— Стасов, — с досадой произнесла Настя, — ты, конечно, мой шеф, но ты, по-моему, совсем тупой. Вот смотри: сегодня двадцать третье апреля, мне нужно еще два-три дня, чтобы закончить дело и написать отчет, получается двадцать шестое. Потом встреча с Евтеевой — двадцать седьмое. Получается, я смогу выехать в Южноморск не раньше двадцать восьмого. Ну?
— Что — ну? И отлично, и поезжай двадцать восьмого.
— А праздники? Сначала майские — три дня выходных, потом День Победы — тоже три дня. Многие устраивают себе каникулы с первого до одиннадцатого мая. Все разъедутся по друзьям и родственникам, по заграницам или в дома отдыха и пансионаты. И кого я там найду в это время? Какой смысл ехать именно сейчас?
— Каменская, — голос Стасова стал строгим, — я тебе уже сказал: заказчица нервничает и хочет, чтобы работа началась немедленно.
— Так ты ей объясни…
— Я не буду ничего ей объяснять. Она так хочет, значит, так и будет. Она платит деньги за работу, и мы эту работу должны делать, а не выходные с праздниками считать. В конце концов, не все же разъедутся, кто-то и останется в городе, и тебе будет чем заняться. А остальных найдешь и опросишь после одиннадцатого, когда все вернутся. Да не кисни ты, Настасья, — он улыбнулся, — я ведь знаю, о чем ты думаешь: о том, что, если в праздники работы будет мало, тебе придется торчать в этом Южноморске впустую. Угадал?
— Угадал, — кивнула она.
— Выбрось из головы. Я уже сказал: отдыхай, расслабляйся и ни о чем не думай. Считай, что это мой тебе подарок… У тебя же юбилей в этом году, верно? Где-то в середине июня?
Это было правдой, в середине июня Насте Каменской исполнится пятьдесят лет. Цифры пугали и казались пузатыми и отталкивающими.
— Ну вот, — заключил Стасов, — будем считать, что мы договорились. И мне голову над подарком к твоему дню рождения не ломать.
Да, про день рождения это он вовремя вспомнил. Тем более юбилей, будь он неладен. Ведь надо будет как-то праздновать, гостей собирать. Думать над этим Насте Каменской не хотелось, в конце концов, впереди еще полтора месяца. А вот пятнадцать лет со дня свадьбы — это уже совсем скоро, 13 мая. В этот день в 1995 году поженились не только они с Алексеем, но и Настин сводный брат Александр со своей Дашенькой, которая была к тому моменту уже на сносях. И отмечать праздник договорились вместе, только проблема в том, что крутой бизнесмен Александр Каменский постоянно в разъездах, деловых встречах и переговорах, и о том, что 13 мая его не будет в Москве, известно уже сейчас, а когда они смогут наконец все вместе собраться — это большой вопрос. Неужели придется уезжать в Южноморск, торчать там неизвестно сколько времени и памятную дату провести в разлуке с мужем? «Это будет неправильно», — решила Настя и осторожно спросила Стасова, можно ли ей взять с собой в поездку Чистякова. А что? Он ведь приезжал к ней в Томилин, когда она разбиралась там с делом об убийствах пенсионерок, и они провели чудесные несколько дней. Почему бы не повторить опыт? Правда, здесь речь пойдет как минимум о двух неделях, но, с другой стороны, какая Стасову разница? Командировочные он выдаст все равно только на нее, Настю, а Лешка будет жить и питаться за счет их семейного бюджета. Когда они в последний раз были вместе на юге? Она даже припомнить не может. Лет, наверное, двадцать назад.
— Да ради бога, — широко улыбнулся Стасов в ответ на ее просьбу. — Конечно, поезжайте вместе, устроите себе романтические каникулы, отметите дату. А проставляться когда будете?
— Как только Саня с датой определится. Думаю, ближе к концу мая.
— Тогда считай, что я тебе делаю подарок сразу к двум праздникам. Терпеть не могу морочиться с подарками, никогда не знаю, что купить, — сказал Стасов довольным голосом. — Записывай телефон заказчицы, договаривайся с ней о встрече — и вперед. Только текущее дело не забудь закончить.
— Все-таки ты злой, — констатировала Настя.
* * *Пятница, конец рабочей недели, конец рабочего дня, и Максим Витальевич Крамарев, председатель совета директоров фармацевтического концерна, собрался ехать домой. Он посмотрел в ежедневник и увидел запись еще об одном вопросе, который надо было бы прояснить. Вопрос этот пришел ему в голову еще ранним утром, но в суете он о нем подзабыл. Максим Витальевич нажал кнопку селектора и велел секретарю пригласить к нему Елену Абросимову. Он ни минуты не сомневался, что Елена еще не уехала домой: в концерне не принято было ведущим сотрудникам уходить с работы раньше руководителя.
Елена появилась в его кабинете минут через десять.
— Я слышал, вы кого-то поселили у моей садовницы, — строго начал Крамарев. — Вы давно знаете этого человека? И вообще, кто он, откуда взялся?
— Это очень славная женщина, приезжая. Я не думала, что вы против, — несколько растерялась Абросимова. — Мы часто направляем людей к Нине Сергеевне, она с удовольствием берет жильцов, это обычная практика. Что-то не так, Максим Витальевич? Что-то случилось?
— Пока ничего, — буркнул он. — Но как вы можете быть уверены, что эта баба — не подсадная утка Разуваева? Что вы вообще о ней знаете?
— Я уверяю вас, Максим Витальевич, Валентина не имеет никакого отношения к вашей избирательной кампании. Голову даю на отсечение. Это было совершенно случайное знакомство в поезде, и инициатором знакомства была именно я, а вовсе не она.
— Ну ладно, смотрите там… А то поселится какая-нибудь гнида, вотрется в доверие к Нине, потом в дом пролезет, с моей женой познакомится, начнет вынюхивать. Этого мне только не хватало!
— Я вас уверяю, — снова повторила Елена Абросимова уже более уверенным тоном, — в данном случае ничего подобного не случится.
— Ладно, идите, — Крамарев махнул рукой. — Там в приемной кто-нибудь есть?
— Одновременно со мной пришел ваш помощник. Наверное, ждет, когда я выйду.
— Скажите ему, пусть заходит.
Помощник Крамарева вошел с деловым видом и сразу положил на стол пачку агитационных материалов Разуваева, конкурента Максима по избирательной кампании в Мосгордуму. Крамарев пробежал глазами несколько листков и поморщился. Один из основных пунктов предвыборной программы Разуваева — предложения по усилению ответственности за насилие в семье против детей, за педофилию, детскую порнографию и так далее. Усиление мер профилактики, усиление роли органов опеки и попечительства, господдержка детских домов и интернатов, одним словом, борьба за здоровое полноценное детство и за новое поколение.
— Ну-ну, — хмыкнул Крамарев, — скоро мы посмотрим, какой ты борец за счастливое детство.
Все основные дела были сделаны, можно и домой ехать.
Глава 3
Слезы застилали глаза, и Ольга плохо видела дорогу. Пришлось снизить скорость, но останавливаться она не стала, даже и сама не знала почему. Продолжала ехать, давиться рыданиями и в который уже раз за последние месяцы недоуменно размышлять о том, что же случилось. И в самом деле, что? Что произошло? Почему? И кто в этом виноват? Неужели она? Но ведь она не сделала ничего плохого, ничего предосудительного, и Славомир ни слова упрека ей не сказал, напротив, продолжает ей звонить, справляется о настроении, о самочувствии, о работе, утешает, если она признается, что грустит, находит какие-то ласковые и убедительные слова, и в такие моменты ей снова начинает казаться, что все будет хорошо, обязательно будет, уже завтра. Но наступает завтра, она приезжает в дом Крамаревых заниматься с их дочкой арабским языком, и снова ничего не происходит, хотя ей, Ольге, каждый раз кажется, что уж сегодня-то непременно все случится, они встретятся, объяснятся и их отношения будут продолжаться.
Вот и сегодня она вышла после урока и остановилась поболтать с садовницей Ниной Сергеевной, как делала уже много раз за последнее время. Стояла посреди участка и разговаривала с Ниной о девочке Крамаревых и о проблемах педагогики и воспитания детей, а сама каждой клеточкой мозга и всего тела ощущала стоящий справа гостевой домик, где поселился Славомир, и ей казалось, что она даже слышит его шаги по кабинету, улавливает тепло его дыхания. Она вела эти долгие и совершенно ей ненужные беседы с Ниной Сергеевной и ждала: а вдруг он выйдет! Выйдет, подойдет к ним, приветливо поздоровается, заговорит, и можно будет продолжить разговор с ним, отойдя от Нины, и, может быть, выйти, как бы между прочим, вместе за территорию и отправиться на прогулку в лес. И все разъяснится.
Но сколько она ни стояла с садовницей, Славомир из домика не выходил. Однако Ольга не оставляла надежды. И сегодня дождалась.
Пока они с Ниной Сергеевной болтали, он вышел из гостевого домика, кивнул издалека им обеим в знак приветствия и в сопровождении двух охранников вышел за территорию. А ведь мог бы подойти и обменяться с ними несколькими словами, ну хотя бы просто из вежливости. Но он не подошел. Ольга, правда, еще надеялась, что Славомир пойдет гулять вдоль ведущей к трассе дороги, по которой она поедет, и у нее будет возможность притормозить, заговорить с ним и, возможно, погулять по лесу.
Нет, видно, Славомир теперь ходит гулять куда-то в другую сторону или в глубь леса, ведь там множество прогулочных троп. Неужели он действительно избегает ее? Что же все-таки случилось?
Ольга Константиновна в свои тридцать восемь лет имела за плечами одно замужество, но такое давнее и непродолжительное, что и вспоминать не о чем. Была она сухощавой брюнеткой с короткой, под мальчика, стрижкой, в очках и с крупным носом, насчет собственной внешности никаких иллюзий не питала и вполне объективно оценивала свое единственное, на ее взгляд, достоинство — длинные красивые ноги. Но даже их она давно уже перестала подчеркивать ладно сидящими брючками или короткими юбками.
Зарплата в институте иностранных языков у нее была не так чтобы высокая, и за работу у крупного предпринимателя Максима Крамарева Ольга ухватилась с радостью. Девочка, дочка Крамаревых, ей нравилась, она была спокойной, дисциплинированной и толковой, в школе изучала немецкий и английский, но Максим Витальевич смотрел вперед и считал, что знание арабского языка очень поможет девочке при поступлении в МГИМО и в будущей карьере. Ольга занималась с ней уже год, когда в доме Крамаревых появился Славомир Ильич Гашин, ученый-химик, заканчивающий разработку нового препарата, который собирался производить фармакологический концерн Крамарева. Ольга влюбилась в него сразу же, с первой минуты, но, по обыкновению, была уверена в том, что он ее даже не заметил, и как же она обрадовалась, когда уже во время второй встречи с Гашиным выяснилось, что он не прочь поболтать с преподавательницей арабского языка и даже провести с ней пару часов в лесу, на свежем воздухе. Ухаживать за ней он начал в тот же день, говорил комплименты, смотрел тепло и ласково, то и дело, будто невзначай, касался ее руки, и от момента знакомства до настоящей близости прошло всего-то несколько дней. Гашин тогда, лукаво улыбаясь, спросил, в каком районе Москвы она живет, посетовал на то, что совсем не знает эту часть города, и как-то само собой вышло, что она пригласила его поехать вместе на ее машине. Он с готовностью принял предложение, но дал понять, что рассчитывает на чашку кофе у нее в квартире, где они и оказались после того, как Ольга довезла его до своего района и прокатила по двум-трем улицам. Никаких охранников рядом с ним тогда еще и в помине не было.
Она долго не могла поверить в то, что это происходит на самом деле. Гашин, такой невозможно красивый, такой потрясающе образованный, такой умный, — и она, скромная преподавательница не первой молодости и сомнительной внешности. Правда, сам Славомир тоже был немолод, вокруг пятидесяти (отчего-то Ольга стеснялась спросить, сколько ему лет, но отчетливо видела, что он старше ее), но как же он хорош! Черные в прошлом волосы, обильно разбавленные сединой, и сегодня оставались густыми, гладкими и блестящими и лежали волосок к волоску, а гладко выбритое овальное смуглое лицо с темно-карими глазами, оттененными длинными черными ресницами, казалось произведением искусства. Ростом он был намного выше невысокой Ольги и в ее глазах выглядел почти божеством, невероятным и недосягаемым. Что он в ней нашел? За что судьба послала ей, недостойной, такой подарок? И что самое удивительное, в поведении Славомира Гашина не было и намека на то, что он считает их отношения каким-то мезальянсом, он был добрым и внимательным, не допускал никакого высокомерия или пренебрежения к ней. Правда, он был очень закрытым, ни слова не рассказывал ни о себе, ни о своей семье, ни о своей работе, но так, наверное, и должен вести себя ученый, за чьи разработки платятся такие огромные деньги. Единственное, что он довел до ее сведения, это то, что раньше он много лет работал на оборонную промышленность и занимался секретными исследованиями, а в ходе конверсии его лаборатория перешла на разработку лекарственных препаратов для общего употребления.
Их отношения сразу начались с высокой ноты, которая звучала как одно длинное «фермато», не усиливаясь, но и не ослабевая. И вдруг… Вдруг он перестал ездить вместе с ней в город и оставаться у нее ночевать, более того, он перестал разговаривать с ней, встречаясь в доме Крамарева или на территории его огромного участка, кивал, коротко здоровался и проходил мимо. И появились двое охранников, которые следовали за Славомиром по пятам, куда бы он ни направлялся. Первое, что пришло в голову Ольге: он ее бросил. Надоела она ему. Но этого и следовало ожидать, ведь кто она такая, чтобы Гашин долго увлекался ею? Однако он продолжал ей звонить. И быть ласковым и внимательным. Но только по телефону. Несколько раз она пыталась спросить Славомира, что происходит и не обидела ли она его чем-нибудь, но в ответ каждый раз слышала одно и то же: наберись терпения, это временно, работа вошла в решающую стадию, я должен быть максимально собранным и осторожным, мне нужно много работать. То есть он ее не гнал и не отталкивал, но и не приближал к себе. Ну, насчет завершающей стадии секретной работы, о промышленном шпионаже и мерах безопасности Ольга какое-никакое представление имела, поэтому отнеслась к его словам с пониманием, но ведь он ходит гулять, то есть делает перерывы в работе, так почему же…
Она так надеялась, каждый раз входя на территорию дома Крамаревых, надеялась, ведя урок, надеялась, поджидая его после урока в обществе Нины Сергеевны. И сегодня ее надежды рухнули окончательно.
* * *— Леш, а у тебя будут длинные праздники или два раза по три дня?
Чистяков недоуменно посмотрел на жену, продолжая тасовать колоду карт — он после завтрака этим теплым субботним утром раскладывал пасьянс.
— Длинные, нас всех распустят на каникулы, а что? У тебя есть идеи?
— Есть, — кивнула Настя, — я их озвучу, только ты сразу меня не убивай, ладно?
— Ладно, убью потом. Излагай.
— Леш, меня посылают в командировку.
— Далеко?
— В Южноморск.
— Так это же здорово! — обрадовался Чистяков. — Ты сто лет на море не была. Погуляешь, позагораешь, поплаваешь. Я по телевизору прогноз погоды слышал, там уже совсем тепло. Отлично!
— Леша, куда я поплаваю? — вздохнула она. — Возьми себя в руки. Еще только конец апреля, в море небось не войдешь, вода градусов четырнадцать-шестнадцать.
— Ты права, — погрустнел он. — Но все равно, подышишь морским воздухом, это полезно.
Настя набрала в легкие побольше воздуха и выпалила:
— А поехали вместе, а? Стасов разрешил, я у него спрашивала.
Чистяков перестал раскладывать карты на столе и покрутил пальцем у виска.
— И что я буду там делать? Ты будешь работать, а я? Тебе мешать? Асенька, я тебе совершенно не нужен.
— Нет, нужен, — заупрямилась она, — нужен. Ты вспомни, как было хорошо, когда ты приехал ко мне в Томилин. Мы с тобой гуляли, ходили в кафе, много разговаривали. Да даже просто смотреть телевизор вдвоем, когда мы не у себя дома, а в другом городе, — и то совершенно иные ощущения. Ну ты вспомни! А там все-таки море, и хотя купаться в нем еще нельзя, но наверняка же есть набережная, по которой так приятно прогуливаться или пить кофе в кафешках, есть мороженое. Ну, Леш!
— Это я понял, — задумчиво проговорил Алексей. — Перспектива действительно приятная. Но ты же едешь работать, а не прогуливаться по набережной. Кстати, что ты собираешься там делать? Опять страшного маньяка ловить? Тогда я не согласен. И сам не поеду, и тебя не пущу.
— Да что ты, какие маньяки! Там убили старого доктора, вероятнее всего, попытка ограбления квартиры, но есть версии, что имели место личные мотивы или борьба за наследство. Надо просто пособирать сведения о жизни этого доктора, о его характере, об имуществе, о друзьях и врагах. Ничего опасного, ей-богу!
— Ну и надо было ради этого уходить с Петровки? — проворчал Чистяков. — Все то же самое, только за большие деньги.
— Вот именно, — поддакнула Настя. — Ну так что, едем?
— И когда ехать?
— Знаешь, Стасов настаивает, чтобы мы выезжали как можно скорее, вроде бы так хочет заказчик. Но у меня еще текущее дело не закончено. В общем, я тут поприкидывала, получается, что мы можем ехать числа первого-второго мая. Все равно это выходные дни, включая и третье число, а с четвертого начну работать. Думаю, недели за две управлюсь, так что смогу вернуться ориентировочно числа шестнадцатого. Так как?
Алексей внимательно осмотрел разложенный пасьянс, сделал вывод о том, что он совершенно точно не сойдется, и смешал карты.
— Едем, — решительно сказал он. — Но при одном условии.
— При каком? — насторожилась Настя.
— Мы покупаем тебе солнечные очки со стразами и шляпу, и ты их будешь там носить.
— Зачем? — испугалась она. — Что ты выдумал? Какие очки со стразами?
— Обыкновенные, желательно дорогие. Ты теперь девушка состоятельная, можешь себе позволить такую покупку. Ты едешь на море, на котором не была много лет, и я хочу, чтобы ты выглядела настоящей курортницей, красивой, богатой и беззаботной, как в западном кино. Кстати, а в чем ты собираешься ехать? Тебе есть что надеть?