Бригадир подумал, что Король излишне циничен. Но тут же одернул себя — никто не знает, сколь тяжело бремя власти. Бремя Империи.
— Мы должны восстановить свою Империю, бригадир, — сказал Король, — и для этого мне не нужны авианосцы. Мне нужны и солдаты… мне нужны верные и преданные люди, умеющие думать не хуже, чем убивать. У вас есть такие?
— Ваше Величество, мои люди лучшие в британской армии. Они делают порученное им дело, не нуждаясь в командовании, я могу послать любого из них на другой континент и быть уверенным в нем на сто процентов.
— Мы понимаем друг друга, бригадир… — отметил Король.
— Ваше Величество!
— Извольте прекратить тянуться во фрунт, — моментально отреагировал Король, — и научите этому своих подчиненных. Мы сыграем в игру, где нет никаких правил, и правила воинского устава я намерен отменить для вас в первую очередь.
— Я понял… — чуть обескуражено сказал бригадир.
Открылась дверь — в двадцать втором полку у офицеров не было ни адъютантов, ни порученцев, в том числе и для полковника. Каждый мог свободно зайти и сказать то, что нужно.
— Сэр…
Молодой человек в гражданской одежде, видимо явившийся к докладу, осекся на полуслове, увидев Короля.
— Лейтенант, граф Сноудон… — представил офицера бригадир.
Король смерил глазами молодого человека, своего одногодка. Непримечательный, длинные волосы, дизайнерские джинсы, дорогие докеры и ветровка. Сумочка — напузник — обычно бойцы САС носят в ней оружие, когда одеты в гражданское. Ее размер — позволяет постоянно держать под рукой полноразмерный армейский пистолет.
— Мы знакомы… — сказал Король, — одиннадцатый граф Сноудон, если не ошибаюсь.
— Двенадцатый, сир. Одиннадцатый — мой отец.
— Лейтенант командует патрулем, который временно приписан к службе безопасности аэропорта Хитроу, — пояснил бригадир.
В САС такое назначение считалось манной небесной. Лондон со всеми его развлечениями, плюс симпатичные стюардессы в большом количестве и туристки, которым можно предложить показать Лондон.
— Парлато итальяно? — вдруг спросил король.
— Си, синьор, — удивленно ответил лейтенант.
— Какие еще языки знаете? — продолжил Король.
— Французский, немецкий, немного испанский. Французский и немецкий — свободно.
— Отлично. Бригадир, я буду благодарен, если вы прикомандируете лейтенанта к моей охране. На мой взгляд, моя охрана, осуществляемая спецотделом полиции, оставляет желать лучшего, а времена сейчас неспокойные. Несколько тренировок с опытным офицером САС определенно пойдет полицейским на пользу.
Бригадир хотел сказать, что лейтенант Сноудон далек от определения "опытный офицер САС" и сам бригадир, доведись ему коротко охарактеризовать графа, сказал бы что-то вроде "ушлый и недисциплинированный засранец". Но воля монарха была ясно выражена и кто он такой, чтобы противоречить?
— Есть, сир.
— Вот и отлично. Не смею больше отвлекать ваше внимание.
Король поднялся со своего места, принял поданную ему фотографию и удалился…
В кабинете повисла напряженная тишина, которую нарушил бригадир.
— Смену можете не сдавать. Я распоряжусь, чтобы Лоусон заменил вас, он работал в аэропорту и знает, что там к чему.
— Есть.
— Приведите себя в порядок, лейтенант. Пересмотрите свой гардероб, отдайте в чистку пару подходящих гражданских костюмов, или закажите новый, если подходящих не окажется. Приведите в порядок и свой полковой мундир.
— Есть, сэр.
— Я не закончил. Не вздумайте добираться до дворца на вашем мотоцикле. Наймите машину, если ее у вас нет. И я очень надеюсь, лейтенант, что репутация нашего полка не будет запятнана непристойным скандалом, в какие вы имеете редкостный талант попадать.
Лейтенант сделал непонимающее лицо и бригадир заорал:
— И не делайте вид, что не понимаете о чем речь!
— Есть, сэр!
— Все, идите. Дежурство вам отметят. Я прослежу, чтобы бумаги оформили надлежащим образом…
— Спасибо, сэр.
— Да и… смените ваши чертовы джинсы на что-то более разумное. В них вы похожи на педика с вокзала Сент Панкрас[29].
— Есть, сэр.
Выходя из кабинета, лейтенант озабоченно посмотрел на часы. Милашка Синтия с БОАК, его новая добыча, наверное, уже его заждалась и возможно, зла на него. А она не та девушка, которую можно оставлять без присмотра…
С этими мыслями, лейтенант побежал вниз по лестнице, прикидывая, что надеть завтра, чтобы произвести впечатление на придворных дам.
04 июня 2014 года
Касба, Французский Алжир
Что останется
Кроме памяти…
Странные места и странные люди…
В этой жизни мне везло на события. И людей. Некоторым людям не везет — совершенно, их жизнь пустая и серая. Они ищут смысл в каких-то безумных, бессмысленных развлечениях — кто-то гоняет на авто по городу со скоростью сто двадцать, кто-то вечером танцует на столе в полураздетом виде, кто-то нарушает закон. Те же люди, которых я знал — ставили свою жизнь на кон совершенно осознанно и хладнокровно, без вызова и эпатажа, желая сделать то, что нужно сделать. То, что нельзя не сделать. Их нельзя было не уважать — даже врагов.
А вместе с ними ставил свою жизнь на кон и я.
Ровно в двадцать две пятьдесят семь по местному времени, я вышел из машины, которую взял напрокат вчера в аэропорту, хлопнул дверцей и пошел вверх по улице, особо ни на что не обращая внимания. Французы любят внешние эффекты, и подобные операции рассчитывают до секунд, это своего рода их шик. И ровно в двадцать три ноль-ноль, когда я дошел до белой угловой громады Гран Пост — у тротуара тормознул клиновидный Ситроен с затемненными стеклами, открылась задняя дверь справа. Я сел — и машина мгновенно отъехала от тротуара, рванулась в пугающую черноту улиц, она шла поразительно плавно, потому что на машинах этой мануфактуры устанавливается специальная гидропневматическая подвеска, позволяющая забыть, что такое неровности — едешь как на ковре-самолете летишь. Для Алжира, столицы новой Франции это более чем актуально — дороги здесь проблемные.
— Месье Александр? — спросил меня офицер, сидящий на заднем сидении. Вопреки моим настояниям, он все же облачился в армейскую штурмовую униформу, напялил тяжелый бронежилет и держал в руках тяжелую штурмовую винтовку SIG с барабанным магазином и громоздким термооптическим прицелом — оружие поддержки. Если придется действовать на улице — а чует мое сердце придется — то такой вот терминатор будет выделяться из толпы не меньше, чем я на токийской Гинзе.
Хотя я там никогда не был — но представляю сие зрелище.
— Я же просил быть в штатском… — поморщился я.
— Немного переиграли — холодно ответил офицер, в этой стране мне, русскому на конкурсе популярности ничего не светило бы — вы работаете. Патрис прикроет вас, он в десятке лучших стрелков Легиона. Я вступлю в игру, если все пойдет в предел хреново. Генерал Бельфор одобрил изменения в плане.
Значит, спорить бесполезно. Собственно говоря, и операция то состоялась благодаря протекции генерала Бельфора — его я знал лично по делам Мексики, он часто туда наведывался, поддерживал контакт с американцами, затем даже возглавлял международную миссию поддержания мира. Он был известен как Молот Ислама — и не просто так. Долгие год мы выслеживали дичь, на которую сейчас идет охота — и этот урод нужен мне, как никто другой. Лично мне, не ГРУ, не разведке ВМФ — прежде всего лично мне, потому что это — моя игра, игра, которую я не закончил и сейчас должен был закончить. По той же самой причине я не счел возможным передоверить исполнение активной фазы операции кому-либо еще, лично прилетел в Алжир и лично сижу сейчас в Ситроене спецслужб алжирской Франции, вместе с тремя не слишком то дружелюбными офицерами Иностранного Легиона, исполнителями силовой акции. Это — моя игра, и играть ее мне.
До конца.
То ли желая построить хотя бы маленький мостик, то ли желая скрыть свой мандраж — пятьдесят процентов, что это ловушка — я протянул руку вперед, положил ее на плечо Патриса.
— Надеюсь, ты хорошо стреляешь, парень. Мне не хотелось бы умирать сегодня.
— Не беспокойтесь, мсье. Не промахнусь.
Намек?
Собственно говоря, ничего другого ждать здесь и не приходилось. С тех пор, как не стало Франции — вместо нее теперь была Нормандия, протекторат Священной Римской Империи Германской Нации — начался один из самых массовых исходов из страны, которые только имели место быть в двадцатом веке. Потом попытались подсчитать… получалось, что Францию покинули не менее пятнадцати миллионов человек — аристократы, инженеры, солдаты разгромленной армии. Строго говоря — я не знаю, для чего наши казаки участвовали во французской кампании — ведь смысла не было, германская армия могла бы опрокинуть французскую и сама. Но факт остается фактом — мы поучаствовали, и это здесь помнили до сих пор. Помнили — и ненавидели нас.
Не промахнусь…
Примерно три миллиона французов приняла Аргентина — там была крупнейшая французская колония в мире, во многом благодаря французам Аргентина стала тем, чем она является — кусочком Европы в Новом свете, правда со своей спецификой. Еще миллиона два разъехались по разным странам, в основном эмигрировали в САСШ. Но не меньше десяти миллионов — приняла алжирская земля, где эти колонисты — принялись строить европейское государство на африканской земле — видит Бог, как им было трудно. Точно так же европейское государство строили с другой стороны африканского континента буры — упорно и методично, как только они и умеют. И — выстроили. И там и там…
Место, в которое мы направлялись, называлось Касба. По-арабски Касба — это крепость, ближе всего к этому понятию русское Кремль, то есть крепость, где горожане могут отсидеться при нападении на город. Касба есть в тысячах арабских городов — но только здесь, в Алжире Касба была городом в городе. Мрачным, жестким и опасным.
Так получилось, что французы в Алжире оказались меж двух огней. С одной стороны — британский Египет (юридически он не был британским, по Берлинскому мирному договору он был исключен из списка владений Британии, но по факту британским и оставался), с другой стороны — огромная Германская западная Африка размером не меньше чем с половину Европы… да, наверное и больше. Алжир получался между ними… более того французы были сами по себе, за ними не стояла огромная империя, они вообще были чем-то вроде недоразумения, в Берлине никак не могли договориться о судьбе некоторых земель вот и оставили их на произвол судьбы, как затравку, как заботливо припасенный мешок с порохом для нового мирового пожара. А получилось… а получилось по сути сильнейшее независимое государство Африки, в котором уже несколько десятилетий не прекращается террористическая война. Началась она с тех пор, как после обретения всеми основными игрокам ядерного оружия британская разведка начала новый виток распространения революционной и террористической заразы по всему миру. Не мытьем — так катаньем, как говорится.
И то, что французы стояли крепко до сих пор — это исключительно их заслуга. В том числе тех нескольких парней из Иностранного легиона, которые едут сейчас со мной в одной машине.
И которые, возможно пристрелят меня. Эти парни — зуб даю, что они из ОАС[30]. То есть — привыкли стрелять в спины, а потом писать оправдательные рапорты. Если у кого-то из них возникнет интересная идея относительно меня…
Остается надеяться только на то, что генерал Бельфор объяснил им, что к чему. У меня нет никакой вражды к Франции, более того — я хочу помочь.
— Внимание! Минута! — провозгласил водитель, до этого он молчал и правил машиной, как гонщик на трассе какого-нибудь урбан файт-рэйсинга[31].
Патрис повернулся ко мне, второй, с штурмовой винтовкой — я знал, что его зовут Дидье, включил плафоны подсветки на заднем сидении.
— Еще раз. Я иду с отставанием от вас метров на пятьдесят. Начало операции по зачистке — парни дадут очередь в воздух, трассерами — но мы там вряд ли их увидим. Семь патронов, ровно семь, не больше и не меньше.
— Понял, мсье — кивнул я, лучше этих парней не злить.
— Я подключусь, если вы не сдаете работу. Если сделаете — я вас прикрою, а Дидье прикроет нас обоих. Тащите этого урода обратно, понимаете? Здесь ни хрена не пройти машинам, если мы не вытащим его сюда, к исходной точке, то там и останемся.
— Ясно.
Касба и в самом деле была настоящей цитаделью — по многим улицам машина вообще не могла пройти, ширина улицы метр — полтора. Как труба — если будет встречный бой, то промахнуться невозможно, все пули в тебя. Если и в Касбе омерзительные улицы-лестницы, это когда вся улица представляет собой лестницу. Алжир — это город на побережье, на прибрежных холмах, и улицы здесь очень крутые.
Ситроен резко тормознул прямо посреди узенькой улицы.
— Пошли!
Ночью — Касба замирает. Здесь живет в основном мусульманское население, после пятого намаза аль-иша все правоверные ложатся спать, потому что Аллах ночью велел спать. Не так давно закончился Рамадан, расчет еще и на это — потому что во время Рамадана мусульмане после захода солнца разговляются, днем есть нельзя. Много, очень много надо знать, чтобы эффективно действовать в таких районах — и даже сейчас, после всего, что мне довелось пережить на Востоке, я не могу я не могу сказать, что знаю достаточно.
Для этого дела я надел ботинки на мягкой резиновой подошве — и все равно было слышно. Проклятье, все равно было слышно! В этой длинной, темной как кишке, отвратительно воняющей улице стены усиливали и отражали звук, и я слышал свои шаги. А если я слышал — значит, слышать могли и все остальные, кто пожелает это услышать. Хотя бы те же нукеры моего давнего знакомого, которого я ищу здесь.
Кошка, тощая и облезлая выскочила на меня одушевленным комком черноты, села поперек улицы и уставилась на меня своими желтыми глазищами. Как ни странно — это для меня был добрый знак, тем более что кошки так себя обычно не ведут, людей они боятся. Люди делятся на собачников и кошатников, я — кошатник. И если здесь кошка — значит, к добру, значит — все пройдет как надо.
Кошка сидела, обвившись хвостом посреди темной, грязной улицы, и смотрела на меня, как адский страж врат Касбы, не пуская меня дальше.
— Извини, киса, у меня ничего нет для тебя — шепотом сказал я по-русски — а деньги, думаю, тебя не заинтересуют.
Услышав человеческий голос — у кошек превосходный слух — кошка прыгнула в сторону и исчезла в темноте.
Я был у самого подножья лестницы довольно длинной, ступенек на пятьдесят, а дальше улица продолжалась. Получается, что если кто-то пойдет мне навстречу — он не увидит меня до тех пор, пока не ступит на лестницу. Но и я не смогу видеть, кто идет мне навстречу.
И я принял решение. Поднялся до середины лестницы и так и залег на ступеньках. Если кто-то пойдет — возможно, меня примут за клошара[32]. А возможно — и нет, как судьба распорядится. Может, именно это хотела сказать мне кошка — что мне не надо идти дальше.
Очередь протарахтела казалось бы за километр от моего неудобного и вонючего (здесь не было канализации, так что представляете…) убежища — хотя выстрелы были метрах в ста, не больше. Парашютисты иностранного легиона начали облаву на соседней улице, чуть выше, одну из многих облав, какие здесь проводились — и тараканы сейчас должны были начать разбегаться по своим норам.
Ровно семь выстрелов. Началось.
Ловить кого-то в Касбе — дело неблагодарное. Сосед, высунувшись в окно, мог подать руку соседу с противоположной стороны улицы. А мог и не только подать руку — но и перекинуть что-то вроде веревочного моста или просто пару досок — вот тебе и готов проход. Крыши здесь в основном арабские, не островерхие, как в Европе, а плоские, потому что здесь мало дождей — и потому уходить, при наличии достаточной сноровки можно и по крышам. Здесь даже злейший враг, кровник, поможет преследуемому уйти от облавы, потому что на этом держится Касба. И потому сейчас парашютисты "входящие в адрес" вряд ли кого то поймают, это просто загонщики. Роль охотников в сегодняшней игре выпала мне, Патрису и Дидье. А может быть — роль жертв.
Над крышами, освещая пространство внизу мертвенно-белым светом, завис Алуэтт-3, маленькая и верткая винтокрылая машина, используемая парашютистами для таких операций — у нее с обеих сторон прожекторы и два стрелка, с прожекторами совмещены пулеметы. Это должно заставить тех, кого мы ищем, принять решение уходить не крышами или через окна и спешно мосты через улицы — а по земле. Пробежать всего пару кварталов, ныряя в подъезды, продвигаясь черными ходами и квартирами на первых этажах, через которые можно выскочить на другую улицу — и уйти. Не может быть, чтобы где-то рядом не было машины.
Тем временем перестрелка — обычно парашютисты выпускали магазин — два очередями в воздух, чтобы психологически подавить атакующих при штурме — не только не стихала, но и усиливалась, уже гремели гранаты. Вертолет, назначенный в воздушный патруль над Касбой только чтобы прижать этих ублюдков к земле и не дать им уйти крышами — прошел прямо над тем местом, где я лежал, на мгновение ослепительный свет его прожекторов залил улицу — а потом все снова погрузилось во мрак, разрываемый лишь кое-где светом из окон — и через минуту в той стороне, где была перестрелка вступил в дело скорострельный авиационный пулемет. Его поспешное захлебывающееся стакатто ни с чем не спутаешь.
Отвлекшись, я едва их не пропустил. Видимо у этих тоже были ботинки с мягкими подошвами — а может быть, они надели столь популярные в арабских странах у бедноты калоши, чтобы приглушить звук шагов. Как бы то ни было — звук их шагов я услышал в самое последнее мгновение, и понял, что их там трое, никак не меньше. Рука выдернула из кармана небольшой черный цилиндр, зубами я выдернул предварительно ослабленное кольцо, потому что вторая рука у меня была занята пистолетом. И — разжав руку и услышав едва слышный щелчок запала, я сосчитал до двух и высоко подбросил цилиндр в воздух…