Оружие Возмездия - Олег Дивов 8 стр.


Сразу чувствуешь, что у тебя-то жизнь удалась. Хотя вокруг разговаривают исключительно матом (особенно молодые политработники, они так ставили себя ближе к народу), кормят плохо, одежда неудобная, вода горячая только в бане, климат гадкий. Зато «на дизеле» вообще смерть. Почувствуй, как тебе повезло, и веди себя хорошо…

В штабе было очень холодно, мы более-менее спасались вшивниками (так в армии зовут любую теплую поддевку под форму) и электрическими отопителями. За калориферами, особенно с открытой спиралью, охотился начальник тыла дивизии – я уже вспоминал об этом. Но в кабинете «общего политотдела» товарища подполковника ждало жестокое разочарование.

Однажды утром тыловик заглянул к нам, увидел включенный отопитель и без лишних слов конфисковал его. Вскоре явился Тяглов.

– А чего такой колотун? – удивился он.

Я объяснил.

Тяглов подумал с минуту и сказал:

– Гляди, как это делается.

Он ушел и через пять минут вернулся с отопителем под мышкой. Вручил его мне и сказал, очень довольный собой:

– Твоя заслуга, между прочим.

– То есть?..

– Да я прихожу к тыловику и говорю: «Ты хоть понимаешь, у кого отопитель забрал? Наш машинист в „Комсомольской правде“ печатался. И сейчас ночами потихоньку клепает роман про армию. Я уже видел пару глав. Это типа „Сто дней до приказа“, только еще страшнее. Представляешь, что будет, если парень на тебя злобу затаит? Ты у него окажешься проходной отрицательный герой!..» Тыловик бедный аж в лице переменился. Мы его теперь долго не увидим!

– Ну спасибо, товарищ майор… Веселенький экспромт. Только этого мне не хватало для полного счастья.

– Я не собираюсь тут замерзнуть насмерть, – сказал Тяглов. – А ты – наплюй и забудь. Пускай они тебя боятся. Это для них лишний повод держать тебя поближе и контролировать. И вообще, кто первый начал? Кто особиста запугал?

– Я просто с ним нормально поговорил.

– В случае особиста это и называется: запугал!

Так получилось, что ко дню моего появления в Мулино разом уволилось несколько рядовых машинистов, в том числе из «особого отдела» – военной контрразведки. И начальник «строевой части» неспроста явился на оформление новобранцев с пишущей машинкой: вычислял кандидатов. Я печатал быстро, подолгу держал темп и не промахивался мимо клавиш. Кроме того, уже через неделю сидения в политотделе я начал выполнять работу Тяглова – готовил ему материалы для лекций на основе статей из журнала «Коммунист Вооруженных Сил». Молва о способном парнишке разнеслась по окрестностям, и однажды к нам зашел некий майор с такими же, как у всех, пушками в петлицах. Он перекинулся с Тягловым парой слов, а потом сунулся в мой закуток и как-то невзначай раскрутил меня на беседу «за жизнь». Я не заметил ревнивого взгляда Тяглова. Мы с майором немного поговорили. Беседа завершилась фразой, брошенной в полном изумлении:

– То есть вы, молодой человек, против перестройки?!

– Ничего подобного, товарищ майор. Просто я вам пытаюсь объяснить, что очень многие из моего поколения к ней не готовы. Нас учили жить и работать в совершенно других условиях. И я не могу предсказать, насколько успешно мы впишемся в новую реальность.

– М-да… Ну, счастливо! – сказал майор и исчез.

Тяглов сиял.

– Знаешь, кто это был? – спросил он. – Начальник особого отдела! У него машинист уволился, вот он и пришел на тебя поглядеть.

– И что теперь?..

– Все замечательно: останешься здесь. Ну ты представь – как может в контрразведке работать с бумажками такой страшный антисоветчик, который даже против перестройки?!

– Да я не против… Кстати, а вы?

– Я – за, – твердо заявил Тяглов. – Я политработник, мне положено быть за! И вообще, хуже, чем сейчас, уже некуда. Так что пускай будет перестройка, новое мышление и все такое прочее…

Теперь многие уверены, что «хуже некуда» это сейчас, а тогда было терпимо. Но такова человеческая психика: люди быстро забывают плохое. Я помню, как беспросветно жилось в восьмидесятые, и как мы надеялись на лучшее, радовались первым росткам свободы. Но это уже совсем другая история…

К весне я в штабе был уже свой. Перенес на ногах пневмонию (однажды пришел в себя, лежа лицом на клавишах – весь алфавит на физиономии), успел немного позаниматься вместе с батареей, обжился в Мулино лучше некуда. Помню, итоговые документы какой-то очередной проверки доверили печатать мне. Я возился с ними сутки без продыху, а потом вручил кипу листов начальству и отправился к чертежникам спать. У них стоял большущий светостол (такой фанерный ящик с подсветкой столешницы), внутри которого прятались два матраса и плоский масляный отопитель. Я, как всегда, был слегка простужен и во сне тихонько похрапывал.

– Это кто там? – удивился начопер, раскладывая на светостоле карту.

– Олег из политотдела. Спрятался от своих, они его совсем загнали.

– Пускай дрыхнет, – сказал подполковник. – В отличие от вас, лоботрясов, он действительно много работает.

А я все понять не мог, чего он вдруг засмеялся, когда мы с ним в туалете столкнулись.

Со временем я начал подумывать, что можно и тут остаться. Да, штаб – порядочный зверинец. Но зато кругом знакомые лица, а это в армии многое значит, если не всё. Как уверяла брошюра «Сержанты и старшины Воруженных Сил», недаром часто раздается в казармах и кубриках народная пословица:

Без коллектива
И жизнь не счастлива!

Очень жалею, что не прихватил с собой эту брошюру. Лучшее чтение в минуты жизни трудные, когда кажется, что ты полный идиот. Перелистнешь несколько страниц – и понимаешь: нет, парень, с тобой-то как раз все в порядке…

Весной перед штабом начала появляться каждый день пожарная машина. Поливала траву, чтобы та росла зеленее. Учебка готовилась сдавать выпускные экзамены. А меня вызвал замначПО.

Сначала мы просто говорили о том, о сем. Потом мне предложили, в очень мягкой и ненавязчивой форме, шпионить за Тягловым – собирать компромат. Потом спросили, тоже очень ласково, как продвигается работа над книгой про армию. Я ответил, что когда текст примет более-менее товарный вид, непременно дам товарищу подполковнику с ним ознакомиться. На том и расстались.

Стало ясно: надо привыкать к мысли об отправке в войска. Может, это и к лучшему. Пусть все идет как идет. В штабе мне уже нечему учиться. Я увидел здесь все, что мог.

– Мне будет скучно без тебя, – сказал Тяглов, – но я бы на твоем месте тоже ушел. Просидеть два года в штабе – это несерьезно. Ты должен узнать настоящую армию. Трудно придется. Но ты справишься.

Через несколько дней выяснилось, что оставить меня в учебке политотдел не может: армии остро не хватает сержантов. Это, кстати, была правда.

– В порядке нашей благодарности за работу можем предложить тебе выбор, – сказал начПО. – Два самых теплых округа – Одесский и Киевский. Куда хочешь?

– Киевский к дому ближе. – решил я.


В Мулино стало жарко и душно. Ветер гонял по плацу крупную пыль. Здесь, похоже, никогда не бывало терпимо, всегда через край.

– Значит, штабные козлы решили от тебя избавиться, – сказали сержанты из моей учебной батареи. – Перетрусили. Ладно, не падай духом. В войсках тоже люди служат. Ты, конечно, ни фига не обученный, но это ерунда. Все доучиваются на месте.

– Мужайся, – только и посоветовали знакомые из батареи управления.

У них там была легкая дедовщинка, и они представляли, как это должно выглядеть в суровом варианте.

– Ты слишком добрый для войск, – сказал Паша Гусев. – Хреново тебе придется.

– Обозлюсь, – пообещал я.

Надел парадную форму – и поехал служить дальше. У меня была слишком длинная для курсанта-выпускника шевелюра, самодельный широкий камуфлированный брючный ремень, модные электронные часы и наглая морда.

– Нас почти двадцать, – сказал я ребятам в поезде. – Если что, отобьемся. Главное – держаться вместе.

Как потом оказалось, ребята мне поверили.

А напрасно.

Бригада Большой Мощности знала эти штучки и пресекала их в зародыше.

ГЛАВА 9

Дальний берег Днепра терялся в жарком мареве.

– Надо будет смотаться туда, посмотреть, как там люди живут, – сказал я на перекуре.

– Доплывешь? – недоверчиво спросил Голиней.

– Я когда плаванием занимался, у меня любимая дистанция была километр брассом. А тут на глазок столько же.

– Даже не пробуй, – сказал Верчич. – Утонешь, а нас вздрючат. Вчера Тхя проверял лазерный дальномер, стрельнул по тому берегу, оказалось четыре километра.

– Ско-олько?..

– Эх, ты, Москва. Это ж Днепр!

– Однако… Верно сказано: редкая сволочь долетит до середины Днепра.

– Ты тоже редкая сволочь, но даже не пробуй, – повторил Верчич. – И вообще, Москва, поменьше залупайся. Тебе сказано было подстричься?..

– У меня нормальные волосы.

– Тебе не положено.

– Слушай, мне и так до хрена не положено.

– Москва, не выпендривайся. Сегодня ты обрастешь, завтра Кузнечик твой обрастет… Думаешь, если вы такие здоровые лбы вымахали, мы вас не уроем? Тебя просто не мудохали по-настоящему, так, чтобы кровью ссал. С тобой по-человечески обращаются, ты это ценить должен.

– Ни хрена себе по-человечески… Коля, в ББМ дышать нечем. Молодые на положении рабов. Из личных вещей одна зубная щетка, да и то не у всех. Боятся зайти в казарму – там ведь каждую секунду кого-то бьют… С чего ты взял, что я выпендриваюсь? Я круглые сутки молчу. У меня один вопрос: вам самим-то не противно? Не стыдно?

– Москва, – сказал Верчич проникновенно, – если вас не пинать каждую секунду, вы не будете работать, и ББМ развалится. Это закон. Это армия. Тут никто добровольно ничего делать не станет. И ты не представляешь, что творили с нами. Вон, Вася еще застал наших дедов. Это была вообще жопа.

– Да, это жопа была, – вспомнил Голиней и передернулся.

– Постригись, – сказал Верчич. – А то пожалеешь.

– Эй! – позвал капитан Масякин. – Кончай перекур.

Мы пошли к миномету.

– Пойми, Москва, – сказал Голиней тихонько, – тебя никто не поддержит. Ты хороший парень, ну не лезь против правил. Из-за тебя и остальным молодым достанется.

– Знаю. Я все знаю, Вася. Я же не слепой. Но от этого не легче.

– Вот и не выпендривайся. Будет только хуже.

Я, конечно, не подстригся. Стало не хуже, а вообще жопа. Где-то через сутки. А пока мы полезли на миномет.

На броне я сразу успокоился. Мне нравилась эта железяка.

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ББМ

глава, в которой мы наконец-то возвращаемся в Бригаду Большой Мощности, но особого веселья пока не испытываем, оно будет дальше

Сначала нашу партию молодых сержантов занесло в Малиновку, что под городом Чугуевым. Сюда за нами должны были явиться «покупатели». Нам сразу объяснили: это та самая Малиновка, про которую фильм «Свадьба в Малиновке». Меня эта комедия никогда не впечатляла, и малиновская часть не впечатлила тоже.

Перебросившись с местными парой слов, я узнал, что служба тут состоит в основном из хозяйственных работ, дедовщина терпимая, кормят хорошо, а неподалеку продают отличный самогон.

– Не служба, а сплошная барза, – сказали мне. – Хотя скучновато, честно говоря.

– Барза? – переспросил я.

– «На барзу попал» это значит: все хорошо, – объяснили местные. – А ты с Москвы? С самой Москвы? Так у тебя и земляки тут есть.

Земляки – не главное, подумал я, ключевое слово: «скучновато». Если им скучновато, мне будет в самый раз. Одно плохо, здесь почти не работают на технике. Это обидно. А нужна мне техника? Позарез нужна? Малиновка так Малиновка. Я тут уже принюхался. Вроде бы ничего особенного, но можно жить. С одним условием. Раз они тут в глаза не видят боевой учебы – нет смысла служить в батарее. Надо пристроиться в штаб. Буду там, по завету Тяглова, ночами писать страшную книгу. Непременно выведу зампотыла проходным отрицательным героем.

– Прячь бычки, начПО идет.

– Где начПО? – встрепенулся я.

– Да вон. Он с курением борется. А так ничего дядька, простой.

Я рванул наперерез высокому подполковнику и спросил, нет ли нужды в специалисте редкой военной профессии.

– Что еще за профессия?

– Командир пишущей машинки.

– Где работал?

– Политотдел Мулинской учебки.

– Понял, – сказал начПО. – Где твоя партия? Стой там, я за тобой приду через полчаса.

– То есть…

– Да, ты уже служишь здесь. Поздравляю.

Все оказалось не просто, а очень просто. Я вернулся к своим, закурил и решил пока ребят не радовать тем, что дальше они двигаются без меня.

Тут появился моложавый и веселый капитан в лихо заломленной фуражке.

– Мужики, – сказал он. – На фига вам киснуть в этой Малиновке? Вы здесь миномета даже издали не увидите. А мы регулярно на технике работаем. И ездим стрелять на полигон. Рванули к нам в Белую Церковь! От Киева восемьдесят километров. Город чудесный, наша часть стоит на окраине. Кормежка отличная. А главное, сама часть особенная.

– Чем же? – спросили капитана.

– Кадрированная бригада прямого окружного подчинения. Всего сто пятьдесят человек. Разворачиваемся только по войне.

У нас тут же в мозгах дружно щелкнуло: чем меньше часть, тем меньше дедовщина. Армейский стереотип.

– Небольшой дружный коллектив, – заявил капитан, будто подслушав наши мысли. – В дивизионе меньше тридцати солдат и сержантов. Батарея – шестеро. На шестерых – свой комбат, представляете? Я сам комбат.

Память моя не сохранила фамилию этого телепата, он нас отвез в ББМ и вскоре оттуда перевелся. Попался бы он мне через месяц за забором, я бы ему… Да ничего особенного, просто в глаза бы посмотрел.

– Поедем в Бригаду Большой Мощности!

Название части нас доконало. Работать на технике! Ездить стрелять на полигон! Жить на окраине города. Сто пятьдесят человек! У шестерых свой офицер! И тем не менее – стрелять! Мечта артиллериста.

АбрБМ, вот как это называется. Артиллерийская бригада большой мощности: два пушечных дивизиона, два минометных. Ну и пускай кадрированная, лишь бы боевая учеба, а не заборостроительство.

Я подхватил вещмешок. Прощай, Малиновка. Не повезло тебе.

Малиновского начПО я потом видел на зимнем полигоне. У подполковника был кунг-прицеп размером с троллейбус, но сам начПО и его люди носили шинели. Самоходчику это говорит многое, если не всё. Самоходчик в шинели вне зимней квартиры – не бывает. А я уже стал к тому дню самоходчиком до мозга костей, до опупения и изумления от себя самого. И порадовался, что не остался в Малиновке.

Я до сих пор в душе самоходчик. Боюсь, это не лечится…

Первое, что мы увидели, ступив на территорию Бригады Большой Мощности – непролазная грязь, развороченная глина, посреди которой стояла кольцевая скамья курилки. В курилке сидели люди в тельняшках и с головами, бритыми до блеска. Рожи у людей были широченные и страшенные.

Это были старшина четвертого дивизиона Шура Андрецов и его водитель Котарев. Обрились деды на «стодневку».

– Ага! – заорал Андрецов, углядев нас. – Дивись, Котяра! Пушечное мясо приехало, трам-тарарам!

Котарев дико захохотал.

Мы немного призадумались.

Нас подвели к высокой казарме старинной постройки (как потом оказалось, дореволюционной). Откуда-то сверху раздалось: пух-пух-пух! Очередь из «Калашникова» 5, 45, примерно в три патрона.

Мы задумались еще крепче.

В казарме было довольно уютно, тут люди жили, а не кантовались, в отличие от учебки. Но я сразу заметил, какими глазами на нас смотрят. Либо жадно-внимательными, либо испуганно-забитыми. И я навскидку, с первого взгляда, мог бы отличить старослужащего от молодого. По одним глазам.

Повели обедать. Столовая помещалась в величественном здании, наводившем на мысль о екатерининской эпохе (почти угадал). Кормили нормально, хотя после Мулинской учебки что угодно сошло бы за еду. С нами был молодой солдат, который раздал новичкам ложки, а после собрал их, пересчитал и отправился мыть.

– Что это значит? – спросили его.

– Это наши ложки, – ответил солдат. – У каждого дивизиона свои ложки. Не дай бог потеряешь.

– Что за пальба была наверху?

– Там десантники живут. Говорят, дух застрелился.

– А как тут вообще?

– Жопа. Вечером сами увидите.

К вечеру нас раскидали по дивизионам, но мы ничего особенного не увидели. К нам еще приглядывались.

Я оказался в третьем минометном. Из моей партии сюда попал еще один сержант. Здесь было много дедов, несколько черпаков, много молодых и ни одного духа. Я оценил соотношение сил призывов как почти равное, но уж больно подавленно глядели молодые.

Это настораживало. Среди дедов я заметил троих по-настоящему здоровых парней, а у черпаков вообще одного. Дивизион был в целом низкорослым, я со своими 183 сантиметрами неплохо смотрелся на его фоне. Мой водитель Кононенко по прозвищу Кузнечик оказался еще чуть выше и чуть шире. Но его запросто шпыняли мелкотравчатые деды, и он подчинялся безропотно. Серым кардиналом дивизиона был здоровенный, почти на голову выше меня, дед-каптерщик с литовской фамлией (по кличке, разумеется, Сабонис). Против Сабониса я бы не выстоял, но остальным пришлось бы попотеть, выйдя со мной один на один. Тем не менее, они тут всех затоптали. Они редко действовали в одиночку. Даже живой кошмар дивизиона, неуправляемый казах Орынбасар Кортабаевич Арынов, не рыпался против меня без поддержки, хоть у него и был разряд по вольной борьбе. Всегда кто-то околачивался рядом, готовый Арынова спасать. Многих дедов от него просто мутило, но они беззастенчиво использовали «Алика» как пугало.

Очередным потрясением стало то, что бригада по команде «отбой» и не думала «отбиваться» – хотя дежурный офицер сидел здесь же, за пультом оповещения в торце казармы. Бригада включила телевизор и начала бродить туда-сюда, занимаясь своими делами. Где-то кого-то немножко пинали ногами, чтобы шевелился быстрее.

Назад Дальше