А я однажды всего-то упала с лестницы в Маяке (ничего страшного – подвернулся каблук и я скатилась к дверям на заднице), но одна знакомая (свидетельница этого) заявила, что я «порчу себе репутацию». Честно говоря, к тому моменту я даже не подозревала, что эта репутация у меня есть. Я, разумеется, взбесилась, но все-таки этот упрек мне был неприятен. Никому не нравится, когда его осуждают.
И так выходит, что женщина, которая встречается или замужем за мужчиной младше ее – она всегда объект если не насмешек, то некого снисхождения, с оттенками и зависти, и презрения.
Потому что, несмотря на все достижения феминизма, люди все еще оценивают женщин по их мужчинам.
Ты заработала триста миллионов, твое имя на обложке всех журналов, у тебя миллиарды поклонников. Но это все не более важно, чем твердый знак, если твой парень на 20 лет младше и, допустим, танцор или диджей. Ты жалкая неудачница, похотливая старуха, которую ценят только за ее деньги, и ни один достойный мужик не позарится, хахаха!
Подруга встречалась с человеком немногим младше ее – ну, года на три. Проблемой она считала то, что он ничем особо толковым не занимался, деньги зарабатывал кое-как. И речь вовсе не шла о «ведении совместного хозяйства» – у них не было никаких планов на будущее. С ним наедине ей было хорошо (происходил какой-то ошеломительный секс). Но она его просто ужасно стыдилась. Он не был глупым или плохо образованным, нет. Это был наш общий приятель, приличный молодой человек. Просто он не был таким мужчиной, который создаст ей положение в обществе, и о котором можно сказать что-то вроде «он спасает мир от голода» или «это он придумал ту штуку в айфоне, которая вылетает справа».
«Скажи мне, кто твой мужчина, и я скажу, кто ты» – вот так думают женщины.
Если женщина моложе мужчины, то для него это повод для гордости. Я, мол, ее не только возбуждаю, но и удовлетворяю. Ну, или она удачно делает вид (что почти одно и то же).
А если мужчина моложе женщины, то для нее это повод для паранойи. И для резкого обезображивания лица с помощью современных прогрессивных методик. Женщина ведь точно знает, что если она и возбуждает, то лишь сегодня, а уже завтра он увидит ее при дневном свете и вспомнит свою бабушку (причем именно в тот период, когда та умирала от чего-нибудь в страшных мучениях).
Я ненавижу в себе это (в других тоже). Это чепуха, которую мы усваиваем с детства, из всех этих книг, где девушки переживают, что им уж двадцать, а они все еще не замужем, и где они влюбляются непременно в богатых землевладельцев, которые и красивы, и восхитительно образованы, и сочиняют стихи, и танцуют, и эскизы пишут акварелью. Нас просто гипнотизируют с того самого времени, как рассказывают сказку про эту долбаную Золушку, которая, видите ли, не могла пойти замуж за обычного лесничего, например.
«Секс в большом городе», эта библия современных женщин, она тоже про Золушку (которая свихнулась на туфельках и потратила на них все деньги) – и про ее Мистера Крутого, «молодого Дональда Трампа», как его представляют в первом сезоне. Везде, понимаете, этот припев звучит. Если ты – героиня, то не можешь встречаться с мужчиной моложе себя, который работает официантом (и да, так странно получилась, что уже после финала «Секса в БГ» именно Саманта и ее официант-актер стали всеобщими любимцами).
Женщинам надоели предрассудки. Конечно, сложнее всего бороться с самой собой – и все понимают, как иногда бывает страшно и даже больно, когда вот эти шаблоны вдруг брызгают на тебя, как масло со сковородки, и обжигают, и заставляют ужаснуться самим себе.
Мы не должны себе (и людям) мужчину, который стал бы отличным патриархом семейства, где женщина рожает детей и командует прислугой, а он в это время решает судьбы мира.
Единственное, что мы себе должны – это удовольствие, каким бы оно ни было, и кто бы нам не завидовал, и не ревновал. И в первую очередь мы должны получать удовольствие от самих себя – от того, какие мы есть в двадцать, тридцать и сорок, и от нашего лица, и тела, которые сексуальны столько лет, сколько мы сами собой восхищаемся.
Влюбленные в пенис
Оскар Уайльд сказал, что единственный роман, который длится всю жизнь, – это роман с самим собой. Верно, но только для геев и женщин. Единственный роман, который длится всю жизнь у мужчин, – это роман с их пенисом.
Отношения мужчины и его мини-я такие же сложные, драматические, синусоидные, как отношения с мамой. Любовь-ненависть.
Первое, что узнает женщина, лишившись девственности, – это что у всех мужчин маленькие члены.
Ты смотришь на него (молодого человека) влюбленными глазами, пока он встает с кровати голый и прикуривает сигарету, и ты все еще чувствуешь его внутри себя (фантомный секс), и тут он замечает себя в зеркале (или в ложке, или в стакане воды) и заявляет, что у него – маленький.
Твои ультиматумы, что тебе – в самый раз, не работают. Ты – исключение (или извращенка). У него маленький. Потому что у Пети – большой. Петя – легенда. Петя заходит в парную – и его встречают завистливым гулом. У Пети так висит, что у остальных съеживаются, как в холодной воде.
У всех мужчин либо маленький, либо сразу огромный. Не существует никаких здоровых семнадцати сантиметров. Все, что помещается в тебя без лубрикантов, допинга и не причиняет боли, – это мало, это плохо.
Мой любимый случай, когда начинаются причитания, что так-то он ничего (когда стоит), более-менее, но вот в неактивном состоянии… Стыд. Горе-горе. Опять же Петя. У того и стоит, и лежит, и валяется просто отлично. В профиль и фас.
И особенно отрадно все это выслушивать потому, что большой член – это, правда, не очень приятно. Это радость не для всех. У каждой из нас был такой парень – и заканчивалось все это визитами к гинекологу. Кроме того, удовольствия мало: тебе в любой позиции либо больно, либо неприятно, либо страшно.
Смешные мужчины еще полагают, что у всех черных парней очень большие и что поэтому женщинам с ними интересно. Но большие и черные – это легенда, искусно отточенная порнографией. В обычной жизни у африканцев разные. И дело вовсе не в размере, а в иной сексуальности – тело по-другому работает.
Другая популярная тема – импотенция. Едва заканчивается подростковый возраст, мужчины начинают лелеять свою импотенцию. Они ее боятся, они ее предвкушают, каждый провал переживают как начало конца.
Я знаю некоторых, которые пару раз в год впадают в специальную импотентскую депрессию. Мол, все пропало, жена бросит, любовница засмеет, останется только вяло мастурбировать на самую мерзкую порнушку.
И самое прекрасное: когда мужчина или слишком пьян, или нервничает, и у него не получается, он тут же придумывает, что это ты во всем виновата. Ты грубая. Агрессивная. У тебя слишком гладкий лобок или слишком волосатый. Это напоминает ему бабушку. Или дедушку. С ним все в порядке. Ты его напугала.
При этом он не хочет убираться к черту, потому что обязан тебе доказать, что он может. И если у тебя не осталось сил злиться, то с утра он покажет тебе, как делает это целых пять минут.
Я еще не встречала женщин, которые бы так носились с грядущим климаксом. Об этом вообще никто не думает. Понятно, что он когда-то случится, но ты живешь, совсем об этом не переживая.
Да, женщины психуют из-за морщин и старения в целом, но, если честно, все просто в наши дни – ботокс всех спасет, а у мужчин есть виагра.
И уж точно женщины не запихивают внутрь линейки, чтобы понять, сколько у них сантиметров. И не пялятся в банях между ног другим женщинам, чтобы уйти домой несчастными.
Конечно, у женщин есть определенные вопросы. Некоторых беспокоит форма. Одна подруга долго волновалась, что у нее «там все черное», пока до нее не дошло, что она смуглая и «там» просто темнее, чем у белокожих. Тридцать лет было девушке.
И правда в том, что это мужчины завидуют женщинам. Фрейд говорил про «зависть к пенису», но я уверена, что это не зависть, а просто интерес. Или такая детская ревность, которая уже к четырем годам исчезает без следа.
А вот мужчины считают, что женщинам лучше и проще: они могут сколько угодно раз, и у них есть вагина, у них есть клитор, они всемогущие. Мужчин это обескураживает. Они считают это несправедливым.
После оргазма многие полтора часа восстанавливаются – и не способны пережить, что женщине нужна всего пара минут, чтобы прийти в чувство.
Поэтому мужчины боятся импотенции еще больше: они уверены, что женщины – это такие сексуально прожорливые штуки, которые хотят без остановки. И они не смогут их удовлетворить.
– Женщина может завести себе молодого любовника, а мужчина – нет, – говорит мой друг.
Я его не совсем понимаю.
– Ну, женщина может всегда, а мужчина в возрасте уже не тот, – уточняет он. – Зачем он молодой женщине, если у него получается от силы раз в день?
Мне нечего ему возразить. Наверное, жизнь, правда, несправедлива. Или справедлива, но не равнозначно. У мужчин одни преимущества, а у женщин – другие. И секс – это женская прерогатива. Это даже забавно. Но лестно тоже.
А хорошие новости в том, что вся эта «импотенция» – от головы. Женщины, конечно, сразу же думают: «А какой у него?» – но это просто любопытство. Нам нравится любой (ну почти). Важно взаимодействие. Симбиоз.
У меня был любовник, про которого я поняла, что он самый ужасный в сексе мужчина, только когда разлюбила. И не то чтобы так уж разлюбила – просто остыла немного. До этого думала – бог. А вы говорите – размер.
Суть в том, что если мужчина уверен в себе, то с ним все в порядке на долгие годы. А если бани выбивают из колеи – ну, не ходите в бани. Найдите себе горячую девушку. И не смейте обсуждать с ней размер своего пениса: нет ничего более асексуального (и время тоже не засекайте, заклинаю).
И смиритесь уже с тем, что все зависит от женщины: если она будет вас желать, то все получится сколько угодно раз.
Развод с человеческим лицом
Говорят, что расставание никогда не бывает простым. И красивым.
Ужас в том, что это правда. Но только потому, что люди отчего-то имеют желание потерять человеческий облик. И рассказывают друг другу все самое мерзкое, что у них накопилось за время отношений. Делают гадости. Подлости. Ведут себя как террористы. Причем им кажется, что они имеют на это полное право.
Мать моего знакомого, например, при разводе травилась – причем на глазах у младшего сына. Предполагалось, что сын должен был испугаться и позвонить отцу. Отцу должно было стать стыдно – и он бы вернулся. Только младший позвонил старшему брату. Никто никуда не вернулся.
Приятельница, которая всегда казалась нормальным человеком, после развода запретила бывшему мужу видеться с дочерью.
Это какая-то таинственная этика, которая позволяет вытряхнуть из себя все самое худшее и доказать всем вокруг, что налет культуры хоть и был нарядным, но таким тонким, что его смыло первыми же горячими слезами отчаяния.
Вот у меня был мужчина, который с самого начала заявил, что, когда люди расстаются, им больше нет смысла общаться. Даже если они были вместе семь лет и у них двое детей. Мол, из сердца вон – с глаз долой. Потом выяснилось, что точно так поступила его мать с его отцом. Она сама с ним развелась, хотя он вовсе не был плохим человеком. Просто она выскочила замуж, «потому что надо» – ей ведь было уже двадцать три года. Потом она влюбилась в другого. Раньше люди почему-то испытывали вину за чувства – и чтобы не видеть жертву своих страстей, она просто вычеркнула бывшего из жизни. А дети страдали. Детей за страдания лупили, а подарки, которые отец какое-то время им отправлял, выкидывали из окна.
Несколько лет вместе. Какие-то счастливые дни, общие мечты. А потом некто все это обесценивает в одно мгновение, называя «потерянным временем». Это так принято, если не получилось прожить «долго и счастливо, пока смерть не разлучит».
Конечно, расставаться – это больно. Но в основном потому, что люди как раз больше всего на свете боятся утрачивать иллюзии. И еще боятся терять привычный образ жизни. Это как лететь через грозу: вроде ты веришь в надежность самолетов и совсем не боишься летать, но когда багаж на верхних полках начинает биться о крышки, теряешь над собой власть и цепляешься за подлокотники, умоляя бога сохранить тебе жизнь.
Расставание может быть не только достойным, но и эстетичным. Если люди уважают свое и чужое решение. Если они помнят, почему они были вместе и как много хорошего сделали друг другу. И даже боль – это интригующее переживание, в котором есть смысл. При желании ее можно облагородить, украсить лирическими оттенками. Страдать ведь можно по-всякому – как тяжело и уродливо, так и художественно, изящно.
И совсем не ясно, почему люди так хотят имитировать смерть, когда расстаются. Конечно, это тоже утрата, но человек жив – и этому надо радоваться, а не создавать пустые трагедии, как будто в жизни нет настоящих трудностей.
Мой отец, например, всю жизнь поддерживал отношения с первой женой. Она осталась у меня в памяти как близкий человек. Он помогал ей, она забирала меня на выходные или сидела со мной на даче. Да, она была немного психованная и совсем из другой среды, но при этом она была хорошим и добрым человеком, который, если честно, мне был намного приятнее, чем кровные родственники, даже несмотря на ее склонность к бурным истерикам.
Лучший друг моего отца, поэт Генрих Сапгир, всю жизнь прожил с мамой первой жены. Потому что дочь ее бросила – эмигрировала в Париж. И ее мать до самой смерти жила с Генрихом и его женой Милой. Это, конечно, не полное доказательство хорошего расставания, потому что с самой бывшей отношения сложились так себе, но это все равно история о том, как ведут себя достойные люди.
Бывшая любовница моего отца, Ева, познакомила его с моей мамой, а когда та умерла родами, помогала нам, пока я не повзрослела.
Есть и немного сумасшедшие случаи. Например, когда девушка одного знакомого влюбилась в его бывшую девушку, ушла к ней, и теперь они все втроем воспитывают детей. Не живут вместе. Просто дружат и воспитывают.
В мире ведь не так уж много любви, которая делает нас счастливыми. Вот мне сорок лет, у меня было много мужчин, я влюблялась, расставалась, радовалась, страдала, но за двадцать лет у меня было всего три мужчины, которых я любила по-настоящему. Всего три человека. И даже несмотря на то, что в этих людях обнаружились такие качества, из-за которых жить с ними мне уже не хотелось, я ценю то время, когда взаимные чувства не позволяли их замечать и когда мы были так добры друг к другу, что были слепы и наивны. Это было восхитительное время – и страшно обидно, когда ты ничего не можешь поделать с тем, что людям проще умереть для тебя. И, наверное, для себя тоже. Они берут и «вырезают» годы своей жизни, делают вид, что ничего не было. Мне же хочется восстановить каждое мгновение, когда нам вместе было хорошо. И плохо. Потому что это связанные вещи. Такими были эти отношения – и они идут только цельными.
Я очень люблю момент, когда решение уже принято и ты становишься свободен от раздражения, от затаенных обид, от невыясненных вопросов и усталости. И человек становится таким, каким ты его полюбил – чуть незнакомым, но самим собой: он не отражает больше твои претензии, он сияет своими лучшими качествами. Если, конечно, не пытается в это время отгрызть тебе голову. Но даже если приходится пройти через все темные коридоры человеческого отчаяния и выяснить, что в самых страшных закоулках его души ты еще не побывал, то потом, когда проходит буря, смывающая все следы, ничто не мешает помнить все самое лучшее. И, что особенно важно, замечать в себе эти прошлые отношения, произносить какие-то общие шутки, реагировать на некоторые вещи так, как вы реагировали вместе.
Если ты кого-то любил – это как будто меняет твою ДНК, и ты уже не совсем тот человек, которым был раньше. Ты – это все они.
Бабье лето топ-менеджера
У менеджеров высшего звена, оказывается, тоже есть душа. И они ею любят.
Не то чтобы других людей. Но самые романтичные и склонные к графомании – себя, в отражении блестящих женских глаз в накладных ресницах из меха гуманно и экологично остриженного соболя. И чем более лестно отражение, тем больше любят. Менеджеры – как женщины, которые выбирают зеркало, в котором они себе больше всего нравятся. Туманное, с золотистым оттенком, в приглушенном освещении.
Безусловно, и эгоизм, и самолюбование – это все знаки времени. Долой коммунальное единство и псевдоскромность. Но, понимаете, менеджеру самое главное – понять, за что себя любить. Это не так очевидно, как можно было бы подумать. Любить человека, который ровно в десять утра прокатывает свой пропуск, чтобы спустя пять минут погрузиться в скучные, никому не понятные дела, особенно не за что. Да, конечно, он был отличником в МГУ или Плехановской академии, он три месяца что-то изучал в Йельском университете и прошел, разумеется, курсы MBA. Он соткан из тренингов личностного роста и всяких там агро-вино-туристических школ.
Конечно, Сергей Минаев еще в нулевые облучил весь этот контингент ненавистью и презрением. Больше слов и не найдешь. Но Сергей, как можно догадаться, мужчина, да еще и успешный, да еще и сам менеджер так или иначе. Его отношение – изнутри, с линии фронта. Там всякий дым, вопли, кровища, части тел и паника. А ведь есть и тыл. Откуда испуганные жители смотрят на поле брани, где молодые люди неприметной внешности в одинаковых серых костюмах не на жизнь, а на смерть бьются на своих Vertu. Часть этих жителей – девушки. Они наблюдают за схваткой с таким же волнением, с которым продавщицы в «Зейна» или в «Бриони» ожидают клиента, намеревающегося полностью обновить гардероб из двадцати новых серых костюмов.
В общем, вот есть у нас этот костюм, два-три убедительных диплома, рубашки ручной работы с инициалами, которые в лучшем случае вышиты белым по белому на манжетах, в худшем – контрастного цвета. Итальянские бабушки, прилепив к морщинистым губам сигареты, обметывали прорези на плотном жаккарде, вытканном на маленькой фабрике (которая сейчас наверняка принадлежит китайцам), чтобы наш менеджер высшего звена запостил свои манжеты в инстаграм, где трепетные дамы соберут ему сто восторженных лайков.