— Воют. Они воют днем и ночью, Даду… Они никогда не оставляют меня в покое… Приходят ко мне даже во сне… — От следующего глотка виски у нее перехватило дыхание. — Ну что же, Даду, иди. Иди, но будь внимателен.
Я осторожно закрыл за собой дверь. Хоть я не верил в эту галиматью, все же, прежде чем войти в гостиную, вытащил свой «глок».
Ничего не изменилось: печаль и покой продолжали свой нелепый поединок на всплесках тишины.
Ворочаясь в постели, я волей-неволей стал сравнивать это чудовищное убийство с наводящими ужас словами Дуду Камелиа. В ее взгляде я различил нечто, что невозможно симулировать, обладающее реальной мощью пугающее предчувствие. Я подумал о канарейках, об их кружащихся в воздухе желтых перышках, о неизбывном мраке жизни старой женщины. Несмотря на тепло постели, от внезапного приступа страха волоски на моем теле встали дыбом.
У меня в мозгу, вызывая шквал вопросов, вертелся разговор с лейтенантом Сиберски. Не припомню, чтобы мне когда-нибудь случалось обнаружить столь зверски изувеченное тело. Помимо причиненных жертве чудовищных страданий, на память приходила также сложность создания мизансцены и ее невероятная подготовленность. Фантастическая энергия, которую должен был потратить убийца, чтобы соорудить свою систему блоков и прицепить к ним тело, ошеломила меня. А все эти продуманные детали, нарочито оставленные как послание? Монетка во рту, вырванные и воткнутые обратно глаза, деревянные клинья между челюстями?
Наконец этот мрачный хоровод мыслей оставил меня, и я отбыл с караваном сна, а с горизонта к небу уже тянулись первые лучи зари.
Глава вторая
С трудом проснувшись, я принялся за почту, накопившуюся в компьютере за время моего пребывания в Лилле. При помощи технологий и возможностей Интернета я приобрел уйму безликих и безымянных друзей, далеких, но все же таких близких мне. Имена пользователей Интернета, недоумевающих по поводу молчания Сюзанны. Я так и не решился ответить им, признаться, что моя жена пропала и что спустя полгода я, комиссар Центрального управления судебной полиции Парижа, по-прежнему не знаю, жива ли она еще.
Заголовок последнего сообщения, безлико подписанного «ХХХ», окатил меня адреналиновой волной: «Ну, понравилось тебе?» Когда, открыв письмо, я обнаружил цифровую фотографию фермера, внаклонку собирающего свеклу на своем поле, я решил, что имею дело с шутником.
Однако текст, помещенный под картинкой, оказался вне пределов моего воображения.
Дорогой друг, я просто хотел поделиться с тобой письмом, только что отправленным мною матери очаровательной барышни, с которой ты недавно встречался. Мне будет очень обидно, если она не пришлась тебе по вкусу, потому что я потратил чертову уйму времени, чтобы обработать ее. Буду рад новой встрече…
«Дорогая мадам Приёр,
до наших дней у австралийских аборигенов Питта-Патты сохранилась традиция: когда девушка из племени достигает половой зрелости, отпраздновать это событие собираются все: мужчины, женщины и дети. Служитель культа, мужчина в возрасте, расширяет влагалищное отверстие, разрывая его книзу тремя пальцами, связанными шнурком из кожи опоссума. В других регионах промежность вспарывают при помощи каменного лезвия. Я избавлю вас от необходимости рассматривать лежащие сейчас передо мной фотографии. Как правило, эта операция предшествует принудительным половым актам со многими молодыми мужчинами, как минимум с десятком… Я мог бы последовать столь замечательному примеру и применить подобный прием к вашей дочери, но принял решение поступить иначе, согласно моей собственной методе, которую, надеюсь, вы оцените по достоинству. Прежде всего, если это вас утешит, знайте, что я не трахнул вашу дочь, хотя мог бы, если бы захотел.
Сперва я раздел ее. Мне понадобилось более двух часов, чтобы связать ее, опутать всю, лишив возможности малейшего движения. Для меня было честью работать на прекрасном, бархатистом, тончайшем полотне ее тела. Разумеется, можете не сомневаться: прежде чем вонзить крюки в ее плоть, я подождал, пока она не проснется. О, если бы вы только видели, как она билась! Боль и наслаждение, словно два тела с одной головой: они отталкивают друг друга, но не могут обойтись одно без другого, и я думаю, прежде чем умереть, она это осознала.
Когда я прикасался лезвием к ее маленьким твердым грудям, плечам, пупку, кожа на них раскрывалась, подобно экзотическому цветку. Скрупулезно прочитывая ее тело, я находил ответы на все свои вопросы, я понимал, почему я это делаю и чего добиваюсь. Можете быть уверены, я сумел оценить глубину слоев ее плоти, ощутить, как от боли топорщились волоски на ее бедрах. Она вдоволь насодрогалась, непостижимые волны наступали и отступали, напоминая те, что предшествуют крику блаженства. Или страдания?
Она перенесла свои ранения, как бравый солдат, не только вытерпев их, но и приняв, осознавая, что все трудности — это непреложный закон природы. Она покинула нас, любя бытие, за которое она пала. Вы можете ею гордиться.
Там, наверху, ее хорошо примут, не сомневайтесь. Поврежденные латы в очах Господа стоят гораздо дороже, нежели новая медь, и я убежден, что Он осушит ее слезы. Смерти не будет, не будет ни скорби, ни крика, ни боли. Ей будет хорошо…
Таковы были последние прекрасные минуты вашей дочери, этой женщины, о которой теперь мы можем сказать, что в своем последнем хрипе она, несомненно, прокляла как своих родителей, так и день, когда появилась на свет…
Счастье должно быть исключением, испытание — правилом.
Некто, отныне значащий для вас больше, чем любой другой…»От этих слов я окаменел в отвращении, на краю гниющих пропастей ярости, бешенства, желания сдавить мир до тех пор, пока мне не удастся извлечь из него эту порождающую преступников поганую субстанцию. Я ощущал, как угнетает меня собственная беспомощность, та оскорбительная легкость, с какой распространяется зло, ранит, даже не прикасаясь. В этот момент слова Дуду Камелиа прозвучали во мне как возвещающий беду далекий набат: «Я чувствую в твоей квавтиве плохое. Очень плохое, Даду. Не входи туда!»
Ни к чему больше не прикасаясь, уже в следующую страшную секунду я позвонил Сиберски и приказал ему любой ценой перехватить письмо, затем связался с Тома Серпетти, одним из самых сведущих в компьютерных делах людей, которых мне довелось знать.
* * *Тома Серпетти летал по волнам Интернета на глиссере, достойном гавайского бога. В начале 2000-х годов он, вдохновленный идеями стартап-проектов, покинул свой пост ответственного за безопасность Сети в IBM на площади Дефанс, чтобы получить миллион евро у первой же группы инвесторов, соблазнившихся его новаторскими идеями и неопровержимым бизнес-планом. В то время он за день дважды менял галстук, пожимал десятки рук, мелькал на всех совещаниях, где следовало показаться. Он арендовал временные офисы в районе Гранд-опера, изо всех сил нанимал питающихся гамбургерами компьютерщиков и позволял бизнесу и общей эйфории набивать ему карманы. По инерции он купил себе старую ферму на юге Парижа, в Буасси-ле-Сек, и годовалого жеребца Королева Романса на торгах в Довиле, потом отошел от дел, при деньгах, когда каштаны стали трескаться[7] на жарком огне биржи. C тех пор он мирно проводил время на скачках или прожигал жизнь, часами вылизывая свою миниатюрную железную дорогу — плод терпения, детского удовольствия и радости созидания. Я тоже заразился его страстью к моделированию, даже воодушевился… Но это было до внезапного исчезновения Сюзанны…
У этого вечного мальчишки игра была в крови, и я думаю, он поубивал бы братьев и сестер, лишь бы выйти победителем за рулеточным столом. Однажды я видел, как в казино Энгиен-ле-Бен он до самого закрытия исступленно ставил на «восемнадцать» и потерял все. Но это не важно. Он оставил в тех местах такой неизгладимый след, что с тех пор, стоило ему переступить порог, его называли «сударь». И это Тома Серпетти нравилось.
Наша первая встреча была виртуальной. Она произошла в Интернете на форуме по шизофрении. Брат моей жены, как и брат Тома Серпетти, представлял собой то, что называют шизофреник параноидального типа.
Всю жизнь буду помнить, как осенним вечером, когда ему уже было очень и очень плохо, мой шурин Карл объяснял мне этот излом своего сознания:
— Гидра прячется в изгибах моего тонкого кишечника. Ее голова иногда ныряет мне в желудок, где ей нравится подолгу кормиться. Она питается моей пищей и выводит свои испражнения через мой рот. Это уродливая и ядовитая змея, от которой мне во что бы то ни стало нужно избавиться.
В двадцать два года Карл вспорол себе живот шестнадцатью ударами резака, полагая, что подобное самокалечение является единственным способом изгнания гидры. Теперь он живет на севере, в психиатрической лечебнице в Байоле. Он существует в параллельном мире, чужой собственному телу, напичканный, словно биологическая бомба, ларгактилом, галоперидолом и дролептаном…
Я встретил Тома Серпетти с мрачным видом, будто присутствовал на собственных похоронах.
— Вот здесь все и происходит, Тома. Прежде чем привлекать SEFTI,[8] я бы хотел услышать твое мнение. Как я уже сказал тебе по телефону, я ни к чему не притрагивался. Там сверху фотография этого фермера, а внизу это ужасное письмо. Скажи мне, можем ли мы найти отправителя?
Этот бывший эксперт по безопасности информации, не терпящий правонарушений и преступлений, вел беспощадную облаву на современных пиратов в сотрудничестве со специалистами из SEFTI. Серпетти передавал моим ученым коллегам адреса хакеров и информационных бандитов, которые воровали коды голубых карт[9] или просто для провокации размещали сообщения порнографического характера на сайтах таких газет, как «Les Echos» или «Times».
Его рука обрушилась на мышку моего компьютера. Прежде чем приникнуть к экрану, он нацепил свои круглые стальные очочки и провел рукой по коротко стриженным волосам, словно собирался совершить какой-нибудь спортивный подвиг.
— Я… я могу прочесть?
— Читай… По части конфиденциальности этого дела я целиком полагаюсь на тебя…
— Ты знаешь, что можешь доверять мне…
По мере того как он читал, нижняя челюсть у него отвисала все ниже.
— Черт-те что! — Он снял очки и протер глаза. — Я много чего повидал в Интернете, но это предел! Это… именно это и произошло?
— К несчастью, да, — вздохнул я.
— Но он обращается напрямую к тебе! И называет тебя на «ты»! Это кто-то, кто тебя знает! Как он мог узнать, что расследование поручено тебе?
— Не имею понятия… В деревнях новости расходятся быстро. Да еще и средства массовой информации. Так или иначе, он об этом узнал. Как — неизвестно. Но мы расследуем. Не заморачивайся. Так что с письмом?
Щелчок мышкой, множество окон на экране. Серпетти открывал файлы с дикими названиями, разгуливая по моему компьютеру с ловкостью заряженной частицы в электрическом токе, движимый страстью к всеобъемлющему знанию, этой жаждой вырвать решение у неразрешимого, как вызов себе самому и бездушным машинам.
— Разумеется, этот электронный адрес — фальшивка. Ты выходишь на специальный сайт, даешь имя, не важно какое, и сайт дает тебе авторизацию для отправки имейлов с адреса, который ты сам выбираешь. Ну, например, [email protected] Чтобы управлять этой почтой, не нужно даже специальной программы: всем занимается сайт. Ну или почти всем…
Словечко, выделяющее Серпетти из кишащей массы программистов, — это его «или почти…».
— Или почти? Значит, есть способ выйти на отправителя?
— Может быть… Если этот тип соображает, у тебя ничего не получится. В любом случае вероятность очень мала и, поверь мне, потребуется много и кропотливо работать, чтобы чего-то добиться.
— Ну-ка, объясни! Да попонятней, пожалуйста.
Когда он повернулся ко мне, в оспинках отразился металлический блеск экрана. Хотя ему было почти тридцать, его лицо сохранило следы юношеских прыщей.
— ОК. Постараюсь говорить максимально просто, — невозмутимо пообещал он. — Представь себе гигантскую паутину, очень сложную, размером с город. По краям паутины ты рассыпаешь тысячи, миллионы маленьких паучков, неотличимых друг от друга. Большинство пауков близоруки, они ничего не слышат, лишены обоняния, только умеют благодаря вибрации двигаться к какому-нибудь месту паутины. Но они не способны определить наиболее короткий путь, и, следовательно, чтобы прибыть в одну точку, все пойдут разными путями. Понимаешь?
— Да. Пока совсем не сложно.
— Тогда хорошенько слушай дальше! Ты должен следить глазами за одним из этих паучков до самого места назначения, а потом по памяти нарисовать мне схему его передвижения между различными пересечениями и волокнами паутины. Можешь?
Я представил себе огромный круг шелкового полотна, закрепленного под унылым небом на самых высоких зданиях Парижа, как в фантастических фильмах.
— Пожалуй, сложновато, — ответил я. — Паучки сталкиваются, пересекаются, неразличимы, в определенный момент я, возможно сам того не замечая, стану следить за другим. К тому же, чтобы запомнить дорогу в подобном лабиринте, наверное, требуется недюжинная зрительная память.
Тома покрутил очки, держа их за дужку, словно политик, собирающийся представить неопровержимый аргумент:
— Ты точно определил проблему! Так вот, то же самое с Интернетом. Замени пересечения компьютерами, а само волокно — электрическим кабелем. Растяни паутину до планетарных размеров. Представляешь себе картинку?
— Еще бы!
— Когда ты получаешь имейл даже от соседа, прежде это сообщение проходит через десятки, даже сотни различных промежуточных станций, разбросанных по всему миру. Чтобы обнаружить, откуда оно отправлено, необходимо проследить всю цепь, звено за звеном. Это означает облавы на владельцев компьютеров, поиски в файлах следов серверов в надежде перейти к предыдущему звену. Если хоть один комп в это время выключен или если следы прогона стерты, все пропало, как если бы ты разрезал волокно паутины. Немедленно свяжись со специалистами из SEFTI. Чем раньше они начнут действовать, тем больше шанс пройти всю цепочку.
Чтобы определить отправителя, требовалось какое-то колдовство.
— А если этот парень соображает?
— Тогда он бы использовал анонимайзер. Это специальный сайт, который берется сделать источник твоего отправления совершенно анонимным. К тому же, если твой преступник и вправду осмотрительный, он бы сделал проводку через тысячи других компьютеров, подключенных к Интернету одновременно с его собственным. В этом случае определить его местоположение категорически невозможно.
Я приготовил нам настоящего гватемальского кофе, страшно крепкого, почти густого.
— Как он достал мой адрес?
— Ты даже не представляешь, с какой легкостью можно собрать информацию на тебя, если ты входишь в Интернет! Известны твои любимые сайты, время твоих соединений, ты оставляешь следы повсюду, где бываешь. Достаточно тебе разместить одно сообщение на форуме или в дискуссионной группе, как твой электронный адрес становится доступен любому анониму, рекламным агентствам или другим распространителям, продающим эти адреса третьим лицам. Ты, сам того не зная, несомненно, находишься в адресных книгах тысяч людей… Впрочем, чтобы судить о размахе этого явления, достаточно заглянуть в спам, приходящий в твой почтовый ящик.
— Точно… А еще что?
Я заметил, как в его взгляде блеснул лучик надежды…
— Меня интригует фотография этого фермера, — признался он, ткнув пальцем в экран. — С одной стороны, не вижу никакой связи с письмом, с другой — объем, который она занимает на твоем жестком диске, представляется мне чересчур большим… Более трехсот килобайт. Мне кажется… У тебя есть какая-нибудь программка для обработки изображений, вроде «Фотошопа» или «Paint Shop Pro»?
— Нет, не думаю…
— А лупа?
— Тоже нет. Но я могу вытащить внутреннюю линзу из бинокля.
— Чудненько.
Я почти видел поток цифр и логических операторов, устремившихся к мозгу Тома и вскипающих там, как в огромном математическом котле. Я вспомнил об одном его замечании, высказанном как-то вечером, когда мы собрались вокруг стола, радушно приготовленного Сюзанной: «Вся материя, вся информация состоит из нулей и единиц. Кузов автомобиля сделан из нулей и единиц, этот нож сделан из нулей и единиц, и даже коровий зад сделан из нулей и единиц. Зачастую, чтобы перейти от проблемы к ее решению, достаточно поменять местами несколько нулей и единиц…»
Сюзанна расхохоталась и с тех пор представляла себе жвачных только состоящими из нулей и единиц.
Я протянул Тома окуляр моего цейсовского бинокля. По мере того как он, прищурившись, перемещал вогнутую линзу, она препарировала пиксели экрана.
— Руку на отсечение бы не дал, однако похоже, что некоторые точки светлее других. Это почти незаметно, но я знаю о такой технике… Глянь-ка на этот кусок неба на фотографии.
Я прильнул глазом к линзе. Ничего особенного, голубое на голубом. Он отметил:
— У тебя не глаз эксперта. Слово стеганография[10] говорит тебе что-нибудь?
— Старинная техника кодирования? Средство передачи сообщений, используемое еще Цезарем?
— Вроде того. Ты путаешь с криптографией. Со стеганографией проблема в том, что скрытая информация незаметно передается внутри нешифрованной информации, ясной и осмысленной, в противоположность криптографии, где полученное сообщение нечитаемо. Информационные пираты и террористы применяют эту технику, чтобы, избегая различных систем наблюдения и прослушки, таких как «Semaphor» и «Echelon» у американцев, обмениваться требующими особого внимания данными. Они прячут свои сообщения, изображения и звуковые файлы на других носителях, используя программы, доступные для скачивания через Интернет. И получатель, владеющий ключом к шифру, восстанавливает исходную информацию. Эту систему очень уважают педофилы. Ты заходишь на вроде бы приличный сайт, рассматриваешь отпускные фотографии: пляж, голубое небо… Но если ты применишь к этим картинкам шифровальный ключ, что ты обнаружишь?