— Подприятие, — сказал Мойст. — Да, знаю.
— Подземные улицы, и новые доки, и все такое, — продолжала Топси. — А для всего этого правительству нужны деньги, а деньгам нужны банки. К сожалению, люди почти потеряли веру в банки.
— Почему?
— Потому что обычно мы теряем их деньги. В основном не для какой-то цели. Крушение в 88, Крушение 93-го, Крушение 98-го… Хотя последнее было скорее похоже не на крах, а на звон. Мой покойный муж раздавал ссуды направо-налево, так что нам пришлось влезать в страшные долги и прочие результаты сомнительных решений. Теперь у нас старушки хранят свои деньги, потому что всегда так делали и милые молодые служащие все еще вежливы и у двери все еще стоит медная миска для их маленьких собачек, чтобы пить оттуда. Вы можете что-то с этим поделать? Я прекрасно знаю, что запасы старушек подходят к концу.
— Ну, э, у меня, может, и есть парочка идей, — сообщил Мойст, — но это все еще некоторый шок. Я вообще-то совсем не представляю себе, как работает банк.
— Никогда не клал в банк деньги?
— Только не внутрь, нет.
— А как, ты предполагаешь, он работает?
— Ну, берете деньги богачей, ссужаете их подходящим людям под проценты и возвращаете как можно меньше этих процентов.
— Да, а каков подходящий человек?
— Кто-то, кто может доказать, что ему не нужны деньги?
— О, как цинично. Но общую идею ты ухватил.
— Не бедным, значит?
— Только не в банках, мистер Липовиг. Никому, чей доход меньше полутора сотен долларов в год. Для этого изобрели носки и матрасы. Мой покойный муж всегда говорил, что единственный способ сделать деньги на бедняках — это оставить их бедняками. В деловой жизни он был не очень-то добрым человеком. Есть еще какие-нибудь вопросы?
— Как вы стали председателем?
— Председателем и управляющим, — гордо поправила Топси. — Джошуа нравилось держать все под контролем. О да, у него это так получалось, ну конечно…
Последнее было сказано почти про себя.
— А теперь я занимаю обе должности из-за древней магии под названием «владеление пятидесятью процентами акций».
— Я думал, что магия в пятидесяти одном проценте, — заметил Мойст. — Разве остальные владельцы не могут заставить…
Дверь в дальнем конце комнаты распахнулась и вошла высокая женщина в белом, везя за собой тележку, содержимое которой было накрыто тканью.
— Время принять лекарства, миссис Роскошь, — возвестила она.
— Они мне вообще не помогают, Сестра! — отрезала старушка.
— И вы знаете, что доктор сказал больше никакого алкоголя, — сказала сиделка. Она обвинительно посмотрела на Мойста.
— Ей сказали больше никакого алкоголя, — повторила она, очевидно предполагая, что он где-то у себя припрятал пару бутылок.
— Ну а я говорю — больше никакого доктора! — заявила миссис Роскошь, заговорщицки подмигивая Мойсту. — Мои так называемые пасынок и падчерица за это платят, представляете? Да они меня отравить задумали! И все говорят, что я свихнулась…
Раздался стук в дверь, скорее как просьба войти, чем объявление о намерении. Миссис Роскошь двинулась с впечатляющей скоростью, и, когда дверь раскрылась, арбалеты уже поворачивались.
Вошел мистер Бент со все еще рычащим мистером Непоседой на руках.
— Я же говорила, что пять раз, мистер Бент! — закричала миссис Роскошь. — Я могла попасть в мистера Непоседу! Вы считать не умеете?
— Я прошу прощения, — отозвался Бент, осторожно водружая мистера Непоседу в ящик. — И я умею считать.
— Ну и кто у нас такой непоседа? — сказала миссис Роскошь, в то время как пес чуть не взрывался от сумасшедшего радостного волнения видеть кого-то, кого он не видел самое большее десять минут. — Ты был послушным мальчиком? Он был послушным мальчиком, мистер Бент?
— Да, мадам. Чрезмерно, — яд змеиного мороженного не мог быть холоднее. — Могу я вернуться к своим обязанностям?
— Мистер Бент думает, я не знаю, как управлять банком, правда ведь, мистер Непоседа? — промурлыкала миссис Роскошь песику. — Глупый этот мистер Бент, правда? Да, мистер Бент, вы можете идти.
Мойст припомнил старую банбадукскую пословицу: «Если старушка злобно разговаривает со своей собакой, то эта собака — обед». Это поразительно подходило к случаю, и случай этот был неподходящим для того, чтобы быть рядом.
— Ну, было приятно познакомиться с вами, миссис Роскошь, — сказал он, поднимаясь. — Я… Обдумаю все.
— Он был у Хьюберта? — спросила миссис Роскошь, видимо, у собаки. — Прежде, чем он уйдет, ему надо побывать у Хьюьерта. Думаю, он немножко путается в финансах. Отведите его к Хьюберту, мистер Бент. Хьюберт хорошо объясняет.
— Как пожелаете, мадам, — откликнулся Бент, уставившись на мистера Непоседу. — Я уверен, что выслушав объяснения Хьюберта о денежном потоке, он больше не будет немножко путаться. Прошу вас, следуйте за мной, мистер Липвиг.
Пока они спускались, Бент безмолствовал. Он поднимал свои безразмерные ступни осторожно, как будто идя по полу, усыпанному булавками.
— Миссис Роскошь — живенькая старушенция, да? — рискнул Мойст.
— Думаю, она то, что принято называть «оригиналом», сэр, — мрачно отозвался Бент.
— Немного утомляет временами?
— Я не буду это комментировать, сэр. Миссис Роскошь принадлежат пятьдесят один процент акций моего банка.
Его банка, отметил Мойст.
— Странно, — сказал он. — Она только что сказала мне, что владеет только пятидесятью процентами.
— И собакой, — ответил Бент. — У собаки один процент, наследство от покойного Сэра Джошуа, а собака принадлежит миссис Росокшь. У покойного Сэра Джошуа, было, как я понимаю, так называемое проказливое чувство юмора, мистер Липовиг.
И собаке принадлежит часть банка, подумал Мойст. И правда, какие эти Роскоши веселые люди.
— Полагаю, вам это не кажется слишком забавным, — сказал он.
— Я с удовольствием признаю, что я ничего не считаю забавным, сэр, — ответил Бент, когда они достигли основания лестницы. — У меня нет никакого чувства юмора. Вообще нет. Это френологически доказано. У меня Синдром Нихтлахена-Кейнвортца, что по какой-то непонятной причине понимается как печальный факт. Я же, напротив, рассматриваю это как дар. Счастлив сказать, что вид толстяка, поскальзывающегося на банановой кожуре, понимаю только как несчастный случай, который подчеркивает необходимость избавления от бытовых отходов.
— Вы не пробовали… — начал было Мойст, но Бент предостерегающе поднял руку.
— Прошу вас! Повторяю, я не считаю это тяжестью! И позвольте сказать, меня раздражает, когда люди воспринимают это именно так! Не стоит пытаться рассмешить меня, сэр! Если бы у меня не было ног, вы бы постарались заставить меня бегать? Я вполне счастлив, благодарю!
Он остановился около очередной пары дверей, немного успокоился и схватился за ручки.
— А теперь, может быть, следует воспользоваться возможностью показать вам, где… я бы сказал, выполняется серьезная работа, мистер Липовиг. Это всегда называлось счетной палатой, но я предпочитаю представлять это как, — он потянул на себя двери, которые величественно распахнулись, — мой мир.
Это было впечатляюще. И первым впечатлением, которое получил Мойст, было: это Ад в день, когда не нашлось спичек.
Он уставился на ряды согнутых спин, что-то неистово черкающих. Никто не поднял головы.
— Под этой крышей я не допущу счетов, Счетных Костей или других бесчеловечных приборов, мистер Липовиг, — сообщил Бент, двигаясь по центральному проходу. — Человеческий мозг способен не допускать погрешностей в мире чисел. Раз уж мы их изобрели, то как может быть иначе? Мы здесь точны, сэр, точны… — быстрым движением Бент вытянул листок бумаги из ящика для исходящих с ближайшего стола, бегло его просмотрел и бросил обратно с легким мычанием, которое означало то ли его одобрение тому, что служащий все сделал правильно, то ли разочарование от того, что он не нашел ничего неправильного.
Листок был напичкан вычислениями, и ни один смертный точно никак не мог их проверить с одного взгляда. Но Мойст не поставил бы и пенни на то, что Бент не рассчитал каждую строчку.
— В этой комнате мы в сердце банка, — гордо возвестил главный кассир.
— В сердце, — тупо отозвался Мойст.
— Здесь мы вычисляем прибыль, и хранение, и закладные, и цены, и… фактически, все. И мы не ошибаемся.
— Что, никогда?
— Ну, почти никогда. О, некоторые личности иногда допускают ошибку, — признал Бент с презрением. — К счастью, я проверяю каждое вычисление. Ни одна ошибка мимо меня не пройдет, можете на это рассчитывать. Ошибка, сэр, — это хуже, чем грех, по причине того, что грех часто зависит от точки зрения, личного мнения или даже определенного времени, но ошибка — это факт, и она требует исправления. Я вижу, что вы предусмотрительно не усмехаетесь, мистер Липовиг.
— Нет? В смысле нет. Не усмехаюсь! — ответил Мойст. Черт. Он забыл древнюю истину: когда пристально наблюдаешь, позаботься о том, чтоб никто пристально не наблюдал за тобой.
— Но вы, тем не менее, потрясены, — заметил Бент. — Вы пользуетесь словами, и мне говорили, что делаете это хорошо, но слова мягки и умелым языком могут быть выбиты в разные значения. Числа жесткие. О, с ними можно мошенничать и обманывать, но нельзя изменить их природу. Тройка — это тройка. Нельзя уговорить ее стать четверкой, даже если вы ее расцелуете.
Где-то в зале раздалось слабое хихиканье, но мистер Бент, видимо, не заметил.
— И они не слишком снисходительны. Мы здесь очень усердно работаем над тем, что должно быть сделано, — продолжал он. — А вот здесь сижу я, в самом центре…
Они достигли ступенек большого возвышения в центре комнаты. Как только они сделали это, мимо них уважительно пробралась худая женщина в белой блузке и длинной черной юбке и положила пачку бумаг в ящик, где уже скопилась довольно высокая гора. Она бросила взгляд на мистера Бента, который сказал «Спасибо, мисс Дрэйпс». Он был слишком занят, демонстрируя чудеса помоста с полукруглым столом сложного дизайна, чтобы заметить выражение, которое промелькнуло на ее маленьком бледном лице. А вот Мойст заметил, и прочел в нем тысячу слов, возможно, написанных в ее дневнике, но никогда никому не показанных.
— Видите? — нетерпеливо спросил главный кассир.
— М-м-м? — протянул Мойст, провожая взглядом семенящую прочь женщину.
— Вот здесь, видите? — повторил Бент с тем, что казалось почти энтузиазмом. — С помощью этих педалей я могу двигать стол, чтобы смотреть в любую сторону комнаты! Это паноптикум моего маленького мира. Ничто от меня не ускользнет! — он яростно закрутил педали, и весь помост начал с грохотом вращаться. — И можно поворачивать на двух скоростях, видите, из-за этих гениальных…
— Вижу, что почти ничего от вас не ускользает, — сказал Мойст, когда мисс Дрэйпс села на место. — Но мне не хотелось бы отрывать вас от работы.
Бент кинул взгляд на ящик и слегка пожал плечами.
— Эта пачка? Много времени она не займет, — сказал он, устанавливая ручник и поднимаясь. — Кроме того, я думаю, что вам очень важно увидеть, как это у нас налажено, прежде чем мне придется отвести вас к Хьюберту.
Тут он слегка кашлянул.
— А с Хьюбертом у вас, выходит, не налажено? — предположил Мойст, направляясь обратно к главному залу.
— Уверен, что намерения у него самые лучшие, — сказал Бент, оставив слова висеть в воздухе как петлю.
В зале господствовала величественная тишина. Несколько человек были за прилавками, старая леди за дверью смотрела, как ее собака пьет из своей медной миски, и любые слова произносились приемлемо-приглушенным тоном. Мойст всей душой был расположен к деньгам, они были одной из его любимейших вещей, но они не должны были быть чем-то, о чем надо говорить потише, чтоб вдруг не проснулись. Если деньги здесь и говорили, то шепотом.
Главный кассир отворил маленькую и не слишком приметную дверь, скрытую за лестницей и какими-то растениями в кадках.
— Пожалуйста, будьте осторожны, здесь всегда мокрый пол, — предупредил он и указал путь вниз по широким ступеням в огромнейший из всех виденных Мойстом подвалов. Каменные своды, поддерживающие красиво облицованный потолок, простирались далеко во мрак. Повсюду были свечи, а в центре что-то сверкало и наполняло пространство с колоннами бледно-голубым светом.
— Это когда-то было криптой храма, — объяснил шедший впереди Бент.
— Вы хотите сказать, что это место не просто выглядит, как храм?
— Строилось как храм, да, но никогда в этом качестве не использовалось.
— Правда? — спросил Мойст. — А какого бога?
— Никакого, как оказалось. Один из королей Анка приказал его построить около девятиста лет назад, — ответил Бент. — Думаю, это случай спекулятивного строения. То есть он не имел в виду какого-то конкретного бога.
— Надеялся, что какой-нибудь подвернется?
— Именно, сэр.
— Как для синиц? — сказал Мойст, внимательно вглядываясь во все вокруг. — Это место что, вроде небесной кормушки?
Бент вздохнул:
— Вы красочно выражаетесь, мистер Липовиг, но, полагаю, в этом есть некоторая правда. В любом случае, это не сработало. Потом это стало хранилищем на случай осады, крытым рынком, ну и так далее, пока его не заполучил Джокателло Ла Вис, когда город не выполнил обязательств заема. Это все есть в официальной истории. Не правда ли, прекрасное совокупление?
После долгой паузы Мойст произнес:
— Неужели?
— Вы так не считаете? Мне говорили, что здесь ее больше, чем где-либо еще в городе.
— Правда? — спросил Мойст, нервно оглядываясь. — Э, надо приходить сюда в какое-то определенное время?
— Ну, обычно в часы работы банка, но иногда пускаем группы по договоренности.
— Вы знаете, — проговорил Мойст, — Думаю, смысл беседы от меня немного ускользает…
Бент неопределенно махнул на потлок.
— … Я имел ввиду сочетание куполов, — пояснил он. — Или, точнее, сводов.
— А! Ну да! Конечно! — произнес Мойст. — Знаете, я не удивлюсь, если немногие люди об этом догадываются.
А потом Мойст увидел сверкающий среди арок Хлюпер.
Глава 3
Хлюпер — Правильный Хьюберт — Один очень большой матрас — Кое-какие наблюдения по поводу туризма — Глэдис делает сэндвич — Офис Слепых Писем — Наследие Миссис Роскошь — Зловещее послание — План бегства — Еще более зловещее послание, точно куда зловещее, чем первое — Мистер Липовиг садится не в ту карету
Мойст раньше уже видел, как гнут и выдувают стекло, и он восхищался мастерством людей, которые это делали, как может восхищаться человек, чье единственное мастерство — это гнуть слова. Кто-то из этих гениев, наверное, поработал и здесь. Также как и их двойники с гипотетической Другой Стороны — стеклодувы, продавшие душу какому-нибудь литому богу за умение выдувать стекло в спирали, разделенные на части бутыли и формы, которые казались и очень близкими, и в то же время удаленными на какое-то расстояние. По стеклянным трубам журчала, струилась и, да, хлюпала вода. Чувствовался запах соли.
Бент подтолкнул Мойста, указал на невероятную деревянную вешалку и молча протянул ему длинный желтый непромокаемый плащ и такой же головной убор. Сам он уже облачился в похожую форму и магическим образом добыл откуда-то зонт.
— Платежный баланс, — объяснил он, пока Мойст натягивал дождевик. — У него все никак не получается установить его правильно.
Где-то раздался грохот, и на них брызнули капли воды.
— Видите? — добавил Бент.
— Что эта штуковина делает? — спросил Мойст.
Бент закатил глаза.
— Черт знает, небеса догадываются, — он повысил голос — Хьюберт? У нас гость!
Отдаленные всплески стали громче, и из-за стеклянных изделий показалась фигура.
Правильно это или нет, но Хьюберт — это одно из имен, которым сразу придаешь форму. Мойст бы первым согласился с тем, что бывают высокие и худые Хьюберты, но этот Хьюберт был самой правильной хьюбертовской формы, то есть коренастый и пухлый. Хотя у него были рыжие волосы, что, по опыту Мойста, было необычным для стандартной модели Хьюберта. Волосы росли очень густо и торчали из головы как щетина на щетке. Высотой сантиметров в десять, их, похоже, стригли с помощью ножниц для стрижки овец и уровня. На них можно было поставить блюдце с чашкой.
— Гость? — нервно спросил Хьюберт. — Чудесно! У нас тут внизу гости нечасто бывают!
Хюьерт носил длинный белый халат с нагрудным карманом, полным карандашей.
— Правда? — спросил Мойст.
— Хьюберт, это мистер Липовиг, — сказал Бент. — Он здесь, чтобы… Узнать о нас.
— Я Мойст, — сказал Мойст, делая шаг вперед со своей лучшей улыбкой и протягивая руку.
— Ой, простите. Надо было дождевики ближе к двери повесить, — сокрушился Хьюберт. Он посмотрел на руку Мойста как на какое-то интересное устройство, а потом осторожно ее пожал. — Вы нас не в лучшее время видите, мистер Липвик.
— Правда? — проговорил Мойст, все еще улыбаясь. Ну как эти волосы вот так стоят, задавался он вопросом. Клей он использует, что ли?
— Мистер Липовиг — главный Почтмейстер, Хьюберт, — сообщил Бент.
— Да? О. Я в последнее время нечасто выходил из подвала, — объяснил Хьюберт.
— Правда? — сказал Мойст, теперь его улыбка стала немного стеклянной.
— Нет, понимаете, мы тут так близки к завершению, — продолжил Хьюберт. — Думаю, мы почти добились…
— Мистер Хьюберт уверен, что это… устройство — что-то вроде хрустального шара, показывающего будущее, — пояснил Бент и закатил глаза.
— Возможные варианты будущего. Будет ли мистеру Липостику угодно увидеть его в действии? — спросил Хьюберт, дрожа от энтузиазма и рвения. Только человек с каменным сердцем сказал бы «нет», так что Мойст предпринял чудесную попытку показать, что это было всем, о чем он мечтал.