Цены на сырьевые товары определяются каждый день на биржах по всему миру. Эти цены определяются в долларах, и когда доллар дешевеет по отношению к золоту, дорожает не только нефть. Странные заголовки публикаций в газетах – «Конфликт между штатами из-за воровства меди»{310} и «Медь: легкая добыча для воров»{311} – прямо указывают на проблему. Когда медь, из которой чеканится пенни, стала дороже, чем сам пенни, один конгрессмен предложил выпустить закон об отмене запрета американского казначейства переплавлять медные монеты{312}. Застой 1970-х гг. начинался снова. Богатство прошлого становилось более привлекательным, чем богатство будущего, которое зависело от рынка ценных бумаг.
Акции действительно подскочили в первые годы президентского срока Буша, но их доходность была далека от чисел, к которым успели привыкнуть инвесторы в 1980–1990-х гг. Единственное, что заслуживало здесь внимания – первичное публичное размещение акций Google. Агентство Bloomberg cообщало в мае 2008 г.: «За вычетом ExxonMobil Corp, Chevron Corp и ConocoPhillips, прибыли американских компаний будут худшими как минимум за последнее десятилетие»{313}.
Примерно в это же время в нефтяные штаты, такие как Техас и Северная Дакота, устремился поток людей, желающих заработать на нефтяном буме, вызванном слабым долларом. Свежеиспеченные выпускники Гарварда зарабатывали меньше денег, чем выпускники Училища горного дела и технологий Южной Дакоты{314}. Это правда, что такие блестящие инженерные решения, как гидроразрыв пласта и горизонтальное бурение открыли повсеместный доступ к ранее недоступным запасам нефти и газа. Но в мире много нефти, которая продается по рыночной цене. Американцы сломя голову устремились назад, к относительно низким предельным прибылям в энергетической сфере, повторяя историю 1970-х гг., когда низкоприбыльная экономическая деятельность победила, вытеснив ту, что была бы гораздо более прибыльна. Экономика Майкла Джордана-баскетболиста снова превратилась в экономику Майкла Джордана-бейсболиста.
И вновь, точно так же, как в 1970-е гг., американцы начали спекулировать на рынке жилья. Он сулил более высокие доходы, чем рынок ценных бумаг, при этом вы получали дом, в котором можно жить. Устремление в жилищный рынок было таким же тревожным экономическим сигналом в 2000-е гг., как и в 1970-е гг. Как писал Адам Смит в «Богатстве народов»:
«Хотя дом может принести прибыль его владельцу, а следовательно, стать для него источником капитала, дом ничего не может дать обществу, он не может стать источником капитала для общества, и доходы других людей никогда ни в малейшей степени не будут увеличены за счет чужого дома»{315}.
Покупка жилья – это расход капитала, экономический рост возможен только при инвестициях в капитал, который еще не существует.
Что же стало причиной притока инвестиций в рынок жилья? Среди демократов популярен ответ, что к этому приводит децентрализация банковской сферы и отсутствие государственного контроля. Любимый ответ республиканцев: к жилищному буму привело решение Алана Гринспена сократить процентную ставку ФРС до 1 %, что сделало кредиты легкодоступными. Другие указывают на деятельность ипотечных агентств Fannie Maе и Freddie Mac на рынке субстандартного кредитования и на снижение налога на доходы по ипотечным платежам. Давайте рассмотрим каждый из этих аргументов в отдельности.
Объяснение, касающееся децентрализации, не выдерживает никакой критики. Джон Эллисон отмечает: «Финансовые службы – это в высшей степени регулируемая сфера, вероятно, самая регулируемая в мире»{316}. В 2000-е гг. деятельность банков начали регулировать еще строже, в том числе в рамках закона Сарбейнса – Оксли и закона о борьбе с терроризмом («Patriot Act»).
Кое-кто из левых обвиняет в развитии жилищного бума почти полную отмену принятого во времена Великой депрессии закона Гласса – Стиголла, запретившего совмещать традиционную банковскую деятельность и операции на рынке ценных бумаг. Такое объяснение тоже ничуть не более разумно, чем аргумент про децентрализацию. В 2008 г. гибридные и инвестиционные банки были самыми здоровыми финансовыми учреждениями. Именно они захотели приобрести рухнувшие банки Bear Stearns (поглощен банком J. P. Morgan), Merrill Lynch (поглощен Bank of America) и Wachovia (поглощен Wells Fargo). Но самая важная проблема этого объяснения до боли в глазах очевидна: банки попадают в трудное положение не из-за воздействия инвестиционных банковских услуг, не из-за андеррайтинга и не из-за операций с ценными бумагами{317}. Банки лопаются из-за ипотечных займов и из-за влияния ипотек, и частичная отмена закона Гласса – Стиголла не имеет к этому никакого отношения. Как заметил Грегори Цукерман, чиновники поощряли ипотечное безумие{318}. Государственные регуляторы всегда осознают проблему последними. А если бы они были не последними, они бы не сидели в правительственных учреждениях, а были бы миллиардерами, спекулирующими на акциях проблемных банков.
Утверждение о том, что сокращение процентной ставки ФРС привело к жилищному буму, также ошибочно потому, что оно предполагает, что искусственно заниженные процентные ставки делают деньги «легкодоступными». Это все равно что сказать, что если правительство постановило, что Ferrari отныне будет стоить всего $10 000, значит, каждый пойдет и купит себе суперкар. Никто не купит себе Ferrari, потому что их просто не будет на рынке: автопроизводитель не сможет позволить себе выпускать их и продавать по такой цене. Точно так же низкие процентные ставки заставляют множество вкладчиков покинуть рынок.
Кроме того, как мы уже говорили, Джон Полсон в итоге заработал миллиарды, сделав ставку против карточного домика жилищного сектора. Сотрудник, который изначально предложил ему эту перспективную торговую идею, Паоло Пеллегрини, тщательно изучил процентные ставки и цены на жилье. Проследив динамику процентных ставок за нескольких десятилетий, он «пришел к выводу, что они почти не влияли на цены на жилье»{319}.
Жилищный сектор переживал подъем в 1970-е гг., когда процентные ставки были заоблачными. Анализируя жилищный бум 2000-х гг., Джордж Гилдер писал:
«Случилось то, что граждане США начали спекулировать на своих домах… Помимо того, что их дома не только выросли в цене на 20 %, быстрее, чем ценовой индекс, они могли получить более высокий процент прибыли по своей доле вложений в акции, чем самые феноменально удачливые владельцы других акций»{320}.
А как насчет деятельности ипотечных агентств Fannie Maе и Freddie Mac и сокращения процентов по ипотечным кредитам? Все это давно нужно было ликвидировать. Субсидировать потребление любого рыночного товара, особенно такого, который делает людей менее мобильными, – это последнее, что должно делать правительство. Алексис де Токвиль[40] еще в XIX в. замечал, что американцы «не могут угомониться, даже когда процветают»{321}. Субсидирование государством покупки жилья стимулирует людей оставаться на одном месте, хотя американцы на протяжении всей своей истории перемещались по стране в поисках лучшей работы. Осевших на одном месте горожан легче облагать налогами (это, кстати, может быть одним из объяснений, почему государство стремится субсидировать покупку жилья), они уже не смогут переезжать туда, где появится перспектива. Что еще важнее, сама точка зрения, что ипотечные агентства Fannie Maе и Freddie Mac и снижение процентов по ипотечным кредитам вызвали жилищный бум, совсем не учитывает глобальную природу этого явления. В 1980-е гг. жилищный бум в Великобритании начался без участия Fannie Maе и Freddie Mac{322}. В Канаде весьма трудно получить ипотечный кредит, однако там тоже начался жилищный бум. Считать причиной бума только низкую процентную ставку ФРС бессмысленно, потому что во всем мире процентные ставки были выше.
Так что же явилось настоящей причиной миграции инвестиций в жилищный сектор? Если вы внимательно прочитали то, что я писал о 1970-х гг., вы уже это поняли. Весь мир скопировал политику слабого доллара, и когда деньги обесценились, жилищной сектор остался одной из немногих безопасных сфер. История буквально кишит примерами, когда инвесторы искали спасения в жилищном секторе во времена, когда обесценивались деньги. Жилищный сектор – классическое убежище от инфляции. В книге «Когда деньги умирают. Кошмар гиперинфляции», трагической хронике падения марки в Германии после Первой мировой войны, Адам Фергюссон пишет: «Каждый, кто столкнулся с инфляцией, мог защитить себя от потерь в бумажной валюте, купив активы, ценность которых не изменится: дома и любую недвижимость, производственные товары, сырье и т. д.»{323}.
Исследуя падение британского фунта в 1970-е гг., Дэвид Смит пишет во «Взлете и падении монетаризма», что сектор, «который инвесторы выбрали из всех остальных, – это строительство объектов недвижимости»{324}. Ежеквартальное новостное издание Банка Англии соглашается с такой точкой зрения: «В 1970-е гг. не существовало никакой другой области экономической деятельности, которая предложила бы такие радужные перспективы доходов предпринимателю, как рынок жилья»{325}.
В классической книге об истории ФРС «Тайны храма» Уильям Грейдер утверждает, что экономика периода президентства Картера «особенно пошла на пользу тем семьям, принадлежащим к среднему классу, у которых были собственные дома»{326}. Жилищный сектор – это относительно безопасная область инвестирования, в которой ценность вложений сохраняется лучше, чем в ценных бумагах, когда обесцениваются деньги.
Глобальный жилищный бум наступил во время президентского срока Буша, когда доллар отправился в свободное падение. Кроме того, это падение вызвало ажиотаж вокруг бумажных валют по всему миру. В 1970-е гг., когда упал доллар, экономикой двигали жилищный сектор, нефть и недвижимость, и долларовая политика в стиле 1970-х привела точно к такому же результату во время президентства Джорджа Буша.
Помните, что когда доллар слаб, появляется тенденция сдвига инвестиций к чему-то более ощутимому, к богатству, которое уже существует. Инвесторы переключаются в безопасный режим. Когда деньги стабильны или сильны, инвесторы не так сильно беспокоятся о том, что их инвестиции может сожрать инфляция, поэтому они действуют смелее.
Правда о десятилетии 2000-х гг. состоит в том, что если бы мы определяли инфляцию точно так же, как ее определяли всегда – снижение ценности денег, – мы бы получили повсеместное признание того, что пережили серьезный приступ инфляции и страдаем от него до сих пор. Инфляция – это главный тормоз на пути экономического роста, а никак не его результат. Инфляция, как говорит Брайан Домитрович, это процесс, протекающий в то время, как инвестиции направляются в материальные ценности, например, в недвижимость, а не в ценные бумаги и облигации, которые приведут к созданию новых ценностей. Экономическая слабость большей части 2000-х гг. – вот и все доказательство инфляции, которое нам нужно. Как движения ног квотербека рассказывают все о матче, цена доллара в золотом эквиваленте рассказывает нам все об экономической ситуации.
Следующий вопрос будет таким: почему снижение финансового бума в 2008 г. привело к финансовому кризису? Ответ: потому что оно не привело к кризису! И об этом мы поговорим в следующей главе.
Глава двадцать вторая
Если услышите, что кто-то предвидел «финансовый кризис», знайте – это ложь
Человек должен учиться на своих ошибках… На тех, которые он СОВЕРШИЛ, а не тех, от которых его удержали.
Шелби ФутОпыт – это имя, которое люди дают своим ошибкам.
Оскар Уайльд«Ваш главный клиент – правительство», – сказал в телефонном разговоре бывший глава Morgan Stanley Джон Мак новому руководителю банка Джеймсу Горману. Мистер Горман, который находился в тот день в Вашингтоне, согласился.
The Wall Street Journal, 10 сентября 2013 г.В декабре 2012 г. в телевизионном интервью с Беном Аффлеком, которому только что исполнилось сорок, ведущая Барбара Уолтерс спросила талантливого актера-сценариста-режиссера: «Если бы вы могли сейчас дать совет себе двадцатипятилетнему, что бы вы сказали?». Возможно, она ожидала, что он пошутит насчет своих бесчисленных ошибок, неудачной помолвки с Дженнифер Лопес и вереницы плохих ролей после полученной за сценарий фильма «Умница Уилл Хантинг» статуэтки «Оскара». Как написал Росс Даутэт, «на протяжении десятилетия Аффлек был воплощением того Голливуда, который мы не хотели бы видеть. Он снимался в плохих боевиках, посредственных драмах и бездарных комедиях. Он снял не один, а целых два ужасных фильма с Майклом Бэем…»{327} И это еще мягко сказано. В начале 2000-х гг. имя Аффлека в титрах означало кассовый провал любого проекта, и большинство считало, что его карьера закончилась в 2003 г. после раскритикованного всеми «Джильи». Но затем он спродюсировал «Операцию „Арго“» и завоевал «Оскара» за лучший фильм вскоре после интервью с Уолтерс.
Аффлек не стал говорить, что посоветовал бы себе в молодости избегать плохих сценариев и постыдного попадания на обложки таблоидов. Вместо этого он сказал, что его ошибки сделали его тем, кем он является теперь, что он не стал бы ничего менять, и что в конце концов именно неудачи стали для него лучшим учителем. И это абсолютно точный ответ.
Случай Бена Аффлека говорит о том, что нужно позволять себе проигрывать. В самом деле, что хорошего вышло бы, если бы его поддержали, обошли молчанием его неудачи, смягчив тем самым его провалы? Это только подталкивает к повторению поступков, которые изначально привели человека к неудаче. Резонно предположить, что неудача Аффлека на актерском поприще подхлестнула его желание открыть себя заново в качестве режиссера, а внимание насмехающейся над ним желтой прессы помогло ему собраться с силами, чтобы доказать его критикам, что они не правы. Неудача – это просто неприятное слово, означающее опыт, который вдохновляет людей на постоянное самосовершенствование.
История Бена Аффлека заставляет нас вернуться в конец предыдущей главы. Столь модные в середине 2000-х гг. вложения в жилье сигнализировали о том, что экономика переживает трудные времена. Сумасшедший приток инвестиций в жилищный сектор был связан с наступившим «финансовым кризисом», но не напрямую. Будь доллар стабильным и крепким, никакого ажиотажа вокруг жилищного сектора не возникло бы. С крепким долларом акции и облигации, финансирующие будущие капиталы, одержали бы победу над потреблением, как это случилось в 1980-е гг. и 1990-е гг. Чрезмерное потребление в сфере жилья вредно сказалось на экономике, поэтому коррекция сверхпотребления, которое препятствовало росту, никак не могла бы привести к кризису.
Досадно, что спустя шесть лет после «финансового кризиса», мы все еще объединяем в одном словосочетании слова «финансовый» и «кризис». Вопреки тому, в чем убеждают нас ведущие СМИ, кризис определенно не был финансовым, и точно так же он не был вызван ни проблемами на жилищном рынке, ни крахом банка Lehman Brothers.
Вспомните, какой эффект на экономику оказало банкротство Blockbuster Video в 2010 г., – рассказывать особенно не о чем. Любой разумный наблюдатель признает, что гигант видеопроката стал примером развития здоровой капиталистической системы, которая заменяет одну форму торговли другой, более совершенной. То же самое касается и нашумевшего банкротства корпорации Enron, которая была связана финансовыми узами с компаниями по всему миру. Однако ее крах едва ли причинил много вреда рынкам или глобальной экономике.
Конечно, Blockbuster к моменту своего банкротства уже была мало кому интересна, в то время как банки Lehman, Citi и Bear были относительно крупными. Однако размер этих банков превратил их крах в более здоровое явление для экономики, чем банкротство сети видеопроката. В успешной экономике прежде всего должен эффективно распределяться капитал, а крупный бизнес, разрушающий капитал, наносит больше ущерба экономике, чем мелкий бизнес. В былые времена, если крах компании казался немыслимым, мы бы начали спасать незадачливых автопроизводителей за счет едва успевших появиться компаний Ford и GM. А давно почившие производители компьютерной техники Commodore и Kaypro были бы спасены за счет Apple и Dell. А Бен Аффлек получил бы от правительства субсидию, чтобы написать, поставить и сыграть главную роль в – прости Господи – «Джильи-2».
Lehman, Citi и Bear Stearns потерпели неудачу вовсе не потому, что эффективно использовали вверенный им капитал. Они лопнули, потому что рынки решили, что эти банки используют капитал недостаточно хорошо. Могло ли банкротство одного из этих банков или даже всех трех привести к тому, что назвали финансовым кризисом? Один бывший высокопоставленный представитель ФРС сказал мне неофициально в 2013 г., что за предшествующие двадцать два года банк Citi вытаскивали из долгов пять раз. Кто-нибудь может объяснить мне, зачем раз за разом тянуть за уши самый неуспешный из банков, как это может быть экономически выгодно или же как это могло привести к финансовому кризису?
По логике крах Сiti мог только помочь экономике, прекратив наконец расходовать попусту капитал. Самый верный способ поспособствовать финансовому кризису – это продолжать поддерживать неудачные действия Сiti, не говоря уже о Lehman и Bears, спасая их финансовыми вливаниями за счет налогоплательщиков. Именно это, как вам станет очевидно, и произошло на самом деле.