«Почему они не стреляют? — фоном мелькнула мысль. — Загнали, как зверя, и просто смотрят?»
Он стоял, прокручивая в голове возможные варианты действий. На ум приходили самые отчаянные идеи, но то, что произошло дальше, изумило бы и безумца. Задняя дверца машины, перегородившей путь к проспекту, открылась. Из салона выпрыгнули два крупных питбуля.
Хьюстон, у нас проблемы.
Если Нолана чему и научили в армии — так это быстро соображать в критических ситуациях. Убегать от бойцовских псов бессмысленно, да и некуда. Он метнулся к стене, чтобы обезопасить тыл, снял куртку, вытянув ее перед собой, и согнул ноги, сведя колени к центру, чтобы защитить корпус и пах. Он знал, что собака делает хват в прыжке по направлению вперед и вниз, поэтому поднял предплечья горизонтально земле.
Страха он не испытывал, лишь предельную концентрацию. Подлетевший первым питбуль вцепился в куртку, Майк рванул ее на себя и сразу же впечатал кулак в кончик мокрого черного носа — самое слабое место. Пес отрывисто заскулил и повалился на землю, утратив ориентацию в пространстве. Нолан не уследил за своими руками и упустил момент новой атаки — второй кобель вцепился ему в предплечье, раздирая клыками мышцы. Игнорируя боль, Нолан обхватил собачью морду свободной рукой, а ту, которую пес сжимал зубами, стал заталкивать глубже в пасть. Возня длилась несколько секунд, пока наконец тактика не сработала — от давления язык питбуля запал в глотку, и, начав задыхаться, он ослабил захват. У Майка получилось пнуть его ногой в живот и отбросить в сторону, но первый пес уже встал на лапы и целился в лодыжку.
Делая руками круговые движения, чтобы дезориентировать животных, Майк продолжал наносить быстрые точечные удары, но растерявшиеся было псы пришли в себя и отступать не собирались. Их оскаленные пасти кромсали воздух в миллиметре от вожделенной добычи. Нолан не сказал бы точно, как долго продолжается схватка, но он успел до мелочей изучить их разъяренные морды — одна с блестящей, черной, как уголь, шерстью, вторая — с серым отливом и белой полоской на лбу… Их влажные круглые глаза смотрели на него с леденящей яростью, а выражение морд казалось почти осмысленным, словно у собак была объективная причина ненавидеть его.
Один из псов атаковал агрессивнее и норовил схватить человека за туловище и повалить на землю. И хотя Майку удалось несколько раз ощутимо ударить пса, тот будто вовсе не чувствовал боли, лишь свирепел сильнее.
Нолан понял, что не справится. Голень пронзила острая вспышка боли, но он успел отдернуть ногу — клыки лишь разодрали кожу, не задев кость. Он дотянулся до куртки и бросил ее в раскрытые пасти, вцепившиеся в нее в то же мгновение. Подчиняясь отчаянному порыву, Майк рванул к перегородившей проспект машине.
Расстояние стремительно сокращалось, но топот собачьих лап за спиной настигал еще быстрее. Стекло водительского окна медленно опустилось, и оттуда высунулась рука с пистолетом.
«Старый добрый семнадцатый «глок», — машинально отметил Майк. — Прицельная дальность пятьдесят метров, начальная скорость пули 375 метров в секунду».
Дуло смотрело прямо ему в лоб, и он запетлял, бросаясь из стороны в сторону, меняя направление, чтобы сбить прицел. Сзади клацнули челюсти; Майк изо всех сил оттолкнулся и прыгнул вперед, с грохотом падая на задний бампер и скатываясь на землю. Поясница взорвалась болью, в глазах потемнело, но он заставил себя подняться на ноги и бросился на проезжую часть, прямо под колеса затормозившей рядом машины.
— Садись! — Мужчина за рулем перегнулся через сиденье, открывая пассажирскую дверь. — Живее, ну!
Майк ввалился внутрь, тут же взвизгнули покрышки, выбросив пыль из-под колес, и машину резко дернуло вперед.
На какое-то время Нолан отключился. Он ощущал вибрацию автомобиля и заносы на поворотах, слышал шум мотора и тихо играющей магнитолы, различал за окном шлейф городских огней, но все это шло фоном, мимо него. Даже боль размылась, утратила остроту, распространившись по всему телу.
Он прикрыл глаза и вообразил, что лежит на пляже, на мягком песке, под ласкающим солнцем. Викки сидит рядом, задумчиво гладя его по руке. Шум прибоя ласкает слух, убаюкивает, и только Викки гладит руку все настойчивее, почти толкает.
— Эй, просыпайся!
«Детка, отвали. Я хочу немного расслабиться…»
А она его все равно трясет, да так настырно:
— Просыпайся тебе говорят!
Майк разлепил тяжелые веки, неохотно возвращаясь в реальность. Незнакомец перестал трясти его плечо и указал на дверь:
— Выходи.
Они припарковались у живой изгороди, окаймлявшей то ли сквер, то ли лужайку, за которой виднелись устремленные ввысь башни небоскребов. Вероятно, они находились где-то в центре, в деловом районе.
Майк внимательно всмотрелся в лицо незнакомца:
— Кто вы? И почему спасли меня?
Мужчина насупился:
— Выходите!
— Вы как-то со всем этим связаны? Можете объяснить, что происходит? — не сдавался Майк. Перед ним замаячил реальный шанс узнать разгадку, и он боялся его упустить.
Незнакомец проверил зеркало заднего вида и поерзал в кресле, оставив его вопрос без ответа. Потом он снова бросил взгляд в зеркало, заметно нервничая.
— Прошу, ответьте. Это очень важно для меня…
Телефонная трель не дала Майку договорить. Ему пришлось повозиться, прежде чем выудить телефон из кармана неповрежденной рукой:
— Да?
— Немедленно выметайся из машины, Нолан! — приказал знакомый женский голос. — Мне и так стоило большого труда послать к тебе подмогу. Учти, у тебя остался всего один бонус, так что постарайся не попадаться в ловушки и не просрать последний. Ты меня слышишь?
— Слышу, — мрачно процедил он.
— Тогда поднимай свою задницу и беги! Они будут здесь через две минуты! — бросила она и повесила трубку.
Ночь выдалась теплой, но Майка все равно знобило. Он укрылся в хозяйственной пристройке еще закрытого в этот час кафе. Пластиковое дачное кресло немного защищало от поднимавшейся от земли сырости, но надолго задерживаться здесь Майк не мог. Уже занимался рассвет — рассвет вторника.
«Продержись до следующего понедельника», — сказала незнакомка.
Нолан расхохотался.
Если бы он рассказал Викки о происходящем, она бы тоже смеялась как сумасшедшая. Треш — ее любимый жанр. Да и с чувством юмора у нее всегда было отлично. На его памяти Викки единственная девушка, которая не только сама умела зло подкалывать, но и не обижалась на шутки в свой адрес. Майк мог сказать ей любую гадость без страха получить неадекватную реакцию. Иногда с Викки было так просто… Она была лишена этого бабского голода на цацки, нежности и словесные подтверждения чувств, особенно по праздникам. Надо сказать, праздники ее по-настоящему раздражали.
— Не надо дарить мне подарочки только потому, что в этот день все без исключения так поступают. Я не хочу жить внутри шаблона, — сказала она на их первое совместное Рождество, когда Майк протянул ей бархатную коробочку с ювелирным украшением. — Если ты захочешь сделать мне приятно, то делай это без повода, хорошо?
И он делал. Без повода. Он был убежден, что встретил самую удивительную, самую необычную из женщин.
— Сегодня День всех влюбленных, — однажды напомнил ей Майк.
— А нам и поздравить некого, — печально отозвалась Викки и тут же расхохоталась.
Ему нравилось в ней все: феноменальное тело, вздорный характер, за который ее часто хотелось придушить, сексуальный акцент, сарказм, для которого не существовало ничего святого.
Викки жила настоящим, выжимая из него по максимуму. Разговоров о прошлом избегала, разве что вскользь бросала редкие фразы, по которым можно было лишь смутно представить отдельные моменты, но не увидеть общей картины. Майка терзало любопытство, но он не лез в душу, на своем опыте зная, как это раздражает. Да, он хотел бы знать о любимой женщине как можно больше, но довольствовался и той скудной информацией, которой она делилась.
Он не строил долгих планов — с Викки это теряло смысл, — но верил, что им вместе будет комфортно в любых жизненных обстоятельствах. Как же он заблуждался! Едва его дела захромали, Викки словно подменили. Они стали чаще ругаться, она то уходила, то возвращалась, а потом прислала то отвратительное письмо…
Нолан был раздавлен.
Викки писала, что боится говорить ему это в лицо, но она устала от его депрессии и нищеты.
«Раньше ты был веселый, а теперь постоянно удручен и озабочен своим будущем. Мне стало скучно с тобой, Майки. Извини, но это конец. Я улетаю в жаркую страну — куда не скажу — с другим парнем. Он тебе в подметки не годится, зато умеет радоваться жизни и денег у него полно. Этот номер я выкидываю, чтобы избавить тебя от искушения позвонить. Адьез, мучачо. С тобой было классно. P. S. Почему, почему ты беспокоишься о будущем? Беспокойся о настоящем. Будущего может не быть».
У него тогда будто почву из-под ног выбили. Это было так не похоже на Викки и в то же время в ее духе. А он-то, наивный дурак, считал, что ее и правда не волновало, в горе или в радости, в богатстве или в бедности…
Конечно, Викки заслуживала лучшего, и он ее не винил. Хотя нет, винил! Что это за любовь такая, которая не выдерживает безденежья? Тем более не навсегда же эта черная полоса. Он бы обязательно выбрался!
Майк нервно повел плечами и едва не застонал от раздирающей боли в руке. Рана выглядела ужасно. Ткань толстовки прилипла к поврежденной коже, кровь продолжала течь, и с каждой минутой его все сильнее знобило.
Нужно выбраться в людное место, попросить помощи. Если им немедленно не займется врач, он просто отключится от кровопотери.
Рассветное солнце уже окрасило небо в нежный желто-розовый, улицы наполнялись шумом автомобилей, сквер наводняли любители ранних пробежек, а Майк все не находил в себе сил подняться и выйти из своего убежища. Чувствуя, что вот-вот потеряет сознание, он перевернулся на бок и с усилием встал на нетвердых ногах. Придерживая пострадавшую руку, он кое-как выбрался из-под навеса, сделал несколько шагов и рухнул на землю.
Сознание возвращалось медленно, урывками. Изображение перед глазами раскачивалось, то тускнея, то становясь ярче. Голова гудела, а конечности, казалось, придавило бетонными плитами.
— Вы меня слышите, сэр? Вы можете назвать свое имя? — Настойчивый голос пробивался сквозь плотную завесу.
Гул в ушах становился все тише.
— Сэр? Вы можете назвать свое имя?
— Майк Нолан. — Язык с трудом ворочался в пересохшем рту.
— Вы знаете, какое сегодня число?
Майк с трудом сфокусировал взгляд:
— Где я?
— В больнице. Вас привезли в плохом состоянии, с ранами предплечья, голени и бедра. Вы можете сказать, что с вами случилось? — допытывалась немолодая медсестра, записывая что-то в медицинской карте.
— На меня напали собаки, — пробормотал он, скосив взгляд на больничную рубаху, а затем на забинтованную руку. Сколько же времени он провел в отключке, если его успели привезти, зашить и перевязать?
— У вас огнестрельное ранение бедра, — строго сообщила медсестра. — Правила обязывают нас сообщать в полицию о подобных случаях. У вас есть родственники, с которыми вы бы хотели связаться?
Майк отрицательно мотнул головой:
— Нет, никому не нужно звонить. Я в порядке…
— В таком случае я приглашу в палату представителя полиции, он задаст вам несколько вопросов.
Пятнадцать минут спустя медсестра вернулась в палату с озабоченными видом. Судя по всему, сумбурный и эмоциональный рассказ пациента показался полицейскому бредом и проявлением спутанного сознания. Сперва представитель закона сосредоточенно внимал, но с каждой минутой его лицо приобретало все более недоверчивое и сердитое выражение, пока он наконец не ушел, пообещав, что вернется позже.
Медсестра проверила пульс и зрачки, сделала очередные пометки и велела отдыхать:
— Скоро вас навестит лечащий врач, а сейчас попробуйте поспать. Вы потеряли много крови, вам необходим покой.
То ли из-за накопившейся усталости, то ли из-за препаратов, которыми его накачали, Нолан отрубился сразу же, едва голова коснулась подушки.
Ему снился странный сон. Он точно знал, что спит, осознавал свое дремлющее неподвижное тело и при этом не имел возможности управлять им. Сквозь сомкнутые веки он чувствовал чей-то прожигающий взгляд, затем что-то кольнуло в сгиб локтя, и пол неожиданно дрогнул, стены покачнулись и плавно двинулись мимо, как пейзаж в окне поезда. Майк то ли низко летел над землей, то ли его кто-то волочил по полу или вез на каталке… Издалека доносились неразборчивые голоса, тихий писк больничных приборов, мерное жужжание кондиционеров… Хлопали двери, и еле уловимый неприятный запах постепенно усиливался, становясь ядовитым, раздражающим.
А потом наступила полная тишина, словно его погрузили в бочку со смолой и намертво запечатали. Все звуки и запахи исчезли, и только холод — все более навязчивый, проникающий сразу со всех сторон, — опутывал тело.
Тональность сна изменилась. Теперь происходящее вызывало не отрешенное любопытство, а дискомфорт. Память возвращала Майка в далекое детство, в красивый пригород с чистыми широкими улицами и дикими рощами, где поздно вечером выли койоты, а утром ярко светило солнце и золотило вершины гор, пушистые белки выпрашивали орехи, пахло хвоей и полевыми цветами. И тот день был погожим и радостным, трава стелилась под теплым ветром, впереди были долгие каникулы и череда таких же погожих, радостных дней. Он плескался в маленьком озерце, неприлично счастливый, а до трагедии оставались считаные минуты.
Перед глазами взорвалась вспышка, оживив некогда испытанный ужас, и Майк мгновенно очнулся. Несколько секунд он пребывал в прострации, дезориентированный, не понимающий, где находится. Он открыл глаза — и даже поморгал, чтобы в этом убедиться, — но его окружал кромешный мрак. Нолан попытался позвать на помощь (может, у него посттравматический шок? Пусть медсестра даст ему волшебную таблетку!), но не смог открыть рот. Предположение о том, что парализован, он отмел сразу же: язык двигался, веки тоже. Ему даже удалось что-то промычать — но членораздельные слова не складывались.
Майк хотел ощупать лицо, однако руки не получилось оторвать от тела — их будто прижало центробежной силой, и сколько бы усилий он ни прилагал, тело не желало выполнять команды.
Единственное, на что хватило сил, — слегка согнуть колени, оторвать лопатки и задрать голову вверх, максимально напрягая шею. Его лоб уперся в гладкую холодную поверхность. Удерживая туловище полусогнутым, он наклонился влево и почти сразу уперся в стену. Справа, сантиметрах в сорока, тоже была стена. Майк откинулся на спину, заставляя себя не паниковать. Нет. Его не могли похоронить заживо. Да и гробов металлических не бывает. Если только… Если только он не в холодильной камере морга!
Стоп. Нужно мыслить логически. Допустим, его по ошибке приняли за мертвеца — маловероятно, но как версия подойдет. Тогда почему он не способен пошевелиться, словно его спеленали, как мумию? Такое впечатление, что его обмотали чем-то вроде… скотча? Разве трупы в морозилку кладут не нагишом?
Сердце пропустило удар. Затекшие конечности покалывало, а поясница онемела. Сколько времени он здесь лежит? И зачем кому-то понадобилось…
Кретин! Если бы Нолан мог, то стукнул бы себя по лбу. Ясно же как божий день, зачем и почему! Его загнали в тупик и натравили собак, хотя могли просто пристрелить. У них имелось оружие, но они предпочли прибегнуть к иному, варварскому способу. А теперь его засунули в морозильник, лишив возможности позвать на помощь, и будут ждать, пока он не сдохнет от сердечного приступа или переохлаждения. Девчонка из телефона предупреждала, что его постараются убить, но забыла упомянуть про предварительные извращенные ласки. Больные ублюдки.
Черт побери, он же находился в городском госпитале, где ведется учет каждого пациента! Как его могли свободно вывести из палаты и засунуть в морг без предварительного вскрытия? Не то чтобы Майка огорчал факт отсутствия вскрытия — как раз наоборот. Но сказочная вседозволенность и вседоступность его преследователей не могла не смущать. С кем он имеет дело? С какой-то сектой? С организованной бандой богатеньких скучающих мерзавцев? Сперва он считал, что его по ошибке приняли за другого и им что-то нужно от него. Но теперь Нолана осенило: ничего им от него не нужно, кроме эффектной смерти. Развлекаются они, вот и все. Кем бы «они» ни являлись.
Странно, но эта мысль принесла ему облегчение. Любая правдоподобная гипотеза лучше, чем абсолютная неопределенность. Дыхание постепенно выровнялось, зачастивший пульс замедлился. Включившийся инстинкт самосохранения подавил все остальные беспокойства и потребности, кроме одной: выжить любой ценой, во что бы то ни стало. А для этого нужно действовать последовательно. Решать проблемы по очереди.
Задача номер один: ослабить путы.
На первой же задаче Майк забуксовал. Липкая лента тихо трещала, но не поддавалась его усилиям. Он лишь слегка разболтал ее — ровно настолько, чтобы чуть сильнее согнуть ноги и затем резко выпрямить их, ударив ступнями в крышку ячейки. Он снова и снова работал ногами, надеясь, что кто-то его услышит. Ударить со всей силы не получалось из-за ограниченного пространства и неудобной позы, но Майк не останавливался, пока не покрылся испариной. Холод больше не мучил его, а вот дышать стало труднее. Неужели морозильники герметичны и ему грозит смерть от удушья?
Майк нервно сглотнул. В морге ведь должен кто-то периодически появляться — патологоанатом, санитары, привозящие тела. Родственники умерших, в конце концов. Кто-то должен услышать его стук! Сколько он продержится, прежде чем начнет замерзать? Температура в холодильнике около ноля. Движения ограниченны, ледяной металл кусает кожу. Очень скоро температура тела начнет падать, появятся слабость и спутанность сознания.