Тем временем к нам присоединились еще двое — с маракасами и треугольником.
ИЗ ДОМА РОДНОГО
УШЕЛ ПО-АНГЛИЙСКИ,
У РЕЧКИ ГЛУБОКОЙ СЕЛ.
И, ЖИЗНИ КОНЕЦ
СОЗНАВАЯ БЛИЗКИЙ,
ПЕЧАЛЬНУЮ ПЕСНЮ ЗАПЕЛ.
ЗАПЕЛ!
ПЕЧАЛЬНУЮ ПЕСНЬ ЗАПЕЛ!
ТУ ПЕСНЮ УСЛЫШАЛ
ПРОДЮСЕР ИЗВЕСТНЫЙ,
БОГАЧ И АРИСТОКРАТ.
ВОСКЛИКНУЛ ПРОДЮСЕР:
«ВАШ ГОЛОС — ПРЕЛЕСТНЫЙ!
МОГУ ПРЕДЛОЖИТЬ КОНТРАКТ».
— Контракт?! — уже орал я во все горло. — Могу предложить контракт!
Оркестр из незнакомцев тоже был в ударе. Каждый на свой лад, но в целом выходило красиво.
С ТЕХ ПОР У ФРАНТИШЕКА
ВСЁ РАСПРЕКРАСНО.
ОН В ХОРЕ ТЕПЕРЬ ПЕВЕЦ.
И В ЭТОЙ ИСТОРИИ
ГРУСТНО-НЕСЧАСТНОЙ
СЧАСТЛИВЫЙ НАСТАЛ КОНЕЦ.
— КОНЕЦ.
— Счастливый настал конец! — задыхаясь, допел я и рухнул на противень.
— Еще не конец! — крикнул мне Хавроний. — Вставай! — и снова запел:
КРАСАВИЦ ТАК МНОГО
НА БЕЛОМ СВЕТЕ:
И ЭТА И ТА ХОРОША,
НО ВСЕ-ТАКИ ХОЧЕТСЯ,
ЧТОБЫ ПРИ ЭТОМ
КРАСИВА БЫЛА ДУША!
— КРАСИВА БЫЛА ДУША! — в исступлении проорал я и вышвырнул бубен в окошко.
Вышвырнул я его ради красивого финала. Мне это показалось шикарным поступком.
— Спасибо, все свободны, — сказал Хавроний незнакомцам, и те молча удалились.
— Эх, здорово мы сбацали! — сказал я, отдуваясь и потрясая кулаками.
Мне очень понравилось петь и играть на бубне! Всем вместе — с Поросенком и с этими талантливыми трубадурами! Я думал поделиться радостью с Хавронием, но он сказал:
— Я, кажется, ясно выразился: ВСЕ свободны!
— Как? — я был оглушен. — Это вы мне?.. Еще мгновение назад мне казалось, что у нас единение! Что после такого выступления мы начнем гастролировать по городам и весям, все вместе, как настоящий оркестр, будем срывать овации и, может быть, даже аншлаги… Но Хавроний так холоден со мною теперь…
Мне стало немножко обидно. Зачем он тогда про душу пел?
— Значит, моего хомяка у вас не было? — спросил я тоже холодным тоном.
— Значит, не было, — Хавроний уже раскуривал кальян, давая понять, что прием окончен.
Я хотел сказать ему «до свидания», и еще много всякого я хотел ему сказать. Но не сказал. Я ушел, не прощаясь. Наверное, впервые в жизни я сделал так, и даже чуть-чуть хлопнул дверью. От этого мне сразу стало легче.
Глава 16
Квартира № 17
В квартире № 17 находился продовольственный склад. Потому что ее снимали азербайджанцы. Они торговали на местном оптовом рынке фруктами. В основном яблоками и бананами. Яблок и бананов было много, и им требовались комфорт и комнатная температура. Поэтому азербайджанцы жили зимой у родственников, а летом у нас во дворе, в палатке. Они разводили костер в песочнице и сушили белье на ветках деревьев. А в квартире жили яблоки и бананы.
Фома Фомич любил фрукты, я это точно знал. Уж если он куда и спрятался, то сюда.
Но как мне попасть в квартиру? В этот фруктовый рай с амбарным замком на двери?
Я пошевелил замок — он был увесистый.
Я поковырял его пальцем, но нет. Даже в Иначе для того, чтобы открыть замок, нужен ключ.
А я надеялся, что, может, не нужен.
Я присел на корточки и заглянул в скважину. В замке было темно и ветрено. Пахло зайчиками. Точно, из скважины сильно сквозило зайчатиной. И вдруг…
Вдруг меня стало засасывать. То есть самым натуральным образом! В замок!
Сначала у меня засосало нос, потом голову. Потом засосало плечи, потом пояс, а потом…
Спустя какое-то время я весь очутился в железном замке, потом в двери из мореной сосны и, наконец, внутри квартиры № 17.
«Как удобно! — думал я. — Просто потрясающе!»
И еще я подумал, что если бы я был спасателем или даже, например, грабителем, то наверняка бы воспользовался таким приятным способом взлома — плавным перетеканием из одного помещения в другое.
Только я успел так подумать, перед лицом сверкнул кулак. А может, это был не кулак. Но в любом случае, после того, как он передо мной сверкнул, я лишился чувств.
— Кто? — спросил я охрипшим голосом.
— Эй ты! Как тебя? О Мальчик? Слышишь, о Мальчик, вставай!
Я открыл глаза и встал (это было трудно — ныли голова и левый бок — но голос был угрожающий, и я решил послушаться). Я увидел перед собой Головореза.
Вернее, трех Головорезов. Вернее… Даже не знаю, как лучше сказать. В общем, у них были три головы и одно туловище.
Туловище сидело у шифоньера, на ящике из-под яблок и пило из кружки «Барнаульский» квас. Сначала в одну голову, потом в другую и позже в третью. Это выглядело ужасающе.
Вокруг валялись шкурки от бананов и яблочные огрызки.
— Вы кто? — спросил я охрипшим голосом.
— Мы грабители и головорезы, братья Зайцевы. А ты кто? — сказали Головорезы тройным голосом.
— А я Костя Косточкин с пятого этажа. Что вы тут делаете?
— Мы грабим торговцев из Азербайджана. Скоро будем тебя резать. А ты?
— Я за Фомой Фомичом пришел. Не видали? С родинкой на носу?
— А то! Видали, еще как! — сказали Головорезы. — Это наш заложник.
— Заложник? — удивился я и даже немножко улыбнулся.
— Чего смешного? — обиделись Головорезы.
— Да разве хомяков берут в заложники?
— А по-твоему, не берут? — прищурились на меня Головорезы.
— В заложники обычно берут каких-нибудь богатейчиков, — стал рассказывать я. — Например, владельцев завода или депутатов. А потом требуют за них выкуп.
— Что еще за выкуп-шмыкуп?
Вот дела! Головорезы-то липовые! Что такое выкуп, даже не знают!
— Выкуп — это что-нибудь ценное. Что дают за богача, чтобы его вернули родственникам. Например, золото или бриллианты. Или деньгами можно попросить.
— А бананами можно? Мы бананы очень любим.
— Можно и бананами, — поморщился я. — Только это как-то несолидно.
— А ты почем знаешь? — Головорезы Зайцевы смотрели на меня с подозрением.
Я про все про это знал из кино и из Интернета, но сделал такой вид, как будто знаю про заложников из личного опыта. Нас так на ОБЖ Вектор Викторович учил. Если, мол, бандиты поймают, ты сам представляйся бандитом. Или скажи, что папа бандит или вор в законе.
В криминальной среде своих не трогают.
— Я тоже головорез, — сказал я на голубом глазу. — И мама у меня головорез, и бабушка. А сестра — та вообще пол-Барнаула под каблуком держит!
Помолчали.
Головорезы сидели на ящике и грызли яблоки. Кажется, они меня теперь уважали. Нужно было как-то утвердиться в этом новом, авторитетном положении.
Сплюнув на пол, я стал небрежно двигать ящики ногами и руками. Я поставил семь ящиков один на другой, забрался наверх и уселся там в позу лотоса.
Теперь я был гораздо выше Головорезов и посматривал на них из-под потолка. Они хмурились и напряженно молчали.
— Ну? — спросил я, не зная, как быть дальше. — Кхе-кхе…
Головорезы продолжали хмуриться и молчать.
— Так Фома Фомич у вас? Или как?.. — спросил я, чтобы поскорей разделаться со всем этим.
— У нас, — хмыкнули Головорезы и посмотрели на меня нехорошо. Так нехорошо, что я на секундочку усомнился в Векторе Викторовиче. Свое ли он занимает место?
— А где именно, не подскажете? Как головорезы головорезу?
— Не подскажем, — сказали Головорезы Зайцевы и засмеялись леденящим душу смехом.
Когда они так засмеялись, я понял, что мне попались какие-то неправильные головорезы. Беспринципные. Либо Вектор Викторович был не прав.
Это был провал.
— А за выкуп? — схватился я за соломинку. — Я за Фому Фомича что хотите дам. Хотите вот… например… э-э-э… — я судорожно соображал, что у меня есть из драгоценностей. — Куртку хотите? Китайская, на синтепоне! С капюшоном!
Когда они так засмеялись, я понял, что мне попались какие-то неправильные головорезы. Беспринципные. Либо Вектор Викторович был не прав.
Это был провал.
— А за выкуп? — схватился я за соломинку. — Я за Фому Фомича что хотите дам. Хотите вот… например… э-э-э… — я судорожно соображал, что у меня есть из драгоценностей. — Куртку хотите? Китайская, на синтепоне! С капюшоном!
— Ты от нас курткой не отделывайся, — обиделись Головорезы. — Мы сейчас тебе голову будем резать. Капюшон тебе за ненадобностью, ха-ха-ха! — они выхватили из кармана ножик и полезли на мои ящики.
— Стойте! Зачем вам моя голова? — закричал я. — У вас своих целых три!
— Три головы хорошо, а четыре лучше, — назидательно сказали Головорезы, пытаясь схватить меня за ногу. — А ну, слезай! Слезай сейчас же!
— Подождите! Не режьте меня! Давайте лучше… Давайте я вам лучше почитаю стихи!
— Стихи? — Зайцевы перестали лезть на ящики. — А ты хорошо читаешь? — по всему было видно, что мое предложение их заинтересовало.
— Неплохо, — скромно ответил я. — В прошлом году на краевом смотре-конкурсе художественных чтецов занял четвертое место.
— Да?
— Хорошее стихотворение, одного поэта из Ливерпуля. То есть, из Пензы.
— Ладно, валяй, — разрешили Головорезы, снова усаживаясь на яблочный ящик.
— «Никуда из Ниоткуда» называется, — я встал на ящиках в полный рост и немного задевал головой трехрожковую люстру. Но это мне было на руку.
В Никуда из Ниоткуда
Не спеша не шёл Никто.
Ни добра не нес, ни худа
В незаштопанном пальто.
Не был он высоким, низким,
Толстым не был и худым.
Он не шел путем неблизким
Неприветлив, нелюдим.
Не шагал он по проспекту,
По тропинке не шагал,
Не ходил туда, где Некто
Никогда не пробегал.
В общем, врать я вам не буду,
Не понять мне никогда,
Как Никто из Ниоткуда
Все ж добрался в Никуда.
Дочитав до конца, я схватился за рожок люстры, оттолкнулся от ящиков (они с грохотом рухнули на пол) и… взлетел!
— Лови его! Держи хулигана! — завопили Головорезы. — Утекает!
Летел я недолго.
Долетев до шифоньера, я уже собирался на него спрыгнуть и по верхам добраться до коридора, но промахнулся.
Я промахнулся и вместо того, чтобы с честью выйти из затруднительного положения, я бумкнулся лбом об лакированную дверцу, шмякнулся на пол и опять потерял сознание.
На сей раз вот так:
Глава 17
Плен (все еще квартира № 17)
Когда я очнулся, то был уже связан. Что ж, я привыкший.
Я мысленно прикинул, итак: за этот сумасшедший вечер меня связывали уже во второй раз. А сознание я теряю — в третий. Значит, если так пойдет и дальше, сознание может потеряться бесповоротно и окончательно.
И что тогда? Как же я тогда буду жить без сознания? Ну уж нет, спасибочки! Без сознания я жить не согласен. Без сознания я буду, как какой-нибудь баклажан на грядке. Тебя поливают — ты расти. Ты вырос — тебя съели. Впредь надо быть аккуратнее.
Я огляделся, но ничего не увидел. В помещении было темно.
Я попробовал пошевелиться, и у меня получилось. Головорезы недооценили меня — связали не очень крепко. Мне удалось высвободить правую руку и почесаться. У меня ужасно чесался нос.
Начесавшись, я стал прикидывать, как лучше быть. Зайцевы сказали, что Фома у них, а значит…
В уголке кто-то чихнул.
— Будьте здоровы! — сказал я автоматически.
Полутона этого чиха мне показались немного знакомыми…
— Спасибо, — поблагодарили из уголка голосом Фомы Фомича.
Я был потрясен!
— Фома Фомич? Это ты? — девчачьим от волнения голосом спросил я.
— Да, ты, — ответил Фома.
Теперь я был уверен на все сто, что это мой Фома Фомич! Мой дорогой пушистый хомяк! Это был его голос, меня не проведешь! Только чуточку охрипший — наверное, он простыл у этих дурацких Зайцевых!
— Фома, наконец-то я тебя нашел! — закричал я шепотом, порываясь встать, но упал.
Я упал и пополз. Я полз по шмякающему полу, устланному гнилыми банановыми шкурками, навстречу моему хомяку и спасителю.
— Осторожно, тут Зайцевы кругом, — предупредил Фома Фомич, и мне стало ясно, что я ему не безразличен.
Я дополз до уголка и стал шарить по нему свободной рукой:
— Где ты? Я тебя не нащупываю.
— Да тут ты, тут, — раздраженно сказал Фома. — Сядь и успокойся. Зайцевы тебя покалечили?
— Вроде бы нет, — я прислушался к своему телу.
Все в порядке. — А тебя?!
— И тебя нет. Зато ты простыл, пока тут сижу. Как бы двухсторонний бронхит не заработать, — он тихо покашлял.
— Фома, прости меня за колесо, — сказал я. — Я как лучше хотел. Я же не знал, что оно Колесо этого… Пространства и Времени…
— Не знал он! — фыркнул хомяк. — В следующий раз не надо лезть, куда не надо. Ты, кстати, как тебя нашел?
— В смысле, ТЕБЯ? — переспросил я. — Я на запах шел, за зайчиками. Чисто интуитивно. А как к Зайцевым угодил, так сразу все понял. Мне все кругом твердили, что ты сбежал. Но я не верил. Ведь ты не мог! Это же Зайцевы тебя, да? Похитили?
— Похитили, похитили, если тебе так больше нравится. Только от этого не легче.
— Это точно… — я вздохнул. — Домой так хочется! Морковка сказала, что ты знаешь, как домой вернуться…
— Ты?! Ну, это враки! — воскликнул Фома. — Ничего ты не знаю!
— Погоди, я что-то не пойму. Почему ты себя на ты называешь? — у меня внутри шевельнулась нехорошая иголочка.
— И ничего ты не называю! — крикнул Фома уже не так натурально.
Что-то мне все это не нравилось.
— Фома, давай начистоту. Тебе известно, как мы можем попасть домой?
— В каком смысле? Мы и так дома.
Я лично никуда попадать не намерен. Мне и тут хорошо.
Я судорожно зашарил рукой по стенке. Она была холодная и шершавая.
— Ты что делаешь? — насторожился Фома. Или это был не Фома? Я уже не знал.
— Выключатель ищу.
— Зачем?
— Тебе в глаза хочу посмотреть.
Я соскучился.
— Не смей! — взвизгнул Фома. — Сейчас Зайцевы проснутся, резать нас придут!
— Ничего-ничего, — сказал я, нашаривая какую-то пимпочку.
Вспыхнул свет.
Это был все-таки он.
Мой маленький, осунувшийся, бедный хомячонок. Он смотрел на меня с испугом и антипатией.
Я бросился к нему (вернее, пополз), но вдруг воткнулся лбом во что-то твердое.
Зеркало!
Я огляделся по сторонам, Фомы Фомича в комнате не было.
Он был только в зеркале!
Какой кошмар! Я только что разговаривал с отражением! Теперь понятно, почему он с собою на ты.
Зазеркальный Фома был, казалось, смущен.
После неловкой паузы я спросил:
— А где Фома Фомич? Всамделишный, Флорентийский?
— Не знаю ты, — вздохнул хомяк в зеркале. — Ты ведь только его отражение, он тебе не докладывается. Пока Фома у Зайцевых в плену был, ты тут отражался. Потом он сбежал, а ты так и остался тут. У тебя в голове только его воспоминания. А что там с ним сейчас делается, ты понятия не имею.
Я понял, что дальнейшие разговоры с этим самозванцем ни к чему не приведут. Надо было поскорей выбираться отсюда. Рассчитывать приходилось только на себя.
Я подполз к двери и прислушался. Из коридора доносился тройной храп. Значит, просочиться обратно через скважину не получится — проснутся Зайцевы и зарежут. Положение было безвыходное. И тут у меня в кармане зазвонил телефон.
Я даже вздрогнул от неожиданности.
Я совсем про него забыл! Вернее, про нее — телефонную будку, которую мне дала Морковка.
Я сунул руку в карман, схватил будку и приложил ее к уху.
— Алло! — гаркнул я.
Но телефон продолжал звонить. Громко и настойчиво, как трубящий в предчувствии гибели слонопотам.
— Трубку подними, — посоветовал самозванец. Все-таки он был не безнадежен.
Я с трудом снял миниатюрную трубку с рычага:
— Алло! Я вас слушаю!
— Привет, — сказал принцесса Морковка будничным тоном. — Ты куда пропал? Чего не звонишь? Мы по тебе соскучились.
— Кто это — мы? — приятно удивился я.
— Ну, мы — Ее Высочество Принцесса Морковляндская.
— А-а-а…