пота — Уайльд недаром называл Мела Круассана Вонючкой. Обернувшись, Дункан увидел Круассана и Майку Донг. Те зло глядели на него.
— Если бы не ты, этого не случилось бы! — тихо и напряженно произнесла Донг.
— Отвали! — бросил падре Коб. — Когда мы подобрали вас, тоже шороху было! И не забывайте об этом! Но мы приняли вас!
Ни Донг, ни Круассан не ответили. Они отошли, тихо переговариваясь, Донг бросила на Дункана через плечо злой взгляд.
— Они испуганы, — мягко произнес священник, кладя руку Дункану на плечо, — и вымещают на тебе зло. Но это не оправдывает их возмутительного поведения.
— Не они одни так думают, — ответил Дункан. — Мне жаль, что я подвергаю их опасности, но что я могу поделать?
— Не беспокойся. Мы останемся вместе, на свободе или в плену. Увидимся через пару минут.
Падре ушел; полы его рясы развевались вокруг массивных голых лодыжек. Дункан сел. Собирать ему было нечего. На минуту он подумал, не удрать ли ему тем же путем, каким пришел. Но это было бы глупым самопожертвованием. Лес кишит органиками, его быстро найдут. Остальных, может, и прекратят преследовать, но станет ли ему от этого лучше? Вряд ли; он быстро окажется окамененной статуей и займет свое место в одном из правительственных хранилищ. А эти люди приняли его, отчетливо представляя себе последствия своего гостеприимства. К тому же почему он должен волноваться, если кое-кто из его хозяев запаниковал? Они придут в себя, а он… Он и сам не знал, на что надеялся. Но что бы ни ждало его в будущем, это не бегство. Этим изгоям достанет норы вроде кроличьей. Ему — нет.
Смелые слова. Их придется оставить там, откуда они вылезли.
Через некоторое время вернулся Рагнар Стенька Локс, неся на спине один набитый пластиковый мешок, а в руке — второй, который отдал Дункану. Вскоре появился последний член отряда, Фиона Ван Диндан, сменившая облегающее голубое платье на желтую футболку и зеленые шорты. Локс, повторяя наставления родителей, наказал двоим испуганным ребятишкам молчать и делать, что скажут. Дети с серьезными лицами кивнули.
— Молодцы, — похвалил их Локс и поцеловал каждого в макушку. — Вы через это уже проходили. — И, отвернувшись, добавил неслышно — Дункан прочел по губам: — Чертовски паршивое место для детей.
Изгои двинулись по коридору, разведчики, братья Синн и Бедейтунг, шли футах в двадцати перед ними. Дункану стало интересно, что подумают органики, вломившись в подземелье. Они, конечно, сразу же поймут, что тут недавно жили, и попытаются догнать беглецов. Но к этому времени изгои, без сомнения, будут в надежном убежище — так он, во всяком случае, надеялся.
— Часто такое бывает? — спросил он у шедшего рядом Уайльда.
— Последний раз около семи субмесяцев назад[7]. Мы-то ушли, но ганки залили грязью две мили коридоров. Мы потом два месяца чистили. Хоть занятие было.
Пройдя около мили по извилистым коридорам, залитым светом электрофакелов, изгои вынуждены были четверть мили ползти на четвереньках по узкой трубе. Преодолев ее, они вновь смогли встать. Шедший в арьергарде падре выдвинул из пазов круглый люк, закрывший трубу, и заложил засов, пробормотав:
— Прожгут-то быстро…
Из следующего коридора они свернули налево, и футов через шестьдесят проход, казалось, кончался. Со стен обваливались комья грязи. Бедейтунг с несколькими помощниками лопатами разбросали сырую влажную землю, открыв на глубине нескольких футов круглую деревянную крышку. Бедейтунг поддел ее ломиком; под ней оказалась узкая шахта с деревянной лесенкой. Изгои по одному спускались в шахту. Последним был падре; он нагромоздил кучки земли вокруг крышки, чтобы, когда люк закроется, осыпавшаяся земля скрыла его.
При свете факелов отряд спускался по уходящему вниз туннелю, стены которого состояли из металлоподобного материала; ботинки тонули в жидкой грязи. Здесь Дункану впервые попались на глаза человеческие кости и черепа.
— Тут было много костей, когда мы сюда попали впервые, — сказал Уайльд Дункану. — Мы их убрали и, по-моему, зря. С ними эти места не выглядели обитаемыми.
Кое-где попадались груды ржавого металла.
— Стрелы, мечи, копья, протонные пистолеты, — объяснил Уайльд. — Американцы дрались отчаянно, но проиграли. Подземные форты запечатали, а над ними поставили памятники. Мятежники потом открыли форты. А памятники заброшены и ушли в землю; в заповеднике наверху можно на них наткнуться.
В некоторых местах стены потемнели и оплавились.
— Это следы огнеметов. — Уайльд вздрогнул. — Сущий кошмар.
Похожие на металл стены кончились, дальше на протяжении пятидесяти футов туннель был вырублен в скале и укреплен деревянными балками. Упирался он в груду камней; Синн разобрал часть завала, открыв потайную дверцу. Оттуда тянуло долгожданным ветерком — отряд уже начал задыхаться во влажной, стоялой жаре. Потом были ржавая лестница и длинный коридор с пластиковыми стенами; часть секций коридора отсутствовала, и эти участки копались вручную. Как пояснил Уайльд, воздух поступал через насос с поверхности, труба выходила в дупло трухлявого дерева. Движущихся частей в насосе не было, а энергией его снабжал генератор на ручейке, проведенном через естественную пещеру невдалеке. Тока он давал немного, но для вентиляции хватало.
Локс объявил привал. Все попадали на пол, кроме Бедейтунга и вожака, которые отправились обратно. Синн приложил к потолку большой диск, соединенный проводом с черной коробочкой, висевшей у него на поясе. Надев наушники, он некоторое время прислушивался, потом заявил:
— Наверху чисто.
Дункан глотнул из фляги. Не успел он уложить флягу в мешок, как земля дрогнула, из дальнего конца туннеля донесся грохот и ветерок принес облако пыли. Потом вернулись Локс и Бедейтунг; грязное лицо вожака сияло белозубой улыбкой.
— Шахта запечатана, — объявил он. — Погони не будет.
— Ага, и мы не сможем вернуться, если впереди нас ждут органики, — пробормотал Уайльд.
— Могли и не лезть в это дерьмо, — буркнул Круассан, сидевший так близко, что Дункан мог его учуять.
— Скули, скули, щенок, — вспылил Уайльд. — Господи, как же я устал от твоего нытья!
— Заткнись, ты… ты, педераст! — огрызнулся Круассан.
— Я так и знал, что ты гомофоб! — крикнул Уайльд.
— Тихо, вы, оба! — приказал Локс.
— Вот-вот, — пророкотал падре. — Грядет время мордобоя, да простит меня Господь за такие слова. У нас хватает проблем без ваших детских склок. Заткнитесь, или вас заткнут.
Уайльд встал и демонстративно пересел подальше от Круассана. Дункан последовал за ним.
— Что за люди эти Донг и Круассан? — спросил он.
— Ты хочешь знать, как они сюда попали? Что у них за душой? — Уайльд хихикнул. — Не политические принципы. Они мелкие воришки, ну, может быть, не такие и мелкие. Оба родом из среды; он был продюсером игровых телешоу, а она его секретаршей. Потом у него родилась эта идиотская идея — он вообще не больно-то умен — подстраивать выигрыш за взятку. Донг вела шоу вместе с ним, так что он уговорил ее сотрудничать. Какое-то время все шло нормально. Победители делились с этой парочкой или, если приз давался кредитами, перечисляли половину на их счет.