А в кривом? Это как?
Я, честно, не знал.
— Ну, ты подумай. Пораскинь мозгами, — сказала Принцесса, разливая по чашкам кофе.
Он лился сразу из двух носиков (они были с разных сторон) в обе чашки одновременно.
— Горячо! — взвизгнули чашки.
— Если он раскинется мозгами, то все нам тут перепачкает, — проворчал Кофейник басом.
— Молчать! — приказала посуде Принцесса. — Тебя, о Мальчик, ничего не удивляет в последнее время?
— Я не пускал… По какому?
— Сейчас скажу… — Принцесса заглянула в появившуюся из воздуха амбарную книгу с надписью: «АГИНК ЯАНРАБМА». — Так-так… Вот, нашла! Колесо Пространства и Времени за номером 19863084529845071. Страж: Флорентийский Фома Фомич. Все верно.
— Какой Фома?
— Что ты все заладил: какой да какой? Ты подумал, чем твои эксперименты могут обернуться?
Я подавленно молчал.
— Преломлением времени и пространства — вот чем! — Принцесса была очень рассержена.
— Я ничего такого не думал, — промямлил я. — Я думал, вечный двигатель запущу, чтобы ток…
На меня, полусинего, было жалко смотреть.
— Ладно, не трепещи, о Мальчик, — сжалилась надо мной Принцесса Морковка. — Сейчас надо думать, как обратно выломлять пространство.
— Так я что? В параллельном пространстве? — я ужаснулся.
Мерзавчики захихикали.
— Куда загнул! Из параллельного тебе бы не выбраться. Оттуда о Мальчикам обратного хода нет. Ты, слава Времени, в преломленном сейчас, в Иначе. А тебе надо в выломленное, домой, в Так. К маме хочешь?
— Хочу.
— Ну вот.
— А что мне теперь делать? — я чуть не плакал.
— Найди Стража.
— Фому Фомича?
— Попробуй уговорить его вернуться обратно. Иначе… — Принцесса Морковка помрачнела.
— Иначе что?
— Точно не знаю. В Иначе всякое может случиться. Но, так или иначе, уговори Флорентийского. Все теперь зависит от него.
— Я уговорю! — оживился я.
С Фомой Фомичом у меня были теплые приятельские отношения. По крайне мере, До недавних пор.
— Это еще вилами на воде писано, — Принцесса с сомнением покачала головой. — Фома Фомич хороший страж, но как хомяк — неотходчивый. Обиделся он на тебя. Смертно. Поэтому и сбежал.
— Я ему горошку несу…
— Ой, не могу! Горошку! — опять захихикали чашки.
— Молчать! — рявкнула Принцесса. — Если найдешь Флорентийского и он все-таки согласится, считай, что дело у тебя в шляпе. Ты понял?
— Кажется.
— Когда пойдешь по квартирам, — Принцесса вдруг перешла на шепот, — будь начеку. Тут тебе не Центральный район города Барнаула. У нас, в Морковляндии, случается разное…
— Наследные принцы недавно в Первичную Дугу угодили, — сказал Кофейник басом. — Искривило так, что мать родная не узнает, — он покосился на притихших в бассейне Мерзавчиков.
— Ну хватит о Мальчика пугать! Он и так у нас нежно-синий, — Принцесса протянула мне на ладони маленькую телефонную будку. — Спрячь подальше, а в случае чего — звони.
— Спасибо, — поблагодарил я.
Глава 8
Квартира № 22
Дверь в квартиру № 22 была распахнута настежь. Но это меня не удивляло. В этой квартире вот уже без малого восемьдесят лет жила бабушка Буренкина, тугая на оба уха. Дверь она постоянно держала открытой (подпирая ее сосновым полешком), что не очень нравилось соседям. Им пахло.
— Коровником, — говорил мой папа и морщился. — У нас в подъезде пахнет коровником, увы и ах!
— Это не в подъезде, — не соглашалась с ним мама. — Это у бабушки Буренкиной сбежали щи.
Я зашел к Буренкиной и принюхался. Вместо коровника пахло зайчиками — я не был удивлен. Значит, я на верном пути.
В комнате слева по коридору горела зеленая лампочка.
«Спальня», — мысленно прикинул я и пошел на свет.
Посредине бабушкиной спальни стояла гигантская кровать под балдахином. Она была кованая и вся в завитушках. В кровати, среди подушек и одеял, лежала Буренкина в белых кружавчиках.
Хотя нет. Приглядевшись внимательней, я понял, что в кружавчиках лежала не бабушка, а рыжая корова с розовым носом.
— Молоко на полочке в бидоне, — не глядя на меня, сказала Корова. Она сосредоточенно подпиливала копыто. — Парнее некуда.
— Добрый вечер, — застеснявшись, поздоровался я.
— Сметана — в крынке на подоконнике, — бросила мне Корова, не отрываясь от маникюра. — Гони две звонкие монеты!
— У меня нет, — я совсем растерялся. — Простите, но я не за молочным пришел.
Корова не реагировала. Тогда я подошел поближе:
— У вас хомячка не пробегало?
— Простокваша скиснет послевчера.
— Я говорю, хомячка такого рыженького не было? — не сдавался я.
Корова тряхнула кружавчиками:
— Сливки завезут в понедельницу.
Я наконец сообразил, что Корова меня не слышит, и, яростно жестикулируя, крикнул ей в самое ухо:
— Хомяк!! Вы Фому Фомича не видали?!
— Ну что ты орешь? — из коровьева уха вылезла заспанная собачья морда.
Я опешил. Корова невозмутимо продолжала пилить копыто.
— Тебе чего, о Мальчик? — спросила Собака. — Может, творожка?
Я подумал, что она, должно быть, породы сеттер, и опять сказал, что разыскиваю Фому Фомича. Я даже описал его особые приметы: усы и родинку на носу.
— Впервые о таком слышу, — Собака зевнула, щелкнув пастью.
Судьба пропавшего Фомы Фомича и моя судьба ее совсем не волновали. Я подивился на такую душевную черствость (обычно собаки — отзывчивые) и уже собрался уходить…
Как вдруг:
— Постой, о Мальчик, — сказал кто-то тоненьким голоском.
Из собачьего уха вылез маленький нос с усами и родинкой. У меня екнуло сердце.
Я подумал: «Это же Фома Фомич!» Но нет.
Это был не он, а какой-то посторонний хомяк. Он был более толстым и менее рыжим по сравнению с Фомой Фомичом. И еще в нем не было того природного очарования, которое так ценили все родные и близкие Фомы Фомича.
Я это разглядел сразу, невооруженным глазом.
Тем временем Посторонний Хомяк меня изучал — долго и испытующе.
— Что это у тебя в носу? Торчит такое — беленькое?
Я машинально схватился за нос. И точно — нащупал бумажку. Она была свернута в трубочку и торчала из моей ноздри. Я выдернул ее и развернул.
— Читай вслух! — потребовал Посторонний Хомяк.
Казалось, он был единственный из всей троицы, кому было до меня дело. Корова опять пилила, а Собака спала.
— «Я тебе забыла сказать главное, — прочитал я нараспев (при этом я раскачивался из стороны в сторону). — Чтобы вернуться в Так, тебе надо научиться трем важным ВЕ…»
— Почему ты остановился? — нетерпеливо заерзал Посторонний Хомяк. — Что там дальше написано?
— Ничего.
Я перевернул листок — там тоже было пусто.
— Совсем-совсем ничего? Научиться трем важным ВЕ… и все?
— Все.
— Стра-а-а-анно… — протянул Посторонний Хомяк. — Хорошо. Давай рассуждать не логически.
— Вы хотели сказать: «логически»? — поправил я.
— Как хочешь. Давай не рассуждать логически. Кто-то написал это послание и засунул его тебе в нос… Значит, оно адресовано тебе. Правильно?
— Это Принцесса написала.
— Почем ты знаешь?
— По почерку, — зачем-то соврал я.
Почерка Принцессы я никогда в жизни не видел. Но я же знал, что эта записка от нее. Знал и все.
— Принято, — удовлетворенно кивнул Посторонний Хомяк. — Значит, Принцесса хочет, чтобы ты научился трем важным ВЕ. Но ведь ты пойми, это может быть все что угодно! Три важных ВЕшалки, например. Или три важных ВЕревочки. Или даже три важных ВЕлосипеда! — Посторонний хомяк свесился из собачьего уха и чуть не вывалился на пол.
— ВЕнки, ВЕнтиляции, ВЕтеринары, ВЕртолеты.
Вот чудак! — подумал я и сказал:
— Вещи.
— Вещи? — переспросил Посторонний Хомяк.
— Мне нужно научиться трем важным вещам.
— Гм-гм, ты уверен? Что именно ВЕщам? — Постороннего Хомяка терзали сомнения. — ВЕщам, а не ВЕкторам, ВЕтрам, ВЕзунчикам или ВЕтряным мельницам?
Я кивнул.
— Му-у, — сказала Корова. Она оторвалась от маникюра и теперь смотрела на меня удивленно, как на привидение.
— Цыц! — прикрикнул на нее Посторонний Хомяк. — Ну, если ты так абсолютно в этом уверен, то я могу научить тебя одной важной ВЕщи.
— Правда?! — обрадовался я. Мне уже порядком хотелось домой, и я был рад любой подмоге.
— Не я, а мы! — вставила вдруг проснувшаяся Собака.
— Не мы, а му-у! — добавила Корова.
— Не я, а мы! — вставила вдруг проснувшаяся Собака.
— Не мы, а му-у! — добавила Корова.
— МЫ НАУЧИМ ТЕБЯ ОДНОЙ ВАЖНОЙ BE! — громко сказали все трое и уставились на меня.
Я порозовел. Вернее, стал сиреневым (синева из меня еще не выветрилась). Я подождал, но ничего больше не происходило.
— Ну?
— Имеющий Ухо да услышит! — торжественно произнесли они опять хором.
Я подождал еще маленько и спросил:
— Это все?
— Да.
Я на всякий случай потрогал свои уши: они были обычной формы, продолговатые, только горячие.
— И теперь я умею делать Одну Важную BE? — уточнил я.
— Точно так, — подтвердили эти трое, но мне все не верилось.
Что такое, в самом деле: «Имеющий Ухо да услышит»? Какая-то абракадабра. Белиберда. Но я не стал с ними спорить.
Я еще немного постоял в надежде, что они мне что-нибудь объяснят, но Корова, Собака и Посторонний Хомяк больше не обращали на меня внимания. Они выпрыгнули из кровати и гоняли по комнате сбежавшие щи.
— До свидания, — попрощался я.
Глава 9
Квартира № 21
Я стоял перед квартирой № 21 и рассматривал входную дверь.
Она была дерматиновая на синтепоне, с глазком — почти как моя курточка. Я нажал на кнопку звонка. Я знал, что в эту квартиру недавно въехали молодожены Альпенгольдовы (русские немцы из Гальбштадта Алтайского края), поэтому не волновался. Эти молодожены мне нравились.
— Ой, это Костик из двадцать седьмой! — пропели из-за двери.
Не скрою, я обрадовался тому, что меня узнали. Все эти неожиданности с гусями и коровами мне уже надоели.
Дверь гостеприимно распахнулась. На пороге стояли Альпенгольдовы и улыбались. Это были те самые молодожены, которых я знал. Которых я не раз встречал во дворе и в булочной на перекрестке Ленина и Партизанской. Но было одно но.
Эти молодожены были полностью шоколадные.
Головы, руки, ноги, туловища и даже халаты на молодоженах — все было сделано из шоколада. Судя по цвету, муж — из горького, а жена — из молочного.
— Привет, Костик, заходи! — сказал молодожен Альпенгольдов и снова улыбнулся своей коричневой улыбкой. — Чаю хочешь?
Я кивнул, и меня повели на кухню.
Это была обыкновенная образцовая кухня, довольно-таки уютная, с холодильником и газовой плитой. В кастрюльке на плите что-то булькало и распространяло по кухне замечательный аромат. Тут пахло ванильными палочками, клубничным тортом, апельсинами и взбитыми сливками одновременно!
— Тебе черный или зеленый? — спросил Альпенгольдов и потрепал меня по плечу.
— Все равно, — ответил я и тут же добавил: — Только не синий, пожалуйста.
— Все будет в шоколаде! — воскликнул Альпенгольдов, и оба молодожена весело засмеялись.
Мне стало не по себе.
Альпенгольдова достала из чистенького буфета чайные пары и включила электрический чайник. Я заметил, что на правой руке у нее не хватает двух пальцев — среднего и указательного. Бедняжка.
— Как дела? Родители? — спросил меня Альпенгольдов.
— Они на отдых уехали. В Абхазию.
— Сладко живут! — заулыбалась Альпенгольдова, разливая по чашкам кипяток. — А тебя с собой не взяли? — она сделала шоколадные брови домиком.
Я мотнул головой. Обсуждать своих домашних с этими шоколадными людьми мне не хотелось.
— Спасибо, достаточно, — я заметил, что чай уже льется через край на блюдце.
— Ты какой шоколад любишь? — вдруг посерьезнел Альпенгольдов.
— Черный. С изюмом и орехами.
— Прекрасно! — воскликнул Альпенгольдов и отломил у себя нос.
Немного повертев в руках, он протянул его мне:
— Держи, дружище!
Это был нос картошкой. Из одной ноздри У него торчала изюминка, а из другой — фундук.
Я перевел взгляд на лицо молодожена Альпенгольдова, и меня бросило в холодный пот. На месте носа у него зияла дырка. Внутри молодожен оказался абсолютно пустым, как шоколадный заяц. Прямо полым.
— Ешь, ешь, не стесняйся, — улыбнулась мне Альпенгольдова. — У него завтра новый отрастет.
— Спасибо, — поблагодарил я.
Есть человеческий нос, пускай даже и шоколадный, мне совсем не хотелось. Но перед хозяевами было неудобно. Я откусил от носа маленький кусочек и побыстрей запил его чаем. Нос оказался довольно приятным на вкус — с горчинкой, как я люблю.
— Ну как? — радостно спросил Альпенгольдов.
— Вкусно.
— Это еще что! — закричал Альпенгольдов, громко хлопнув в ладоши. — Ты шоколадные пальцы когда-нибудь пробовал?
— «Твикс»?
— Бери выше! Фондю!
Я покачал головой.
— А ну, жена, — Альпенгольдов подмигнул Альпенгольдовой, — плесни-ка нам немного пальцев!
Альпенгольдова сняла с огня кастрюльку и водрузила ее в центр стола на деревянную подставочку.
— Эх, с пылу, с жару! — облизнулся Альпенгольдов.
Теперь мне было понятно, почему у его жены не хватало двух пальцев.
Бедная. Ужас. Что же дальше?
— Макай!
— Что? — не понял я.
— Палец!
Ох, как мне все это не нравилось! Но я сделал, как меня попросили, — из вежливости. Я макнул в плавленые шоколадные пальцы Альпенгольдовой свой собственный палец. Мизинчик.
— Указательный! Указательный макай! — со знанием дела советовал Альпенгольдов. — Так вкуснее! Теперь облизывай, пока не остыл!
После носа и пальцев мне предложили десерт. Я должен был самостоятельно выбрать какую-нибудь часть тела Альпенгольдовых и съесть ее.
— Голову бери, голову! — воодушевленно кричал Альпенгольдов, потрясая шоколадными кулаками. — Не пожалеешь!
Но я ограничился его ухом. Внутри оно оказалось вафельным (я завернул его в салфетку и сунул в карман).
— На мне дом и хомяк, — сказал я, вставая из-за стола. — До свидания.
— Ой! — сказала Альпенгольдова. — А у нас тоже теперь есть хомяк!
— А? — я подумал, что ослышался.
— Да! Сегодня вечером прибежал, от соседей, наверное. Я его в трехлитровую банку посадила. В зале, на подоконнике. Он подорожника поел и уснул.
Я не верил своим ушам! Подорожник! Любимая еда Фомы Фомича! Неужели? Ну наконец-то!
Я рванул из кухни — по коридорчику, мимо совмещенного санузла, перепрыгнул через какой-то пуфик, запнулся о велик и чуть-чуть не упал, стукнулся головой об вешалку…
Я бежал по этому нескончаемому коридорчику Альпенгольдовых и думал, что вот сейчас, через какую-нибудь секунду, я увижу Фому Фомича! Моего родного, дорогого, драгоценного Фому Фомича! Я встану перед ним на колени…
Или нет! Не встану!
Я просто обниму его крепко и тихо скажу:
— Фома Фомич, миленький, пошли домой, а?
В зале, на подоконнике, валялась перевернутая стеклянная банка.
Фомы Фомича в ней не было.
Сам не свой, я вернулся на кухню к Альпенгольдовым. Они сидели на табуретках и целовались.
— Какая ты у меня сладкая! — говорил Альпенгольдов.
— Какой ты у меня горький, — отвечала ему Альпенгольдова.
По кухне витал аромат фондю. Я не стал им мешать и ушел по-английски.
Глава 10
Квартира № 20
Сначала я сильно расстроился из-за пустой банки. Но потом подумал: я же иду по следу, я на верном пути! Раз Фома Фомич был у Альпенгольдовых, на третьем этаже, значит, он где-то уже совсем рядом? Значит, осталось совсем чуть-чуть?
Я позвонил в двадцатую квартиру.
— Кто там? — спросили незамедлительно.
Казалось, кто-то только меня и ждал.
— Это сосед. Из двадцать восьмой квартиры, — сказал я.
За дверью пошушукались. После короткой паузы меня опять спросили:
— Кто там?
Они что, в самом деле?
— Это Костя Косточкин. Сосед.
— Кто?
За дверью явно издевались надо мной.
— Я ваш сосед с пятого этажа. Откройте.
— Кто-кто?
Это было уже слишком. Я решил сменить тактику.
— Скажите, у вас нет, случайно, моего хомяка? Рыженького такого? На носу родинка?
За дверью задумались. Потом щелкнул замок.
На пороге стояла башенка. Она была сделана из мальчиков, мальчиков с очень похожими лицами. Всего их было семеро, но они были просто крошечными. Каждый — со спичечный коробок, они стояли на плечах друг у друга.
Я заметил, что самый толстый из мальчиков стоял сверху всех — на уровне моего подбородка. Самый же худенький — в самом низу, на коврике. Судя по грусти на его лице и подкашивающимся ножкам, ему было тяжко. Остальные пятеро занимались чем попало. Второй снизу целился в меня из рогатки, третий — раскуривал трубочку, четвертый — пускал мыльные пузыри, пятый — ел что-то розовое из банки, а шестой читал книгу под названием: «Начните с собственных ног, если хотите ясности».