Несмотря на все усилия Эбберлайна и его детективов, несмотря на помощь Джеймса Монро и материалы, собранные коронером Бакстером, Потрошитель остается абсолютной загадкой.
Да что там Потрошитель! Даже Кожаный Передник до сих пор не пойман, хотя более опереточного и комичного грабителя не было, наверное, за всю историю Ист-Энда. Джона Пайзера задержали на основании показаний его соседей, однако никаких доказательств его вины обнаружено так и не было, и полиция, продержав Пайзера несколько дней, выпускает его на свободу.
Вскоре он даже отсудит несколько фунтов у одного лондонского издания, поспешившего назвать его Кожаным Передником. А пока Пайзер с сержантом Уильямом Тиком пьют пиво в одном из своих любимых пабов и обсуждают все случившееся. На днях сержант Тик участвовал в задержании Джорджа Иссеншмида, безумца, который предположительно мог быть Джеком-Потрошителем. Эту версию выдвинул доктор Филлипс, обследовавший его после ареста, однако, как и в случае с Пайзером, у полиции нет никаких доказательств.
— По правде говоря, я не нашел ничего похожего на улики, — признается сержант. — Пересмотрел его одежду — никаких пятен крови. Его жена сказала, что он наведывался в один трактир и там снимал комнату, но хозяйка трактира поклялась, что видит его в первый раз.
Тем не менее Джордж Иссеншмид действительно представляет угрозу для окружающих — перед арестом он угрожал супруге ножом. Из полицейского участка его отправили в лечебницу для душевнобольных, где он теперь задержится надолго.
На столе рядом с сержантом лежит номер «Дейли телеграф» от 15 сентября, на третьей странице газеты помещена заметка следующего содержания:
«Похороны Энни Чэпман состоялись вчера ранним утром (14 сентября) в обстановке секретности, не коснувшейся только работников морга, полиции и родственников покойной. Вскоре после семи утра катафалк с телом покинул морг на Монтагю-стрит и быстро уехал. Дабы не привлекать нежелательного внимания общественности, по дороге его не сопровождали никакие экипажи. В девять часов катафалк прибыл на кладбище Мейнор-парк, где его встретили господин Смит (распорядитель похорон) и родственники покойной. Вязовый, драпированный черной тканью гроб был снабжен надписью — „Энни Чэпман, умерла 8 сентября 1888 года, в возрасте 48 лет"».
Тяжелая дверь распахивается перед носом Уолтера Сикерта раньше, чем он успевает прикоснуться к дверному молотку.
— Черт возьми! — Художник вздрагивает. — Вы меня напугали!
— Наверное, вы не поверите, если я скажу, что предчувствовал ваш приход, — говорит Дарлинг. — Я настолько был уверен в том, что вы стоите за дверью, что встал и пошел открывать, не дожидаясь стука.
— Не поверю: вы вполне могли увидеть мой кэб в окно, — Сикерт отодвигает тростью занавески в гостиной. — Но где ваш слуга?
— Ему нездоровится.
Художник устраивается у камина и потирает руки. Вечер выдался холодным и дождливым, то есть таким же, как и все предыдущие.
— Я сказал Эллен, что мне нужно побыть в одиночестве, чтобы привести в порядок мысли. Она умна, Дарлинг. Умнее, чем я ожидал, когда женился на ней. Возможно, это было ошибкой. Мне кажется, она не очень счастлива со мной! Вряд ли меня можно назвать идеальным супругом, — он издает сдавленный смешок. — Знаете, вчерашнюю ночь я почти до утра бродил по Ист-Энду Забавно! Улицы теперь по ночам пустеют, потаскушки попрятались по пабам и ночлежкам. Зато мужчин на улицах стало больше. Я несколько раз натыкался на очень странных джентльменов и готов поклясться, что это были детективы.
— И вы не вызвали подозрения?
— Нет, они хотят поймать Потрошителя, но не желают погрязнуть в тяжбах из-за ошибки. Видимо, ожидают, что старина Джек появится на улице с саквояжем, полным ножей, и у них на глазах схватит какую-нибудь гулящую девку. Впрочем, что-то мне подсказывает, что даже в этом случае они его упустят!
Некоторое время хозяин и гость молчат. Дарлинг словно бы не решается сказать нечто важное.
— Я очень рад, что вы приехали. Мне немного не по себе — сегодня мне показалось, что в доме кто-то есть, — начинает он, наконец. — Кто-то кроме Белла. Эти старые дома полны странных звуков, которые не замечаешь за шумной беседой, но они начинают привлекать внимание, стоит остаться одному. Может быть, дело в моих нервах и книгах Беккета. Я изучал их в последнее время, а это не самое приятное чтение, надо признать.
— Любопытно… Я позаимствую у вас что-нибудь, с вашего позволения, — беспечно отзывается художник. — И неважно, насколько мрачной будет книга, — я человек совершенно не впечатлительный!
Тем не менее после полуночи Дарлинг сталкивается с ним в коридоре возле входной двери. Сикерт стоит в халате, в одной руке он держит фонарь, в другой — револьвер.
— Что вы делаете? — интересуется хозяин.
— Я выходил на улицу, — Сикерт поправляет халат с таким видом, словно это тога римского цезаря.
— Вы выходили?!
— Да, я знаю, это звучит странно, но мне показалось, что там, в саду, кто-то прячется! Мне это не понравилось, и я хотел напугать этого человека. — Сикерт не выглядит пьяным. Дарлинг знает, что художник практически не употребляет спиртного.
— Вы его нашли?
— Там никого нет. Хотя я уверен, что мне не померещилось… А что еы здесь делаете со свечой?
— Я сидел у камина, — поясняет Дарлинг. — Услышал чьи-то шаги в коридоре и подумал, что это вы, но никого не обнаружил. Странно, правда?
— Это в самом деле странно, — соглашается Сикерт. — Я спустился вниз минут пять тому назад и заглянул в гостиную, вы сидели в кресле с закрытыми глазами. Мне показалось, что вы спите, и я решил не беспокоить вас из-за пустяков.
— Да, вероятно, мне просто приснилось… — заключает Дарлинг. — Или, может быть, я слышал крысу. Здесь, кажется, есть одна или две. Я слышал, как они прыгают по ночам в коридоре.
Сикерт обеспокоен: он считает, что проклятые грызуны могут добраться до его кистей и бумаги.
— Помнится, в «Лицеуме» мы нарочно приглашали крысолова, — делится он воспоминаниями. — Актрисы держат, знаете ли, конфеты у себя в гримерках, это привлекает мышей! Может, нам завести кошку?
В этот момент раздается стук в дверь. Три размеренных удара, которые гулким эхом разносятся по старому дому…
— Что за черт! — Сикерт решительно подходит к двери с револьвером и открывает ее настежь. За ней никого, только темная дождливая ночь.
Мужчины переглядываются. Художник заявляет, что ему непременно нужно выпить.
— И что вы об этом думаете? — интересуется Дарлинг, вернувшись вместе с ним в гостиную.
Уолтер пожимает плечами.
— Вы знаете, старина, я завзятый материалист и истории, в которых фигурируют всякие там духи и призраки, считаю бабушкиными сказками. Признайтесь, вы пытались меня разыграть, а?
— Уверяю вас, что нет, — Дарлинг серьезен, как никогда.
— Тогда не знаю, что и сказать! Может быть, у нас у обоих просто не в порядке нервы, или ваш дом требует ремонта! Я знаю, что это неважное объяснение, но ничего другого мне просто на ум не приходит.
Он возвращается к себе в мансарду. Дарлинг откидывается в кресле, прислушиваясь к непогоде за окнами. На столе догорает свеча, ветер завывает за окном, срывая с веток пожелтевшие листья. Больше ни одного звука не раздается, пока писатель не закрывает глаза и не погружается в сон. Тогда тишина в доме внезапно нарушается тяжелыми старческими шагами в коридоре. Миновав прихожую, они замирают у гостиной, где Гарольд Дарлинг беспокойно ворочается в кресле. Сон его тревожен, глаза вздрагивают под закрытыми веками.
Шаги удаляются прочь по коридору.
Глава шестая. Настоящий джентльмен
— Я хочу сообщить вам, разумеется, совершенно конфиденциально, — что я разговаривал с Ее Величеством. Ее Величество полагает, что англичанин не способен на такие преступления и что их совершает инородец.
Сэр Чарльз Уоррен принимает у себя инспектора Фредерика Эбберлайна, чтобы обсудить с ним ход расследования. Роберт Андерсон все еще продолжает отдыхать в Швейцарии, и пресса не жалеет ехидных комментариев по этому поводу.
— Вы разделяете точку зрения Ее Величества? — осторожно уточняет инспектор.
— Я вынужден был согласиться, но это не означает, что я хочу оказывать на вас давление. В конечном счете, все мы заинтересованы в одном — чтобы истина была установлена, а преступник наказан. Но вы должны быть максимально осторожны, и желательно, чтобы имя принца Альберта не упоминалось в связи с расследованием. Как бы чудовищно это ни звучало, но не исключено, что газеты попытаются увязать Его Высочество с этими преступлениями. Как вы понимаете, в подобной ситуации подозрения часто падают на того, кто более заметен. Образ жизни Его Высочества, безусловно, достоин сожаления и делает его беззащитным перед нападками. Именно поэтому я призываю вас к осторожности. Вам, как подданному Ее Величества, следует беспокоиться не только о поимке преступника, но и о сохранении общественного порядка. Никогда не забывайте об этом.
Инспектор склоняет голову в знак согласия. Фредерик Эбберлайн — умный и опытный полицейский. Именно на таких людях держится безопасность империи, и даже сейчас, когда полиция как никогда прежде подвергается беспощадным насмешкам прессы, его имя по-прежнему упоминается с пиететом.
— Как продвигается расследование, Эбберлайн?
— Я буду откровенен, сэр. Мы делаем все возможное, но, к сожалению, у нас нет ни одного надежного свидетеля.
— Говоря иначе, — главный комиссар делает паузу, прежде чем продолжить, — если не будет совершено еще одно преступление, которое, возможно, даст нам новые улики, шансов найти Джека-Потрошителя мало.
— Я бы не стал утверждать это столь категорично, сэр.
— И, тем не менее?
— Вероятно, вы правы: сейчас у нас нет ничего, что могло бы навести на след.
— Он может прекратить убийства, уехать из Англии?
— До сих пор он убивал безнаказанно, и это внушает ему уверенность в собственных силах. Не думаю, что он прекратит или уедет.
— Вы думаете, что Марта Табрам, женщина, которую убили в начале августа, действительно была жертвой нашего убийцы?
— Об этом говорит характер преступления. Марта Табрам также являлась проституткой; преступник нанес ей тридцать девять ножевых ранений, частично в область гениталий.
— Но между этим преступлением и убийством Полли Николе прошло три недели!
— Этому могут быть различные объяснения, сэр.
— Продолжайте.
— Убийца мог испугаться. Если это первое подобное деяние в его жизни, то переживания — не знаю даже, уместно ли здесь употребить это слово, — могут быть очень сильны. Он боится быть пойманным, но понемногу страх проходит; преступник начинает чувствовать себя неуязвимым и, в то же время, испытывает необходимость снова убивать, — подобно тому, как курильщик опиума испытывает необходимость в новой трубке, а закоренелый пьяница — в новой бутылке. Но допустимы и другие объяснения — он мог выехать из Лондона на это время или был болен. Либо просто выжидал, пока полиция не прекратит поиски. Наконец, он мог пытаться убить снова, но не имел такой возможности. Думаю, если он не будет уверен в том, что сумеет уйти незамеченным, то не станет пытаться убить.
— Это значит, что в настоящее время он, вероятно, бродит по улицам в компании очередной Николе или Чэпман и выжидает случая, когда время и место будут благоприятствовать его замыслам.
— Боюсь, что так.
— Можно ли предположить, что в августе, в промежутке между убийствами Табрам и Николе были совершены аналогичные убийства, о которых мы не знаем? — спрашивает Уоррен. — Тела можно спрятать, а если женщина была одинока, никто не обратил бы внимания на ее исчезновение.
— Я думаю, что Потрошитель нарочно совершает убийства так, чтобы они бросались в глаза. Во всем, что он делает, прослеживается вызов. Я думаю, это доставляет ему удовольствие — ему нравится думать, что он неуязвим, что мы не сможем его поймать. Должен также сказать, что среди населения бродят слухи, будто полиция скрыла информацию о других убийствах, которые якобы имели место.
— Это возмутительно, мы должны пресекать подобные слухи по мере возможности!
Сэр Уоррен вот уже почти три года занимает пост главного комиссара, но, по мнению Эбберлайна, продолжает рассуждать так, словно командует военной частью, занявшей мятежный город.
— Но что их порождает? Были случаи исчезновения женщин?
— Нет, нам об этом ничего неизвестно, сэр, но в подобных ситуациях сплетни зачастую возникают без всяких серьезных причин. Люди в Ист-Энде крайне встревожены и не очень, надо признать, доверяют полиции.
— Да, но вы, Эбберлайн, вы пользуетесь у них хорошей репутацией. Найдите этого сумасшедшего, и я обещаю вам немедленное продвижение по службе!
— Должен сказать, сэр: судя по всему, он не настолько безумен, как мы думаем и как считает Генри Смит. Ему хватает хладнокровия, чтобы совершать свои преступления, оставаясь при этом никем не замеченным. Его жертвы долго прожили на улицах и обладали определенной интуицией. Я имею в виду, сэр, — нужно быть хорошим актером, чтобы усыпить их бдительность, особенно сейчас, когда все вокруг только и говорят о Потрошителе. Тем не менее ему это удается, он выбирает место и жертву, убивает ее и скрывается. Возможно, что в момент убийства им овладевает припадок ярости, но действия перед убийством и после него — совершенно осмысленны и чудовищно хладнокровны!
— Тем хуже для нас, верно? Кстати, откуда взялось это прозвище — Джек-Потрошитель?
— Газеты, сэр.
Уоррен качает сокрушенно головой:
— Джек-Потрошитель… Что за мерзость!!!
— Джек-Потрошитель?! — Джеймс Стивен презрительно морщится. — Кто-то из газетчиков придумал это, и будьте уверены, прозвище теперь прочно пристанет к убийце. Однако что за противоестественный интерес ко всем этим гнусным подробностям у нашей публики? Я не склонен приписывать вину за это журналистам.
— Благодарю вас! — Томпсон отвешивает шутливый поклон. Тем не менее он ни словом не обмолвился о том, что прозвище придумано им лично по поручению Баллинга.
— Нет, в самом деле, газеты лишь предоставляют читателям то, что они желают прочесть. Люди всегда были падки на сенсации подобного рода. Еще недавно они глазели на публичные казни, а сегодня, взгляните, с каким жадным любопытством посетители всматриваются в восковые копии убийц у мадам Тюссо!
— Однако, — подхватывает Дарлинг, — как бы низко ни пал человек, всегда остается порог, который переступить невозможно. Этот убийца не просто чудовище, это исключительное чудовище, джентльмены. Не могу даже представить себе, что за душа у него и есть ли она вообще!
— Но вы, кажется, уверены в том, что преступник человек из низов? — уточняет Сикерт.
На лице писателя отображается недоумение. Он, разумеется, не предполагал ничего иного.
— Я провел немало времени среди этих людей, — продолжает художник, — и не испытываю никаких иллюзий по поводу их нравственного состояния. Однако ходят слухи, что преступник — человек из общества. Джентльмен!
— Если это так, то он превосходный актер! И все же, мне кажется, он не сможет долго вести такую дьявольскую игру и рано или поздно выдаст себя.
— Полагаю, что его должно очень расстраивать скудоумие нашей полиции! — Сикерт рассуждает о Потрошителе с хладнокровием головореза. — Вероятно, он чувствует себя как опытный шахматист, предвкушавший сложнейшую и увлекательную партию, а на втором ходу обнаруживший, что его партнер никогда раньше не играл. Думаю, он сильно разочарован.
— Черт возьми, Уолтер, вы говорите так, словно сочувствуете ему, а не женщинам, которых он убивает. Ах да, я едва не забыл, что вы питаете слабость к мертвым женщинам! Я, признаться, несколько удивлен, что вы подались в художники, а не в палачи! — с явным раздражением замечает Томпсон.
— Это была проститутка. Я не хочу сказать, что можно убивать проституток, но давайте посмотрим правде в лицо: если бы это случилось в другое время, если бы между убийствами прошло больше времени… — Он не заканчивает фразу и грациозно взмахивает рукой.
Томпсон следит за этой рукой, что порхает, словно бабочка, над столом.
— Позвольте мне продолжить! Если бы этим несчастным не перерезали столь виртуозно горло и не вынимали кишки… Если бы, все если бы!
— Полно, Томпсон, успокойтесь, в самом деле! — снова вмешивается Джеймс Стивен. — Ваше гуманное чувство делает вам честь, но сейчас в Ист-Энде дежурят детективы в штатском и добровольцы из Комитета Джорджа Ласка, так что думаю, что если Потрошитель и не прекратит свои делишки навсегда, то, по крайней мере, на какое-то время затаится.
— Вашими бы устами, да мед пить! — отвечает на это Томпсон. — Кстати, один мой знакомый журналист участвует в этих ночных экспедициях. Я думаю, что такие люди заслуживают восхищения!
— А мне так не кажется, — говорит Сикерт, — одни из них просто выполняют свою работу, другими движет желание прославиться. Я, скажем так, невысокого мнения о полиции, но думаю, что если она не добилась результатов, то от дилетантов уж тем более нечего ждать!
— Если только одному из них очень не повезет! — добавляет Джеймс Стивен.
— Господа, — Томпсон окидывает их горящим взором, — я думаю, мы можем попробовать сделать это сами!
— Сделать что? — уточняет Сикерт.
— Все мы не заняты ежедневным трудом, мы молоды и сильны, у нас есть оружие, и у нас есть свободное время. Мы можем попытаться выследить Джека-Потрошителя! Мы заплатим одной из этих женщин, и она послужит приманкой для убийцы!
В комнате воцаряется молчание. Даже Дарлинг откладывает в сторону газету и удивленно смотрит на журналиста. Уолтер Сикерт удрученно качает головой.