— А теперь приходится посылать опалы на огранку в материковый Китай, — посетовал Тони, — в Гонконге это обходится слишком дорого.
Разные опалы отправляются в разные страны. Американцы и японцы приобретают камни самого высокого качества, но если первые предпочитают красные, то последние — синие и зеленые, «возможно, потому, что подобный оттенок напоминает яшму, которая традиционно очень ценится в Азии». В Великобритании опал никогда не пользовался особым спросом, отчасти, видимо, потому, что тысячи моих соотечественников, пусть даже и из бедных семей, купили себе в 1960-х годах практически за так билет в Австралию в один конец. В итоге «десятифунтовые англичане», как называли мигрантов, которым правительства Англии и Австралии организовывали транспортировку именно за такую сумму, отправляли опалы домой в качестве сувениров, поэтому даже сейчас опал в Великобритании считается «драгоценностью для рабочего класса».
Но так было не всегда. Даже после исчезновения Нония опалы ценились порой выше остальных драгоценных камней. В короне императора Священной Римской империи центральным камнем был именно опал: белоснежный, с яркими красными искрами. Он вошел в историю под названием «Орфанус», что означает в переводе «Сирота»; скорее всего, его назвали так потому, что другого столь же великолепного камня просто не существовало. В 1584 году, в канун празднования Нового года, королева Елизавета I была счастлива получить в подарок комплект с опалами от своего фаворита сэра Кристофера Хаттона. В благодарность за это и, возможно, за другие услуги ее величество приказала местному епископу сдать Хаттону дворец в Эли, близ Холборна, за незначительную ренту. С 1870-х годов квартал Хаттон-Гарден стал местом, где селились лондонские ювелиры. До этого там были трущобы, и Феджин, персонаж диккенсовского «Оливера Твиста», промышлял буквально в пяти минутах ходьбы от этого места.
Елизавета I подарила шляпную булавку с опалом и рубином сэру Френсису Дрейку в знак благодарности за те сокровища, которые он отбил для нее у испанцев. В начале XIX века традиция дарить опалы еще существовала, и около 1805 года Наполеон подарил Жозефине, в которую тогда еще был страстно влюблен, превосходный красный опал весом около ста сорока граммов. Камень назывался «Горящая Троя», и Наполеон выбрал его, поскольку считал Жозефину своей Еленой. Но он мог интересоваться этими самоцветами и по другой причине: Наполеон во многом брал пример с римлян и, возможно, хотел подражать Марку Антонию в его любви к опалам.
Даже королева Виктория всю свою жизнь любила опалы. Когда ей было тринадцать, она описала в дневнике чудесное Рождество в Кенсингтонском дворце: «После ужина мы пошли в гостиную… Там на двух круглых столах стояли два дерева, увешанные гирляндами и конфетами, а вокруг были разложены подарки.
Мама подарила мне премилую розовую сумочку, которую она сшила своими руками, и положила внутрь сухие духи, а еще симпатичную брошь и сережки с опалами, книжки, красивые гравюры, розовое атласное платье и накидку, отделанную мехом». Много лет спустя королева Виктория заказала роскошную диадему, украшенную опалами и более чем двумя с половиной тысячами бриллиантов, а еще она часто дарила опалы своим дочерям, может, потому, что на древнегреческом языке этот камень назывался «любимым ребенком», а может, просто в память о том волшебном Рождестве времен ее детства.
С огромной долей вероятности можно утверждать, что почти все эти камни добывали на старинных шахтах на территории нынешней Словакии, оттуда же в свое время привезли опал Нония и знаменитый «Орфанус». Шахты функционировали вплоть до XIX века, хотя известно, что землевладельцы открывали их раз в три года, чтобы ограничить добычу. В соседнем городе полно роскошных особняков и богатых церквей, почти все они построены на доходы от продажи опалов.
Из всех австралийских опалов к европейским ближе всего те, что добывают как раз в Кубер-Педи, поскольку у них довольно бледная база, внутри которой заметны яркие искры. Плиний описывал подобные камни так: «В них разом видны яркое пламя рубинов, фиолетовый блеск аметистов, синеватая зелень изумрудов, которые смешаны вместе и приправлены невероятным блеском… правда, кое-кому опалы напоминают горящую серу в аду».
А вот я, глядя на камни Тони Вонга, подумала, что у меня они скорее ассоциируются с экраном телевизора. Его любимый опал был белым, светящимся, и на нем вспыхивали небольшие красные, зеленые и синие точки, что напомнило мне плохо настроенный телевизор. Такой опал называется «шпилечным». Если вспышки более крупные, как сполохи, то опал именуют «арлекином», и такие камни ценятся выше. Остальные опалы у Вонга были помельче, но такие же яркие. Тони окунул их в воду, а потом поместил на черный поднос под яркую лампу, и мне вспомнились документальные фильмы о подводном мире. Опалы вспыхивали бирюзовым, зеленым и синим, создавалось впечатление, будто смотришь вниз на подводную скалу во время дайвинга.
Большинство таких опалов стоят несколько тысяч долларов.
— Но можно добиться подобного эффекта и с меньшими затратами, если хотите, — сказал Тони.
Еще Плиний целую главу в «Естественной истории» посвятил способам имитации опалов, поскольку «нет другого камня, который нечистые на руку дельцы подделывали бы столь искусно». Разницу можно заметить, пишет Плиний, если зажать камень между пальцами и посмотреть на свет: стекло будет преломлять свет одинаково, а опал будет переливаться разными цветами. Сегодня в лабораториях Франции, Америки, Японии и других стран выращивают синтетические опалы, хотя искусственные опалы и не смогли пошатнуть рынок натуральных камней так сильно, как это произошло в случае с другими самоцветами. Если присмотреться к синтетическому опалу, то видно, что он искрится словно по некоей заданной программе, а не спонтанно, как натуральный.
Более дешевые опалы, о которых говорил Тони, — это не подделка и не синтетика, хотя стекло в их составе есть. Это так называемые дублеты и триплеты. Сейчас существуют эффективные способы сделать опал более выразительным. Дублеты — отполированные опаловые пластинки, наклеенные на оникс, обсидиан, черное стекло или рядовой опал, а триплеты — своеобразные сэндвичи: на опаловый слой наклеивают дополнительный защитный слой горного хрусталя, синтетического материала, обычного или свинцового стекла. Кстати, подобная техника применяется и в случае с другими самоцветами.
Тони сказал:
— Вообще-то, по закону, покупателям обязаны сообщать, что они приобретают дублеты или триплеты, но иногда недобросовестные продавцы «забывают» упомянуть об этом.
Меж тем разница в цене огромна. Дублет может стоить в четыре раза дешевле благородного опала, а триплет и того меньше. Если смотреть на камни россыпью, то разница заметна: взглянув на опал сбоку, в случае с дублетом и триплетом увидишь полоски материала, но когда камень вставлен в оправу, то наверняка сказать трудно, поскольку клей легко растворить и следы его убрать.
Вечером я пошла с Тони поужинать в кантонский ресторанчик, где в течение вот уже многих десятилетий покупатели из Гонконга обсуждали сделки, лакомясь привычной едой. В кантонском диалекте для опала имеется специальное слово, которое дословно переводится «австралийская драгоценность», но есть и более привлекательное название, состоящее из трех слов: «свет», «гора», «облако». Понятное дело, что нувориши из Южного Китая не могли пройти мимо такого звучного названия. Тони пригласил на ужин четырех друзей. Никто из них не был старателем, хотя они по выходным спускались в шахты в качестве хобби.
Разговор зашел о том, что в последнее время выработка шахт очень мала, так что, возможно, стоит больше времени проводить на участках. Я заметила, что Тони, по крайней мере, не нужно принимать такое решение. Он улыбнулся:
— Вообще-то нужно. У меня тоже есть свой прииск.
Ему не особо повезло, но Тони это особо и не удивляет. В Кубер-Педи всего один из десяти старателей находит опалы, а из десяти этих счастливцев только один хоть что-то зарабатывает, ну а из числа этих последних лишь десяти процентам удается разбогатеть. Итак, шансы один к тысяче.
— Все лучше, чем играть в государственную лотерею, — пошутил Тони, — хотя и работать, конечно, приходится побольше.
Церковь в шахте
Отчасти потому, что поиски опалов требуют удачи, а еще из-за того, что старатели стекаются сюда со всех уголков планеты, в Кубер-Педи есть где помолиться о помощи свыше: тут тебе и православные церкви, и католические, и англиканские, и даже евангелические для аборигенов, и все они находятся под землей. Я решила пойти в евангелическую, хотя меня предупредили, что с паствой там может быть туго, поскольку «когда дела идут хорошо, аборигенов в церковь не заманишь».
Район этот чрезвычайно засушливый, и аборигены раньше тут не жили, предпочитая регионы, где нет проблем с водой. Однако Кубер-Педи — это часть обширных территорий, где традиционно обитали местные племена. И хотя аборигены не нашли каких-либо знаменитых опалов, да и вообще особо не распространялись о камнях вплоть до 1915 года, тем не менее сами они с древнейших времен занимались их поиском. У некоторых были свои шахты, другие предпочитали рыться в чужих «хвостах». Одной из самых заметных фигур в новейшей истории Кубер-Педи является аборигенка по имени Тотти Бриант, которая оживила бизнес в 1946 году, когда наткнулась на огромный сверкающий камень в восьми милях от города и обнаружила целый пласт опалов. Тотти и ее муж Чарли купили себе новенький «форд» и стали в этих местах притчей во языцех, разъезжая по городу с собаками и ягненком, причем все их питомцы пытались усесться на переднее сиденье рядом с любимыми хозяевами.
Церковь, основанная еще аборигенами Купа-Пити, расположена на краю города и снаружи выглядит как заброшенная шахта. Но потом оказывается, что ржавое оборудование, валяющееся вокруг, — результат недавних раскопок, а вход в туннель ведет в новенькую побеленную пещеру, освещенную голыми лампочками. Места ровно столько, чтобы расставить пятьдесят металлических стульев перед гобеленом, на котором вышиты слова «Снизойди, о Дух Святой!». Заняты оказались лишь несколько стульев, и после чудесного выступления хора детишек-аборигенов, которые после этого сразу убежали в воскресную школу, на середину вышел крупный мужчина-европеец, чтобы прочитать проповедь тем, кто остался.
Мало кто мог такое оценить, но в этой выбеленной пещере внутри опалового холма полыхало пламя ада. Собственно, стиль проповеди Джорджа Маккормака, строительного подрядчика из Северной Ирландии, переквалифицировавшегося в старателя и священника в одном флаконе, можно охарактеризовать как нечто среднее между харизматичным и склеротичным («как бишь его звали-то… ах да, Савл…»), а общий смысл сводился к тому, что если мы не станем достойными христианами, то ждут нас пещеры пожарче, чем эта.
— Все деньги, которые вы можете заработать старательством, все миллионы Билла Гейтса, все деньги мира — ничто в глазах Господа, если вы не уверовали в Иисуса, — гундосил Джордж и вдруг обратился к кому-то из собравшихся: — Ты тут? Я думал, ты потерялся.
— Так и было, — тихо ответил молодой человек с заднего ряда.
Церковь была такой новой, что ее официально еще даже не открыли. Как сказал Джордж позднее, «за нее, фигурально выражаясь, заплатило то самое пространство, в котором мы находимся». Денег на строительство церкви не было, и поэтому группа энтузиастов начала копать, в надежде, что Иисус ниспошлет им недостающую сумму. В один прекрасный день в самом центре этой пещеры они нашли превосходный опал, продали его и выручили восемь тысяч долларов, ровно столько, сколько нужно, не больше и не меньше; этой суммы хватило на всю церковь, включая побелку.
После проповеди Джордж пригласил паству в свой подземный дом. Мне сначала показалось, что стены покрыты крапчатой розовой краской, но это оказался натуральный рисунок песчаника. Было в этом что-то нереальное — сидеть за одним столом с евангелистами, есть домашний кокосовый пирог и обсуждать, является ли опал проявлением величия Господа или же искушением дьявола. В итоге пришли к консенсусу — опал может быть и тем и другим, смотря в чьи руки попадет.
К нам присоединился потерявшийся и вновь обретенный паренек, за которого Джордж попросил помолиться и которого местные прозвали Счастливчиком. Он показался мне симпатичным и буквально пышущим здоровьем, тем более странно было услышать, что он лечится от наркотической зависимости. Счастливчик принял христианство в тринадцать лет и тогда же начал искать опалы, и для него два эти события переплелись воедино: он верил, что Иисус хранит его от несчастных случаев и божественная поддержка помогает найти опалы.
— Я ждал, молился, в голове рождались какие-то картинки, и я понимал, что Иисус поможет мне найти камень, — говорил он.
Остальные подтвердили, что если в шахте есть опал, то старатель его буквально «чует нутром». Если убрать все отсылки к Иисусу, то мне это напомнило рассказ Уве о том, как он нашел своего «Ангела» — неким шестым чувством. Никаких научных экспериментов в этой области не проводилось, тем не менее есть вероятность, что опал излучает нечто такое, что нельзя ни услышать, ни увидеть, но однако люди, если застынут на месте, способны почувствовать это излучение.
Приносящие несчастье
Интересно было встретиться со старателем по прозвищу Счастливчик, поскольку обычно считается, что опалы как раз счастья не приносят. Пожалуй, за ними, единственными в мире драгоценных камней, закрепилась репутация самоцветов, притягивающих неудачи. Даже сегодня в Великобритании редко встретишь обручальные кольца с опалами, причем это не древнее суеверие, поскольку все тот же Плиний ни словом ни о чем подобном не обмолвился, и, хотя в его истории опалов часто фигурируют разного рода несчастья, однако, судя по всему, на протяжении веков этот самоцвет все-таки считался счастливым камнем. Готы верили, что он выкован из небесного ока, а арабские ученые в X веке писали, что людей, которые носят розовые опалы (их называли громовыми камнями), «ждет богатство и доброе здравие».
Вероятно, репутация опалов испортилась в XIX веке, после выхода в свет романа Вальтера Скотта «Анна Гейерштейнская». Там фигурирует таинственная аристократка Гермиона, мистическим образом связанная с опалом, который никогда не снимает: «Когда ее глаза сверкали и щеки розовели, то и внутри опала языки пламени плясали живее». Служанки Гермионы судачат, что барышня одержима, поскольку тоже видели, что от броши исходило странное сияние. Когда Гермиона родила ребенка, ее муж принес святой воды, капля которой нечаянно угодила на опал. «Внезапно из опала вылетела искра, яркая, словно падающая звезда, после чего камень поблек и стал похож на обычную гальку, а красавица-баронесса ахнула, обмякла и распростерлась на полу». Ее оставили в комнате отдыхать, но когда кто-то зашел проведать Гермиону спустя пару часов, то обнаружил в постели лишь горстку пепла. Вальтер Скотт вплел в сюжет вполне реальные свойства опала. Поскольку это минерал мягкий, то он требует особой осторожности, а при воздействии высоких температур может треснуть и поблекнуть. Кроме того, Скотт описывает свойство опалов меняться при контакте с человеческим телом.
Об этом, кстати, на полном серьезе говорил один из лондонских ювелиров в 1890 году: «Еще ярче становится блеск, коим опал так славен». Но прежде всего романист выбрал очень удачную метафору: какой минерал лучше отразит человеческие эмоции, чем опал, который сияет и тускнеет в зависимости от света, тепла и, возможно, даже окружающей среды?
Некоторые ученые считают, что именно эта книга вызвала спад на рынке опалов, но с трудом верится, что роман мог оказать такое сильное влияние, скорее всего, существовала и еще какая-то причина. Книга вышла в 1829 году, когда в мире практически не осталось источников опалов. Словацкие шахты к тому моменту почти уже выработали свой ресурс. Большинство доступных на рынке опалов отличались плохим качеством, так что, похоже, падение объема продаж было обусловлено не спросом, а предложением. Одной из высокопоставленных особ, поверивших, что опалы приносят несчастье, была принцесса Александра, супруга Берти, старшего сына королевы Виктории, ставшего впоследствии королем Эдуардом VII. После смерти Виктории в 1901 году новоиспеченная королева приказала убрать опалы из знаменитой диадемы, которую заказала покойная свекровь, заменив их на цейлонские рубины, — в этом виде диадема сохранилась и до наших дней, правда, теперь она известна как Индийская тиара.
Не станем утверждать, что суеверие Александры связано напрямую с романом Вальтера Скотта, возможно, речь здесь идет о целом фольклорном цикле. Так, в Северной Европе считалось, что внутри опала блестят глаза убиенных детей, поэтому он способствует «дурному глазу». Но есть и еще одна вполне убедительная теория, согласно которой суеверие, рожденное романом Скотта, могли активно подпитывать продавцы других драгоценных камней, которые понимали, что опалы представляют угрозу их бизнесу. Когда в 1890-х в Лондон впервые привезли австралийские опалы, ювелиры, сроду не видевшие ничего подобного, поспешили заявить, что новые камни не имеют ни малейшей ценности, однако потом они передумали и стали активно заказывать опалы. Эти самоцветы приобрели популярность, и, по словам нескольких австралийских старателей, терявшие клиентов торговцы алмазами и рубинами быстренько оживили миф о том, что опалы приносят несчастье.