— Сделать что? — уточняет Сикерт.
— Все мы не заняты ежедневным трудом, мы молоды и сильны, у нас есть оружие, и у нас есть свободное время. Мы можем попытаться выследить Джека-Потрошителя! Мы заплатим одной из этих женщин, и она послужит приманкой для убийцы!
В комнате воцаряется молчание. Даже Дарлинг откладывает в сторону газету и удивленно смотрит на журналиста. Уолтер Сикерт удрученно качает головой.
— Вы с ума сошли, Томпсон! — бормочет он. — Идите вы к черту, вот что! Я лично устал от Джека-Потрошителя. У вас навязчивая идея, мой друг, вам нужно обратиться к доктору! Или лучше вот что: сходите и снимите на ночь одну из этих потаскушек. Этим вы, возможно, спасете ее от встречи с убийцей. Идите, вам это совершенно не повредит!
Джеймс Стивен в данном случае солидарен с художником:
— Господи, Фрэнсис, вы начитались детективных рассказов. В Лондоне тысячи людей; я не намерен даже секунды потратить на эти бесплодные поиски! Пусть ими занимается полиция. Вам-то что в голову ударило?!
— Просто наш друг очень впечатлителен, — саркастически усмехается Сикерт. — Я помню, как вы собирались ехать в Африку… Вы ведь в Африку собирались, Фрэнсис? Но в последний момент вас что-то удержало! И что же это было?
— Может быть, болезнь матери? — Томпсон становится угрюм.
— А может быть, то, что вы поняли, что в Африке не будет ни пабов, ни театров, ни клубов, ни приятных вечерних бесед. Будет жара, насекомые, лихорадка и люди, которые выглядят совсем не так, как у Киплинга.
— Извините, господа, но я должен удалиться! — Фрэнсис Томпсон встает и, не говоря больше ни слова, покидает собрание. Сикерт не делает ни малейшей попытки его остановить.
— Он ушел из-за вас! — сообщает Джеймс Стивен.
— Да, я догадался, но не чувствую вины.
— Мне иногда кажется, что это чувство вам вообще незнакомо!
— Я считаю, что оно должно быть осмысленно. Нарушать собственное душевное равновесие из-за глупцов — значит уподобляться им самим… А вы никак вздумали читать мне проповеди?!
Стивен улыбается и снова набивает свою трубку.
— Если вы ждете, что и я покину общество из-за вашей грубости, то напрасно.
В это время Фрэнсис Томпсон шагает по улицам Лондона безо всякой цели, щеки его пылают, глаза светятся упрямством, свойственным молодости, и особенно — молодым поэтам. Он уже жалеет о том, что оставил клуб из-за шуток Сикерта, пора бы давно уже привыкнуть к ним. Но сарказм художника не лишил Фрэнсиса Томпсона решимости — отныне Джек-Потрошитель будет занимать все его мысли!
Предупрежден, значит — вооружен, гласит древняя пословица. Я думаю, что никто не воспринял усилия полиции и Комитета Бдительности с большей серьезностью, чем ваш покорный слуга.
Что касается людей на улицах, то их реакция на убийства была различной. Я опрашивал владельцев пабов в самых мрачных переулках. Там, где, знаете, один фонарь на всю улицу — чаще всего перед входом в питейное заведение. Один пожаловался на то, что клиентов стало меньше, другой сообщил, что теперь люди остаются у него подольше и не торопятся на улицу. Я представлялся журналистом из «Стар». Не стоит удивляться, что в мире столько мошенников, — люди чрезвычайно доверчивы. Вы можете выбрать себе профессию, звание, титул. Можете стать кем угодно; все, что вам нужно для этого, — фантазия.
Люди доверяют вам, если на вас полицейская форма, если вы одеты как почтальон, если вы скажете им, что работаете в газете. Неважно, с кем вы имеете дело, — аристократы зачастую более доверчивы, чем простолюдины, так как убеждены, что никто не посмеет покуситься на их безопасность.
Когда вы впервые пытаетесь примерить на себя чужую личину, вас охватывает возбуждение, смешанное с изрядной долей страха (чувство хорошо знакомое начинающему убийце). Вам кажется, что всякий узнает в вас обманщика, что уже первый встречный укажет на вас пальцем, и не пройдет и минуты, как вы будете изобличены, задержаны и доставлены в полицейский участок!
Если бы кто-нибудь в самом деле усомнился во мне тогда, то я не стал бы продолжать опыты с переодеваниями, сочтя их слишком опасными. Но ничего подобного не произошло, и общество принимало мой маскарад на веру. Впрочем, я был достаточно осторожен и старался не появляться в местах, где меня могли разоблачить. К примеру, не стоит появляться возле настоящих полисменов, если на вас форма констебля. Вам могут задать совершенно невинный вопрос, на который вы не сможете ответить и тем самым немедленно зароните подозрение. Кроме того, было бы нетрудно заметить, что я чересчур низок ростом для полисмена.
Впрочем, в тот вечер я предпочел другую маскировку. На моем лице были круглые темные очки с тонкими металлическими дужками — такие обычно носят слепые. Удивительно, как очки меняют лицо!
Я купил их накануне, девушка за прилавком смотрела на меня с искренним сочувствием. Тем, кому приходится ухаживать за слепыми, сочувствуют так же, как самим слепым. А я видел слепых, что были проворнее иного зрячего. Однажды мне довелось прожить целый месяц в компании слепого. У нас была общая комната, узкая, как корабельная каюта, и я хорошо изучил его привычки и приемы. Теперь мне это пригодится.
Итак, я выхожу на улицы, скрытый за очками. Слепцу прощается многое, я, например, могу как бы нечаянно задеть вас своей тростью и остаться совершенно безнаказанным. На слепца не обращают внимания: рядом со мной бесстыдно обнимаются подвыпивший молодчик из числа рыночных рабочих и его подруга. Она тоже изрядно пьяна; я не задерживаюсь возле них и ступаю себе дальше, постукивая тростью по мостовой.
Пока рядом никого нет, я немного сдвигаю очки, чтобы лучше видеть. Мои глаза привычны к темноте. Тьма слоено становится гуще в этих переулках, и кажется, что ее можно черпать ложкой. На перекрестке стоит прохожий, одинокий и печальный, как ворон Тауэра, и, хотя вечер только начался, холодный туман уже спустился на улицы. Иностранцам этот город представляется заполненным вечным смогом. Туман стал таким же символом Лондона, как Тауэр или Биг-Бен. В эти осенние вечера туман протягивает к вам свои бледные щупальца, стоит только выйти на улицу.
Вот идет полисмен; его плащ в измороси, лица в сумерках не различить. А там стучат копыта кэба, доставившего в какой-нибудь притон одного из великосветских гуляк. Здешние обитатели, знаете ли, предпочитают ходить пешком, они бережливы, но это не та бережливость, что числится в добродетелях. Это бережливость пьяницы, который отнесет сэкономленные гроши в кабак, чтобы выпить и забыться.
Они рождаются среди грязи и смрада, потом некоторое время задор юности поддерживает в них желание жить, но время и нужда сокрушают их, и остается только одно это желание — выпить и забыться.
Вот джентльмен ковыляет из кабака, он плохо стоит на ногах, мостовая под ногами кажется ему этим вечером ненадежной. Как и все вокруг! Он уверен, что мир изменился в худшую сторону, теперь везде хозяйничают убийцы и грабители; глаза его тусклы, поскольку вся его жизнь, скорее всего, прошла в суете и бессмысленности. Но как же он боится потерять эту жизнь!!!
В сумерках ему чудится крадущийся по пятам убийца, и он замирает, не в силах сдвинуться с места. Учитывая количество выпитого бедолагой спиртного, неудивительно, если ему привидится сам Люцифер, стучащий копытами по мостовой. Не бойся, глупый краснолицый толстяк, никому не нужны ни жизнь твоя, ни твоя душа. Но берегись карманников, ибо тут их очень много.
Из тумана выходит девушка и присоединяется к пьянице. Они обмениваются несколькими словами, и вот она уже берет его под руку. Не слышу, о чем они говорят, но догадаться нетрудно. Они проходят мимо, а я, пропуская их, отступаю за угол.
Ей лет двадцать пять — двадцать семь, и она не похожа на тех грязных пьяных шлюх, что толкутся по улицам Ист-Энда, распространяя болезни. Бледное лицо, рыжие еедьминские волосы и голодный блеск в голубых глазах — она очень красива. Слишком красива для уличной проститутки. В следующее мгновение я вижу, как она опускает руку в карман мужчины. У нее тонкие ловкие пальцы, я слышу ее смех. Она отвлекает клиента, указывая на что-то вдалеке и, пока бедняга таращится туда, забирает его бумажник. Впрочем, если у человека есть бумажник, то он не так уж и беден.
В этот момент я становлюсь сообщником воровки, ибо не делаю ничего, чтобы остановить ее. Есть что-то завораживающее в преступлении, творящемся на твоих глазах, в то время как ты лишь незаметный свидетель. Но что же заставляет меня молчать, когда на моих глазах совершается преступление?! Нет, это не страх сковал мое горло — что может напугать меня! И не страх разоблачения — в конце концов, притворяться слепцом — не преступление!
В следующее мгновение девушка оставляет своего кавалера и, слоено летучая мышь, растворяется в темноте. Пьяный дурак бредет дальше, оборачивается время от времени, машет рукой, будто отгоняя наваждение. Он до сих пор не заметил пропажи, он просто смешон.
А она пробирается переулками, вытаскивает украденный бумажник, извлекает его содержимое и бросает бумажник в грязь — теперь никто не сможет уличить ее в этой краже.
Никто, кроме меня.
Она едва не закричала, когда я выступил из темноты и схватил ее за руку.
— Пустите меня! — И на лице ее отразился неподдельный ужас.
Сначала она приняла меня за Джека-Потрошителя, это было забавно.
— Хочешь позвать полицию? — осведомился я. — Может быть, мы вместе поищем бумажник, который ты только что выкинула?
— Что вам нужно? — спросила она, боязливо оглядываясь. — Вы из полиции?
Теперь она думает, что я один из детективов, выслеживающих здесь Потрошителя. А еще через минуту, когда я не стал вызывать констебля и оставил ей украденные деньги, девушка решила, что я и сам уличный грабитель.
– Притворяешься слепым? Интересно! — Она примеряет очки, которые я ей протягиваю. Смеется, правда немного нервно.
– Нет, ты не вор, — говорит она. — Может быть, репортер?
– Может быть.
Она посмотрела на меня пристально и сказала, что ее пугают мои глаза, — она видела такие глаза у одного человека, которого потом повесили за убийство…
— Не бойся меня, — сказал я. — Я не причиню тебе вреда. Ты знаешь здесь какое-нибудь уютное местечко?
Девушка успокоилась и, пока мы шагали к пабу, кокетливо поправляла волосы всякий раз, когда мы приближались к фонарям. Со стороны могло показаться, что мы знаем друг друга очень давно.
— Как тебя зовут? — спросил я. — Только не выдумывай себе имя, в этом нет нужды!
Она снова посмотрела в мои глаза и опять поправила волосы.
— Мэри Келли. Но знакомые зовут меня Джинджер!
Ее добыча составила всего шесть шиллингов. Судя по реакции Мэри, она и не рассчитывала на большее. Я сказал ей, чтобы она оставила деньги себе, и заплатил за выпивку. Я нарочно выбрал место в углу, чтобы тень падала мне на лицо, и никто не мог бы меня толком разглядеть. В это время в пабе было не слишком много народа, но Мэри вздрагивала всякий раз, когда колокольчик у входной двери оповещал хозяина о новом посетителе.
Она опасалась, что человек, которого она ограбила, придет сюда. Еще она сказала, что боится своего «дружка». Этот самый «дружок» не был сутенером, как я сначала подумал. Мэри сказала, что его зовут Джозеф и что он ее очень любит.
– Он хороший человек и не знает, чем я занимаюсь. Если он узнает, мне придется несладко. У него тяжелая рука… Хотя я могу постоять за себя, — добавила она.
– Не сомневаюсь, — сказал я.
– Да, но я не могу драться с ним, когда он прав.
Я улыбнулся, странно было слышать такое от уличной воровки. Она сказала, что родилась в Ирландии, в Лимерике, а потом переехала со своей семьей в Уэльс. Что ее отец работает в Карнарвоншире и что у нее шестеро братьев и одна сестра, которых она давно уже не видела.
– А здесь у тебя нет родных? — уточнил я.
– Есть, — она встряхнула волосами. — Питер Фрай, он актер. Я с ним редко вижусь… Вы ведь правда не сдадите меня в полицию?! Я вижу, вы настоящий джентльмен, вы не обидите меня.
Она жалостливо смотрела на меня; я взял ее руку в свою и заверил, что не обижу ее.
— Не бойся! — повторил я. — Не бойся меня!
Мэри смущенно улыбнулась. В тот момент она казалась похожей на ангела, и голос мой предательски задрожал.
– Ты похожа на одну женщину, которую я знал когда-то очень давно… — начал я.
– Но ты же не будешь рассказывать мне о другой женщине?! — вскричала она игриво. — Купи мне еще выпить и скажи, наконец, как тебя зовут?
– Джон, — сказал я. — Меня зовут Джон Беккет. Но ты можешь звать меня просто Джек.
Часть вторая
Глава первая. В поисках Энни
Я сказал ей, что я Джек-Потрошитель, и снял шляпу.
— Я не знаю, что и думать! Мне кажется, эти люди просто не хотят говорить со мной. Их либо подкупили, либо запугали. Я должен непременно выяснить, что случилось!
Эдди замолкает. На его добром лице, похожем на лицо Оскара Уайльда — еще одного знаменитого друга Сикерта, — написано нешуточное волнение. Экскурсия к дому Энни Крук обескуражила принца. Он твердо намеревался провести несколько вечеров в ее обществе, но девушка бесследно и таинственно исчезла из дома. Все, что он смог выяснить у ее приемных родителей, это то, что она уехала из Лондона.
— Эдди… — Сикерт испускает сочувственный вздох, который должен означать, что все закончилось так, как и должно было закончиться.
— Нет-нет, джентльмены, — Его Высочество по-женски беспомощно всплескивает руками. — Она не могла бросить меня, для этого не было никаких причин.
— Да, если не считать того, что вы — принц, а она — бедная католичка! — Сикерт безжалостен, но принц все равно его не слушает.
— Мне кажется, с ней могло произойти что-то ужасное, — повторяет он в отчаянии. — Может быть, на нее напал этот безумный маньяк?!
— Тогда бы об этом непременно написали в газетах! — возражает художник. — Вы же знаете, Джек-Потрошитель стал у них любимым героем! О чем теперь жаждет прочесть добропорядочный лондонец за чашкой чая? О результатах скачек, о событиях в колониях или жизни королевского двора? Нет, он жаждет новостей о Джеке-Потрошителе. Убил ли тот еще кого-нибудь, а если нет, то интересно, как же далеко продвинулась полиция в том, что она называет «расследованием»?! Кажется, ни одно произведение искусства не привлекало такого внимания публики, как эти убийства.
— Вы жестокий человек, — Эдди хмурится. — Вам все это кажется забавным!
— Да, вы правы, я, пожалуй, был бестактен. Однако если вернуться к вашей маленькой католичке, то у меня возникла одна идея. Возможно, она покажется вам странной… Даже, наверное, бредовой!
Он замолкает.
— Говорите, говорите! — принц взволнованно смотрит на него, как на своего спасителя.
— Вы слышали о Роберте Джеймсе Лизе? — Сикерт выжидает некоторое время и, не дождавшись ответа, продолжает — Странно, ибо я знаю, что он не раз оказывал услуги представителям двора — неофициально, разумеется. Это спиритуалист, ясновидец, один из тех людей, которых в Средние века сжигали на кострах. Он способен входить в транс, в состоянии которого, как он утверждает, может прозревать будущее и даже отыскать человека, находящегося на другом краю Земли. Я не знаю, как он это делает, но некоторые опыты, которые он ставил в моем присутствии — а вы знаете мой критический склад ума, — заставили меня думать, что этот джентльмен действительно обладает какими-то способностями, которые не в состоянии объяснить современная наука.
— И вы предлагаете обратиться к этому шарлатану, чтобы выяснить судьбу девушки? — уточняет Джеймс Стивен.
— Именно, — Уолтер Сикерт недовольно кривит губы. — Как я только что упомянул, я присутствовал при испытании его способностей, хотя в тот момент не думал, что придется прибегнуть к его помощи. Полагаю, Эдди вознаградит этого человека за беспокойство.
— О да, конечно, — горячо начинает принц, но тут же осекается и продолжает уже не так решительно: — Однако я не уверен… Это могут скверно истолковать!
— Бог мой, — не может не съязвить Уолтер Сикерт, — по сравнению с вашими похождениями, Эдди, это, пожалуй, самое безобидное. Кроме того, никто ничего не узнает. Роберт Лиз — джентльмен, и, если мы возьмем с него слово молчать, он его не нарушит. Полагаю, в преданности присутствующих вы не сомневаетесь.
Эдди застенчиво улыбается, Сикерт тем временем продолжает, обращаясь к присутствующему здесь же писателю:
— Что вы думаете, старина, если мы пригласим этого Мерлина в ваш угрюмый замок, овеянный дыханием времени? Там подходящая атмосфера для заклинаний!
Гарольд Дарлинг согласно кивает. Принц смущенно смотрит на него.
— Неужели вы полагаете, — спрашивает Сикерт, — что наш верный товарищ Дарлинг способен предать это дело огласке? Конечно, он американец, но он наш друг и, кроме того, в его жилах течет английская кровь!
Стивен качает головой — насмешка в голосе Сикерта слишком очевидна. Художник тем временем уже набрасывает письмо Роберту Лизу, в котором напоминает об их случайном знакомстве и приглашает спиритуалиста на вечер в доме Гарольда Дарлинга. Лиз наверняка не задержится с ответом. Убедить спиритуалиста нетрудно. Во-первых, независимо от результатов его труды будут хорошо оплачены. Во-вторых, Роберт Лиз никогда не упускает возможности продемонстрировать свои способности. Год тому назад спиритизму был нанесен весьма чувствительный удар, когда одна из прославленных медиумов призналась в обмане. Так что для Лиза и его коллег теперь дело чести — восстановить свою репутацию. Сикерт сам берется привезти его в усадьбу, а Джеймс Стивен составляет ему компанию.