— Возможные варианты будущего. Будет ли мистеру Липостику угодно увидеть его в действии? — спросил Хьюберт, дрожа от энтузиазма и рвения. Только человек с каменным сердцем сказал бы «нет», так что Мойст предпринял чудесную попытку показать, что это было всем, о чем он мечтал.
— С удовольствием, — согласился он, — но что конкретно оно делает?
Слишком поздно он уловил знаки. Хьюберт схватился за лацканы своего халата, как будто готовился к выступлению и весь исполнился жаждой общения, или, по крайней мере, жаждой долго говорить в твердой уверенности, что это то же самое.
— Хлюпер, как его любя зовут, — это то, что я называю кавычки открываются аналоговая машина кавычки закрываются. Он решает задачи, не подразумевая их как числовое выражение, но фактически в точности воспроизводит их в формах, которыми мы можем управлять: в данном случае, денежный поток и его действия внутри нашего общества становятся водой, текущей через стеклянную матрицу — Хлюпер. Геометрическая форма некоторых емкостей, действие клапанов и, как я говорю, хитроумно наклоняемые ведра и потокорегулирующие винты позволяют Хлюперу моделировать весьма сложные и запутанные дела. Также мы можем менять начальные условия, чтобы изучить присущие системе закономерности. Например, что случится, если уменьшить рабочую силу города вдвое, мы можем выяснить с помощью регулировки некоторых клапанов, вместо того, чтобы выйти на улицы и убить людей.
— Какое усовершенствование! Браво! — отчаянно воскликнул Мойст и зааплодировал.
Никто не присоединился. Он засунул руки в карманы.
— Э, может, вам продемонстрировать менее, эм, драматичный пример? — рискнул Хьюберт.
Мойст кивнул.
— Да, — сказал он. — Покажите… Покажите мне, что происходит, когда люди сыты по горло банками.
— А, знакомый случай! Игорь, поставь программу пять! — прокричал Хьюберт какому-то силуэту, виднеющемуся в чаще стеклянного оборудования. Раздались звуки скрипящих поворачиваемых винтов и журчание наполняемых резервуаров.
— Игорь? — повторил Мойст. — У вас есть Игорь?
— О, да, — сказал Хьюберт. — Вот как я получаю этот прекрасный свет. Они знают секрет заточения молний в банки! Но пусть это вас не беспокоит, мистер Липоспик. Просто то, что у меня на службе Игорь и я работаю в подвале, еще не значит, что я какой-нибудь безумец, ха-ха-ха!
— Ха-ха, — согласился Мойст.
— Ха-хах-хах! — произнес Хьюберт. — Хахахахаха!!! Ах-хахахахахаха!!!!!..
Бент похлопал его по спине. Хьюберт закашлялся.
— Извините, это все из-за здешнего воздуха, — пробормотал он.
— Определенно выглядит… Сложной, эта ваша штуковина, — сказал Мойст, в попытке отыскать вокруг что-нибудь нормальное.
— Э, да, — слегка отстраненно сказал Хьюберт. — И мы ее постоянно совершенствуем. Например, поплавки, соединенные с имкусно снабженными пружинами шлюзами где-нибудь в Хлюпере позволяют изменению уровня в одной колбе автоматически влиять на потоки в нескольких других частях системы…
— А зачем это? — спросил Мойст, наугад указав на круглую бутыль, подвешенную в трубах.
— Клапан Фаз Луны, — сразу же ответил Хьюберт.
— Луна влияет на то, как обращаются деньги?
— Мы не знаем. Может. Погода точно влияет.
— Правда?
— Определенно! — засиял Хьюберт. — И мы постоянно добавляем новые воздействия. Честное слово, я не успокоюсь, пока моя чудесная машина не сможет полностью отразить все до последней детали экономического цикла нашего великого города!
Раздался звонок, и Хьюберт добавил:
— Спасибо, Игорь! Запускай!
Что-то лязгнуло, и разноцветная вода начала пениться и струиться по самым крупным трубам. Хьюберт вместе с голосом повысил длинный указательный палец.
— Теперь, если мы понизим общественное доверие к банковской системе — смотрите вот на эту трубу — вот здесь увидите поток наличности, вытекающий из банков в Колбу Двадцать восемь, пока что обозначенную как Старый Носок Под Матрасом. Даже весьма богатые люди не хотят, чтобы их деньги были вне их контроля. Видите, как матрас наполняется, или, может, лучше сказать… толстеет?
— Это будто очень много матрасов, — согласился Мойст.
— Я предпочитаю думать об этом как об одном матрасе высотой в треть мили.
— Правда? — отозвался Мойст.
Плюх! Где-то открылись клапаны, и вода понеслась по новому пути.
— Теперь видите, как пустеют банковские ссуды, по мере того как вода течет в Носок? Бубульк! — Обратите внимание на Резервуар Одиннадцать, вон там. Это значит, что расширение бизнеса замедляется… Вот оно, вот…
Кап!
— Теперь смотрите на Ведро Тридцать Четыре. Оно наполняется, наполняется… вот! Шкала слева на Колбе Семнадцать, кстати, показывает терпящие крах предприятия. Видите, как начала наполняться Фляга Девятнадцать? Это лишения прав выкупа закладных… Потеря работы — это Колба Семь… А вот и клапан Колбы Двадцать девять, когда все начинают доставать носки.
Всплеск!
— Но что можно купить? Вот здесь мы видим, что Колба Одиннадцать тоже иссякла…
Кап.
Если не считать редкие побулькивания, акватическая активность стихла.
— И теперь мы в положении, в котором не можем двигаться, потому что, образно выражаясь, наступили на собственные руки, — сказал Хьюберт. — Работа пропадает, люди страдают без сбережений, заработная плата понижается, фермы приходят в запустение, с гор спускают неистовые тролли…
— Они и так уже здесь, — встрял Мойст. — Некоторые даже в Страже служат.
— Вы уверены? — удивился Хьюберт.
— Ну да, у них есть шлемы и все такое. Я их видел.
— Значит, полагаю, они в неистовстве уйдут обратно в горы, — заключил Хьюберт. — Думаю, я бы на их месте ушел.
— Вы думаете, это все может действительно случиться? — спросил Мойст. — Куча трубок и ведер могут вам об этом сказать?
— Они очень точно связаны с событиями, мистер Липосвик, — сказал Хьюберт с узявленным видом. — Связь — это все. Вы знали, что то, что края одежды имеют тенденцию подниматься во времена национального кризиса — установленный факт?
— Вы имеете в виду?… — начал Мойст, не совсем уверенный, как это предложение должно закончиться.
— Женские платья становятся короче, — объяснил Хьюберт.
— И это вызывает национальный кризис? Правда? И как высоко они…
Мистер Бент издал свинцовый кашель.
— Думаю, возможно, нам пора идти, мистер Липовиг, — сказал он. — Если вы увидели все, что хотели, то вы, несомненно, торопитесь уйти.
Чувствовалось легкое ударение на «уйти».
— Что? О… Да, — сказал Мойст. — Мне, пожалуй, пора. Ну, спасибо вам, Хьюберт. Это, без сомнения, было крайне познавательно.
— Я только никак не могу избавиться от утечек, — сказал маленький человечек с немного пришибленным видом. — Клянусь, каждый стык водонепроницаем, но в конце никогда не остается то же количество воды, с каким мы начинали.
— Конечно нет, Хьюберт, — отозвался Мойст, похлопав его по плечу. — Это потому что вы так близки к достижению совершенства!
— Да? — удивился Хьюберт, вытаращив глаза.
— Конечно. Любой знает, что к концу недели никогда не будет столько денег, сколько, по вашим представлениям, должно быть. Это широко известный факт!
Восторг осветил лицо Хьюберта. Топси была права, сказал Мойст себе. Я хорошо лажу с людьми.
— А теперь продемонстрировано Хлюпером! — выдохнул Хьюберт.
— Я напишу на этом монографию!
— Или запишите мнографию об этом! — сказал Мойст, тепло пожимая ему руку. — Ну ладно, мистер Бент, утекаем прочь!
Когда они поднимались по главной лестнице, Мойст спросил:
— Кем Хьюберт приходится теперешнему председателю?
— Племянником, — ответил Бент. — Но как вы…?
— Я всегда интересуюсь людьми, — сказал Мойст, улыбнувшись себе. — И рыжие волосы, конечно. Почему у миссис Роскошь два арбалета на столе?
— Фамильные ценности, сэр, — соврал Бент. Это была преднамеренная, вопиющая ложь, и должно быть, он хотел, чтобы ее таковой и видели. Фамильные ценности. И спит она в кабинете. Ну хорошо, она инвалид, но обычно люди это делают дома…
Она не предпринимает попыток выйти из комнаты. Она настороже. И она очень озабочена тем, кто именно входит в комнату.
— Вы чем-нибудь интересуетесь, мистер Бент?
— Я делаю свою работу с тщательностью и вниманием, сэр.
— Да, ну а чем занимаетесь по вечерам?
— Перепроверяю итоги за день в кабинете, сэр. Я нахожу вычисления вполне… удовлетворяющими.
— У вас очень хорошо получается, да?
— Лучше, чем можете себе представить, сэр.
— Значит, если я буду откладывать девяносто три доллара сорок семь пенсов в год, семь лет подряд, под два с четвертью процента, сколько…
— Значит, если я буду откладывать девяносто три доллара сорок семь пенсов в год, семь лет подряд, под два с четвертью процента, сколько…
- $835.13 будут вычисляться ежегодно, сэр, — спокойно произнес Бент.
Ну да, и дважды ты знал точное время, подумал Мойст. Даже не взглянув на часы причем. Ты очень хорошо ладишь с числами. Может, даже нечеловечески хорошо…
— Работаете без отпусков? — спросил он вслух.
— У меня был тур по основным банковским домам Убервальда прошлым летом, сэр. Это было очень поучительно.
— Должно быть, это заняло несколько недель. Рад, что вы смогли оторваться от своих дел здесь!
— О, это было просто, сэр. Мисс Дрэйпс, старший служащий, каждый день посылала клик-сообщения о делах. Я мог просматривать их за послеобеденным штруделем и немедленно посылать ответ с советами и инструкциями.
— Мисс Дрэйпс — полезный член персонала?
— Да, это так. Она выполняет свои обязанности тщательно и расторопно. — Он замолчал. Они были на вершине лестницы. Бент повернулся и посмотрел прямо на Мойста. — Я работаю здесь всю жизнь, мистер Липовиг. Берегитесь семьи Роскошь. Миссис Росокшь — лучшая из них, прекрасная женщина. Остальные… Привыкли поступать по-своему.
Старая семья, старые деньги. Такого рода семья. Мойст почувствовал далекий зов, напоминающий песню жаворонка. Он возвращался дразнить его каждый раз, когда, к примеру, он видел кого-то нездешнего с картой и растерянным видом, требующего быть освобожденным от своих денег услужливым и сложноуследимым способом.
— Опасные, значит? — произнес он.
Бент выглядел слегка оскорбленным такой прямотой.
— Они не привыкли к разочарованиям, сэр. Они пытались выдать Миссис Роскошь за сумасшедшую, сэр.
— Правда? — спросил Мойст. — по сравнению с кем?
Ветер гулял по городку Большому Кочану, который любил называть себя Зеленым Сердцем Равнин.
Назывался он Большим Кочаном потому, что был домом Самому Большому Кочану Капусты в Мире, а жители города были не слишком-то изобретательны в названиях. Люди проезжали многие мили, чтобы посмотреть на это чудо; они заходили внутрь и выглядывали из его окошек, покупали закладки в виде капустных листьев, капустные чернила, капустные рубашки, кукол Капитана Кочана, музыкальные шкатулки, искусно изготовленные из кольраби и цветной капусты, которые играли «Песенку Любителя Капусты», капустное варенье, овощной эль и зеленые сигары, сделанные из новейших сортов капусты и скрученные на бедрах местных девушек, предположительно потому, что им это нравилось.
Еще был увлекательный Мир Сурепки, где самые маленькие дети могли в ужасе кричать на гигантскую голову самого Капитана Кочана, также как и его друзей Клоуна Цветнокапуста и Билли Брокколи. Для посетителей постарше был, конечно, Капустный Исследовательский Институт, над которым всегда висела зеленоватая завеса по ветру от тех растений, которые казались довольно странными и иногда поворачивались посмотреть вам вслед.
А еще… как лучше запечатлеть в памяти этот день, чем позировать для картинки по совету одетого в черное человека с иконографом, который снимал всю счастливую семью и обещал цветную картинку в рамке, причем присланную прямо к ним домой, всего за три доллара, включая доставку, залог один доллар, чтобы покрыть расходы, если вы будете так любезны, сэр, и, позвольте сказать, какие у вас замечательные детишки, мадам, они, без всякого сомнения, делают вам честь, о, и я уже говорил, что если вы не будете в восторге от картинки, тогда не присылайте остальные деньги и больше ни слова об этом?
Капустный эль был довольно неплох, и в вопросах, касающихся матерей, нельзя переборщить с лестью, и, ладно, у человека были весьма странные зубы, которые, было такое ощущение, стремились вырваться у него изо рта, но никто не идеален и, в любом случае, что мы потеряем?
Теряли доллар, и доллары эти накапливались. Тот, кто говорит, что честного человека не обманешь, сам таковым не является.
Где-то примерно на седьмой семье начал проявлять смутный интерес стражник, так что человек в пыльном черном костюме изобразил, что он записал последнее имя и адрес и побрел по аллее. Он швырнул сломанный иконограф обратно в кучу мусора, где его и нашел — этот был из дешевых, и бес давным-давно испарился — и уже собирался отправляться в поля, но вдруг увидел катящуюся по ветру газету.
Для человека, путешествующего исключительно за счет своего хитроумия, газета была ценным сокровищем. Засунь ее в рубашку — она будет греть. Ею можно разжечь огонь. Для особо разборчивых и утонченных она могла заменить дневной запас щавеля, лопуха или других растений с широкими листьями. Ну и, в крайнем случае, ее можно читать.
Этим вечером ветер все поднимался. Человек окинул первую страницу беглым взглядом и засунул ее за жилет.
Его зубы попытались ему что-то сказать, но он никогда их не слушал. Если слушать свои зубы, можно с ума сойти.
Как только он добрался обратно до Почты, Мойст поискал семью Роскошь в «Кто-c есть Кто-c». Они были и впрямь тем, что называли «старыми деньгами», что значило, что эти деньги сделаны так давно, что черные делишки, которые когда-то наполняли сундуки, теперь стали исторически неуместными. Забавно: о бандите-отце предпочитали молчать, а вот пра-пра-пра-пра-прадедушкой пиратом-рабовладельцем можно было хвастаться направо-налево. Время превращало злобных ублюдков в негодяев, а негодяй — слово с огоньком в глазах, и в нем нет ничего постыдного.
Они были богаты столетиями. Ключевые игроки в текущем урожае Роскошей, не считая Топси, были ее деверь Марко Росокшь и его жена Каприция Роскошь, дочь известного доверительного фонда. Они жили в Генуе, насколько можно далеко от Роскошь, и это было в очень Роскошном духе. Еще были пасынок и падчерица Топси, близнецы Космо и Пупси, которые, как утверждала история, родились, сжимая руки вокруг горла другого, как истинные Роскоши. Было еще много кузенов, теток и генетических паразитов, все следили друг за другом, как кошки. Как слышал Мойст, их семейный бизнес был традиционно банковским делом, но последние поколения, поддерживаемые сложной сетью долговременных капиталовложений и древних фондов, разнообразили занятия, лишая друг друга наследства и возбуждая друг против друга дела, все это с очевидным огромным энтузиазмом и похвальной немилосердностью. Мойст припомнил их снимки со светских страниц Таймс, они заходили в лоснящиеся черные кареты или выходили из них и не много улыбались, чтобы вдруг деньги не утекли.
О семейной ветке Топси не упоминалось. Она была из Кувырком, очевидно, недостаточно благородных, чтобы быть Кем-то-с. Топси Кувырком… В этом было какое-то мюзик-холльное звучание, и Мойст мог в это поверить.
За время отсутствия Мойста его ящик для входящих наполнился до краев. Это все были неважные дела, и от него на самом деле ничего не требовалось, но беда была в новомодной копировальной бумаге. Он получал копии всего, а они занимали время.
Не то, чтобы у него плохо получалось что-то поручать. У него исключительно хорошо получалось поручать. Но этому таланту необходимы на другом конце цепочки люди, у которых хорошо получается выполнять поручения. А они такими не были. Что-то в Почте отбивало охоту к оригинальному мышлению. Письма опускаются в ящики, так? Здесь не было места людям, которые хотели бы поэкспериментировать с ними, толкая их себе в ухо, пуская их вверх по трубе или спуская в нужник. Было бы неплохо, если…
Он увидел тоненькое розовое клик-сообщение среди прочих документов и быстро его вытянул.
Оно было от Шпильки!
Он прочел:
Успех. Возвращаюсь послезавтра. Все откроется. Ш.
Мойст аккуратно положил послание. Конечно, она страшно по нему скучала и очень хотела снова увидеть, но очень скупо расходовала деньги Траста Големов. А еще у нее, наверное, закончились сигареты.
Мойст побарабанил пальцами по столу. Год назад он просил Адору Белль Добросерд стать его женой, и она объяснила, что, вообще-то, это он станет ее мужем.
Это должно случиться… Ну, это должно случиться где-то в ближайшем будущем, когда у Миссис Добросерд все-таки лопнет терпение от занятого графика дочери и она устроит свадьбу сама.
Но как ни посмотри, он был почти женатым человеком. А почти женатые люди не связываются с семейством Роскошей. Почти женатый человек непоколебим, надежен и всегда готов подать своей почти жене пепельницу. Он должен быть таким для своих детей, которые однажды появятся, и убедиться, что они будут спать в хорошо проветриваемой детской.
Мойст разгладил послание.
И еще он завяжет с ночным лазаньем. Это по-взрослому? Это благоразумно? Он — орудие Ветинари? Нет!
Но память расшевелилась. Мойст встал и направился к шкафу с ящиками для файлов, которого он обычно старался избегать любыми способами.