– В самом деле! Я вижу – это очень прочная мебель. Она не будет скрипеть даже через сто лет!
– К тому же это дешевле, чем покупать дом, – говорит доктор.
– Какой ты у меня умный! – всплескивает руками Анна. Она обнимает человека в белом халате.
Камера берет крупный план, и они вместе декламируют:
– Покупайте мебель от Пидорчио, и вы сильно сэкономите!
* * *Максим с Анной выходят из мебельного магазина. Они идут по бульвару. Над бульваром очень низко завис огромный красный шар.
– Что это? – спрашивает Анна.
– Где?
– Что это за планета?
– Это Солнце, – говорит Максим.
– Я никогда не видела такого здоровенного солнца. Может, это Марс?
– Вряд ли.
– Я боюсь.
– Чего?
– Вдруг оно на нас упадет? Смотри, как оно низко. Мы все можем погибнуть. Мы не успеем сделать ремонт.
– Оно не упадет. Оно очень крепко держится, поверь мне, – говорит Максим.
– А вдруг перекрытия не выдержат? – смеется Анна.
Они идут навстречу солнцу. Пахнет остывшим асфальтом, последним, ускользающим теплом лета. Из открытого кафе доносится запах шашлыка.
– Я хочу шашлыка! – заявляет Анна. – Да, хочу шашлыка! Плевать на калории! Плевать на белки! Плевать на холестерин! Хочу шашлыка!
Она даже припрыгивает на одной ноге, как девочка, играющая в «классики», так ей хочется шашлыка!
– С зеленью и репчатым луком! И с аджикой! Да!
Они подходят к кафе, Анна читает вслух то, что написано на ценнике за стеклом: «ШАШЛЫК ИЗ ГОВ.».
– Я не хочу «из гов.», – разочарованно произносит она, выпятив нижнюю губу.
И они идут дальше, смеясь и болтая о всякой ерунде. Они решили подойти к солнцу поближе, чтобы увидеть, есть ли на нем пятна.
– Последний раз я покупал мебель больше десяти лет назад, – рассказывает Максим. – По записи. Ходил на перекличку, по субботам. Мне на руке номер писали. Месяца через два купил стенку «Воспоминание». Они были из шпона ясеня и дуба – светлая и темная. Можно было выбрать светлые воспоминания, а можно было темные. С тех пор у меня «светлые воспоминания» о том времени.
– А как вы познакомились с женой? – спрашивает Анна, когда до солнца остается всего лишь несколько кварталов.
– Мочу вместе сдавали.
– Что?
– Мочу. В поликлинике. В очереди.
– Потрясающе. Зачем вы мочу сдавали? – смеется Анна.
– Она проходила какие-то обследования, а я всегда чего-нибудь боюсь. Короче, я пошел сдаваться. Сижу в очереди с баночкой из-под майонеза. Она – напротив с такой же баночкой. Анализ мочи по Ничипоренко.
– Кто такой Ничипоренко?
– Ну, придумал, как по моче определять воспаление.
– Обидно за Ничипоренко, – говорит Анна.
– Почему?
– Потому что именами одних называют планеты, а фамилиями других – анализ мочи.
– Ну, все зависит от того, чем ты занимаешься.
– Ладно, бог с ним, с Ничипоренко. И то жена? Что дальше?
– Мы сидели напротив друг друга. Она мне сразу понравилась. У нее были красные туфли.
– У меня тоже есть красные туфли.
– На коленях сумочка, за которой она прятала баночку с мочой. И когда подошла ее очередь, она встала, поднялась со стула, забыв про баночку, и та грохнулась на пол. Я вскочил инстинктивно и начал собирать эти осколки… Очнулся перед ней на коленях. Она в красных туфлях.
– Так романтично.
– Она говорит: «Что вы делаете?», а я говорю: «Не знаю». Так и познакомились. Она спросила: «Вы чем болеете?» И мы стали встречаться.
– Здорово.
Им навстречу идут праздные, счастливые люди. Кажется, они возвращаются с солнца. Много людей. И у каждого над головой – маленький солнечный нимб.
– Я тоже мнительная, – говорит Анна. – Просто живу в ожидании неприятностей. Не все время, конечно, – периодически. Вот, думаешь, сколько вокруг витает смертельных вирусов и инфекций, самолетов, следующих рейсами «Аэрофлота», сколько падает кирпичей с крыш или увесистых сосулек, сколько неплотно закрытых люков под ногами, пьяных водителей, хулиганов…
– Клептоманов! Педофилов! Некрофилов! – подхватывает Максим.
Они выкрикивают эти слова идущим навстречу счастливым, беспечным людям, давно сделавшим ремонт в своих квартирах, давно решившим все свои проблемы, побывавшим на солнце.
– Как удается выживать в таких условиях? – спрашивают Максим и Анна у первых встречных. Но те не отвечают. Тогда они спрашивают у вторых встречных, у третьих, четвертых… Но и те не отвечают, а только смеются или улыбаются, как будто им известен какой-то секрет счастья, но они дали подписку о неразглашении.
* * *Анна и Максим ужинают в ресторане. Они сидят у застекленной стены, как в витрине, через которую просматривается бульвар с гуляющими прохожими и еще кафе-мороженым прямо напротив ресторана. Солнце поменялось местами с луной. Вернее – с месяцем. А месяц похож на ломтик голландского сыра.
– Сколько вы уже женаты? – спрашивает Анна.
– Не знаю. Лет сто, а может, двести.
В кафе напротив заходит Маша с одним из украинских рабочих – Денисом. Пока Денис покупает мороженое, Маша оглядывается по сторонам. И видит в витрине своего отца с неизвестной ей женщиной.
– Столько не живут, – говорит Анна. – По крайней мере вместе.
– Есть теория, – продолжает Максим, – что каждые семь лет клетки человеческого организма полностью обновляются. Эти изменения внутри требуют перемены среды. Вот, делаем ремонт. Вроде как что-то в жизни меняется. Ты понимаешь, на клеточном уровне все в тебе перестраивается, а жизнь все та же.
– А я со своим первым мужем и семи лет не прожила. Но там дело было не в клетках.
– А в чем?
– В глупости, наверное.
– Похоже, брак вообще глупость.
– Хорошее дело таким словом не назовут, – соглашается Анна.
– Да. В детстве я пытался вывести кислотоустойчивый сорт рыб. Я капал из пипетки соляную кислоту в аквариум.
– Садист. Ты не случайно стал стоматологом.
– Каждый день все больше, больше, больше…
– И что?
– И рыбки растворились. Я вылил их в унитаз.
– Это ты к чему?
– Это я про семейную жизнь. Я чувствую, что раствор становится все насыщенней.
– Но вы же любили друг друга? Ты же сам говорил: Ничипоренко, красные туфли…
– Да, конечно… Я еще рассказывал ей про рефлексы.
– Про какие рефлексы?
Денис приносит клубничное мороженое, ставит перед Машей. Она внимательно смотрит на отца. Денис собирается сесть рядом. Но Маша глазами и подбородком указывает ему место напротив.
– Сесть сюда? Зачем?
В ответ Маша только мычит.
Денис садится спиной к Максиму и Анне и закрывает от них Машу, которая продолжает подглядывать из-за его плеча, как из укрытия. Она что-то мычит, но Денис останавливает ее:
– Молчи! Тебе нельзя напрягать язык, поняла?
Она кивает. На глазах у нее выступают слезы.
– Ешь мороженое – помогает, – говорит Денис.
Максим закуривает и уносится с дымом куда-то ввысь, растворяясь в воспоминаниях:
– Мы ели мороженое, и летел пух с тополей. Я следил за ней, а она за мной. Смотрела, как я говорю, как курю, как пускаю дым и все такое. Пух падал в мороженое, и нам неловко было доставать его пальцами, а ложечкой не получалось. А прошли эти годы, все эти годы, что мы вместе… Мы ходим голяком по квартире, и никто не вспомнит про то, что когда-то в начале лета стеснялись влезть пальчиком в мороженое. Сидишь утром на кухне, куришь натощак, и никому нет дела до того, как ты пускаешь дым, и никому не интересно слушать про рефлексы, а в раковине Эверест из грязной посуды. Так заканчивается любовь.
– Печально, – говорит Анна. – Обыкновенная история.
– Мне надо ехать.
– Только соблюди все правила конспирации. Уходи дворами и не забудь съесть счет из ресторана.
– Обязательно. – Он пытается поцеловать Анну.
– Нет, – говорит она, останавливая его жестом.
– Почему?
– Сегодня пятница.
Максим вдруг видит Машу, пристально смотрящую прямо на него из-за чужого плеча. Встретившись с ним взглядом, Маша неожиданно зло показывает язык, в котором успевает сверкнуть металлический шарик.
* * *Максим открывает ключом дверь. С порога он слышит чьи-то голоса из дальних комнатах. Никто его не встречает, только пес, как всегда слюнявый и приставучий, радостно топчется в прихожей. Максим открывает дверь и видит точно такую же спальню, как у Анны. На секунду ему даже кажется, что он перепутал квартиры. Но по присутствию украинцев, Марьяны, Насти и тещи понимает, что он у себя дома. Все выжидательно смотрят на него, как на прокурора, который должен зачитать обвинение или наоборот, как на подсудимого, готового произнести последнее слово перед расстрелом.
– Ну, похоже? – Марьяна хитро подмигивает.
– На что?
– На то, что ты хотел?
– Марьяна сказала, что тебе должно понравиться, – говорит Настя. – Особенно пол.
– Пожалуй… – выдавливает Максим.
– Я же тебе говорила! – обращается к Насте Марьяна и снова подмигивает Максиму.
– Пожалуй… – выдавливает Максим.
– Я же тебе говорила! – обращается к Насте Марьяна и снова подмигивает Максиму.
– Марьяна, – он старается говорить, как можно спокойней, – можно тебя на минуту, я по финансам…
Максим грубо заталкивает дизайнершу в соседнюю комнату, в которой свалены все стройматериалы и мебель:
– Что ты рассказала Насте?
– Максюша, я партизан… Я ни слова! Ты что?!
– Держи язык за зубами, поняла?
– Поняла! За новыми, красивыми металлокерамическими зубами.
– Да, – успокаивается Максим, опуская руки.
– Только…
– Что?
Марьяна переходит на шепот:
– Максюша, я все время думаю – зачем тебе одинаковые квартиры?
– Марьяна, не будь дурой.
– Нет, все по Фрейду, Максюша… Все по Фрейду!
В комнату заглядывает Настя.
– Максим, за Антон Палычем приехали.
– Я вас поздравляю, – говорит Марьяна.
В прихожей они сталкиваются с Лизой и парой здоровенных парней, похожих на санитаров из психушки. Они тащат старика на носилках.
– Здравствуйте, – говорит Лиза, – и до свиданья. Ну вот, мы и поехали, – обращается она к Антону Павловичу.
– Мама очень расстроится, когда узнает, – говорит Настя.
– Ничего, ничего! Вы звоните. Он пока в больнице поживет, я договорилась. У мамы криз. Так что пока она отойдет, его тоже подлечат. Да?
– Подлечим, дедуля, – говорят санитары, – будет как новенький.
Дед Антон беспомощно оглядывается по сторонам, словно ища кого-то.
– Я умчалась. До завтра, – выскальзывает Марьяна перед санитарами.
– Послушай, – закрывает за ними дверь. На глазах ее слезы. – Максим, я не хотела при всех. Но почему ты не спросил меня – нравится мне это или нет?
– Тебе же было все равно.
– Нет, это тебе было все равно. Это ты хотел все покрасить в белый цвет.
– Постой, мы же согласились, что все доверяем Марьяне.
– Ты доверяешь кому угодно… Мне кажется… Это все как-то… слишком… Я не знаю, как тут жить… я не смогу.
– Почему ты говоришь об этом только сейчас, когда уже все готово?
– А ты у меня спрашивал? Ты всех подгонял – быстрее, быстрее!
– Успокойся, просто у тебя сейчас месячные.
Настя выходит из комнаты, сильно хлопнув дверью.
* * *Антонина Павловна тянет за руку Машу:
– Нет, вы посмотрите, что она над собой учинила! Покажи отцу с матерью! Ну! Покажи немедленно! – срывается на крик теща.
– Маша, в чем дело? – спрашивает Максим.
Маша открывает рот. У нее в языке блестящий металлический шарик.
– Это пирсинг, – ставит диагноз Максим.
Настя разглядывает Машин язык.
– Это членовредительство! – кричит Антонина Павловна.
– Разбирайтесь сами, – говорит Настя. – Только не орите. Я хочу, чтобы хоть вечером было тихо.
– Игла по крайней мере одноразовая была? – интересуется Максим.
– Да. Это, оказывается, не так уж больно. Пупок было больнее. – Она поднимает майку и показывает пупок с серебряным колечком.
У Антонины Павловны начинаются горловые спазмы:
– О! А! Какой ужас. Меня тошнит. Максим, скажите ей…
Маша выжидательно смотрит на Максима. Тот молчит. Как будто они заключили тайную сделку: молчание – за молчание.
– Вы еще с ней хлебнете! Она вам в подоле принесет! – хлопает дверью теща.
– Что значит в «подоле принесет»? – интересуется Маша.
– Не обращай внимания.
– Нет, скажи, что я должна принести в подоле?
– Ты ничего не должна. Я надеюсь, в школу ты это не нацепишь?
– Папа, дай денег.
– Зачем тебе?
– Ну, на мороженое и туда-сюда.
– На мороженое дам, а без «туда-сюда» обойдешься. – Максим достает деньги из кошелька и дает Маше. Он недоволен: – Лучше ходите в кино.
* * *В тренажерном зале лязгает металл. Гулко звучат мужские голоса. Ряд зеркал вдоль стен множит пространство и людей. Взмокший и разгоряченный Илья наблюдает за Максимом, который сидит с повисшей в руке гантелей и смотрит куда-то невидящим взглядом.
– Ну, рассказывай.
– Что тебе рассказывать? Нечего рассказывать.
– Ну, не томи. Кто она?
– Женщина.
– Я надеюсь. Что за женщина?
– У нее очень длинные руки и очень короткие ноги, – после некоторой паузы говорит Максим.
– Так… – Илья озадачен.
– У нее маленькие глазки, но очень большие уши.
– Угу! – заподозрив подвох, кивает Илья.
– Но зубы у нее отличные! Просто замечательные зубы.
– Скотина! Это у вас так или с последствиями?
– Ну, какие-то последствия наверняка будут. Ладно, давай качаться.
– По-моему, – говорит Илья, – пора качать ноги. В смысле, пошли отсюда.
Максим и Илья моются в соседних душевых кабинках.
– Мы документы подали, – фыркая, сообщает Илья.
– Куда на этот раз?
– В Германию.
– Ты немецкий уже учишь?
– Нет. Если спать с собаками – наберешься блох. Если жить с немцами – выучишь немецкий.
– Ну, с блохами оно как-то быстрее, – намыливаясь, комментирует Максим.
– А куда спешить? Пособие платят, квартиру предоставляют. Сиди себе – учись. Никто тебя под зад не толкает.
– Тебя и здесь никто под зад не толкает. Квартира у тебя есть. Пособие ты и у себя на работе какое-никакое получаешь.
– Так то здесь! – многозначительно замечает Илья. – А хорошо там, где нас нет.
* * *Максим поднимается к Анне. На лестничной площадке он обнаруживает армян. Они сидят на полу и смеются до слез, гомерически, содрогаясь, всем телом. Его они не замечают. Максим входит в квартиру. Анна в слезах и тоже хохочет.
– Что случилось?
– Это краска, – говорит она, смеясь и плача. – Рогожку красили.
– Это что так весело?
– Надышались краской. Это невероятно смешно. Я накуплю себе этой краски и кульков.
– От этого становятся идиотами.
– Нет, мне идиоткой нельзя. Он мне рассказывал про одного своего знакомого, который открывает представительство какой-то итальянской фирмы. Ему нужен референт со знанием итальянского.
– Ну и?
– Что «ну и»? Хочу работать в итальянской фирме.
– Ты же не знаешь итальянского!
– Ну, я же еще не идиотка. Я выучу. «O more mio more mi», – поет Анна.
– Я смотрю, ты уже много знаешь.
* * *Максим сидит за столом в ожидании ужина. Под потолком плетенный из ротанга абажур. Сетчатые тени уютно оплетают кухню. Анна режет овощи. Максим наблюдает за ней, за ее движениями, за ее руками… Ему кажется, никто так умело и изящно не управляется с овощами. Долька огурца соскальзывает с разделочной доски, Анна отправляет ее в рот, как бы между прочим – что упало, то пропало. Красиво! В духовке загорает курица. Она лежит на спине, раскинув ноги и крылья, освещенная ярким желтым светом. Духовка похожа на телевизор. Кажется, когда курица будет готова, по экрану побегут титры – имя курицы будет значиться в траурной рамке. Ее бледное тело было обмазано майонезом и специями. И теперь она всем этим пахнет – головокружительно вкусно. И еще она пахнет тихим таким уютным счастьем. Странное дело – обычная курица! Жена тоже, случается, готовит курицу, но ее курица не пахнет счастьем. А эта – просто благоухает. Может, это какой-то особый, специально выведенный вид кур? И Анна знает, где они продаются, а Настя – нет.
Они лежат на диване, как крокодилы, – переваривают пищу. Максим курит.
– Как курица? – спрашивает Анна.
– Нормально курится.
– Да нет. Как ку-ри-ца? – машет руками, как крыльями. – А не как ку-ри-тся.
– Сама ты как курица. И курится – хорошо. И курица – хороша. Мне все с тобой хорошо.
– Я тебе не курица. Я тебе не какая-нибудь наседка.
– У меня тоже начали делать столовую, – меняет он тему.
– Расскажи мне лучше про рефлексы. – Анна придвигается и кладет голову Максиму на плечо.
– Зачем тебе? – Он трогает ее волосы.
– Страшно интересно!
– Рефлексы бывают условные и безусловные. – Максим целует ее в щеку.
– Как это? Не отвлекайся. Я хочу подробно.
– Условные – это когда долго, долго, много времени, годами тебя приучают, например, есть по сигналу. Лампочку включают – и у тебя выделяется слюна. Собака Павлова.
– Слышала я про эту собаку.
– Потом, когда лампочку включают – просто так, хочешь не хочешь – слюнки текут.
– Интересно, у меня ни один Павлов не развивал условные рефлексы.
– Ты о чем?
– О том, что я спокойно жру в темноте.
Максим смеется, и голова Анны подрагивает на его плече.
– Не хочу ничего знать про твоих Павловых, Ивановых, Сидоровых…
– А безусловные? Расскажи про безусловные.
– Лимон.
– Долларов?
– Вот это безусловный рефлекс. Хотя по идее ты должна была всего лишь поморщиться.
– Нет, я обожаю безусловные рефлексы!
Неожиданно раздается звонок в дверь. Максим и Анна, подскочив на диване, смотрят друг на друга.
– А не было ни разу, чтобы этот твой «состав» пришел не по расписанию?
– Ты почему спрашиваешь?
Звонок повторяется.
– Боишься? – Анна выходит из комнаты.