Балы, маскарады Музыкального собрания, действительно, гремели — «в начале царствования Императора Александра I, — читаем мы такие строчки[281], — в доме Коссиковского находилось Музыкальное собрание, род клуба, в коем были членами все знатнейшее сословие Дворянства. Блестящие балы, посещаемые Августейшею Императорскою Фамилиею, служили средоточием удовольствий лучшего общества и разливали веселость на всю столицу».
Когда Музыкальное общество выехало из дома «с колоннами», дома Чичерина — Куракина — Коссиковского, на его месте водворилось Танцевальное собрание, впоследствии переменившее название на «Благородное собрание». Это танцевальное собрание устраивало между прочим и маскарады, между ними заслуживал внимания маскарад 30 ноября 1817 года[282] в пользу инвалидов. Афиша или извещение о маскараде была составлена очень подробно и заключала в себе небезынтересные для нашего времени подробности. Прежде всего «для маскарада сего присоединяются все комнаты бывшего музеума, предоставленные на сей раз хозяином дома первостатейным купцом Андреем Ивановичем Коссиковским, по уважению благонамеренного сего предприятия без всякой платы, а потому приезд в маскарад назначается к 2-м подъездам, к обыкновенному в собрание с Невского проспекта и к бывшему музеуму с большой Морской». Таким образом, первостатейный купец А. И. Коссиковский вложил свою лепту в пользу инвалидов. Устроители маскарада хотели привлечь как можно более посетителей, поэтому плата была назначена сравнительно небольшая — 5 рублей с персоны и, кроме того, были введены две льготы: первая из них покажется нам немного странною — «гостям не воспрещается на сей раз вход в сапогах». Не надо забывать, что в то время посетители балов должны были быть в башмаках и длинных чулках — разрешением входа в сапогах безусловно увеличивался контингент тех, которые могли пойти на этот маскарад. — Вторая льгота касалась маскарадных костюмов, а именно: «предоставляется на волю каждого маскироваться, кто как заблагорассудит, с соблюдением однакож в костюмах и нарядах должной благопристойности, в шубах, шинелях, сертуках и шлафроках и прочем сему подобном никто впущен не будет». — Первое время на петербургских маскарадах был допускаем только один костюм — домино, и об этом публика извещалась; на маскараде же в пользу инвалидов было разрешено вообще маскарадное платье.
Самый маскарад должен был пройти следующим образом:
«Маскарад начнется в 9 часов вечера и продолжится до 5 часов утра, а в 12 часов по сделанному сигналу известятся о начале бала в большой музыкальной зале, почему желающие заниматься танцами снимают маски (таким образом танцовать в масках не разрешалось), не имеющие расположения к танцам и замаскированные, дабы не стеснять танцующих, выходят из сей залы за колонны и проводят время в прочих покоях, где пожелают. Танцующие длинный польский могут из сей залы проходить чрез все комнаты собрания и бывший музеум и оттуда обратно, для чего в разных местах будет поставлена музыка»: В заключение афиша указывала, что, кроме платы за вход, «с благодарностью принимались пожертвования». Устроители собрания высказывали уверенность, что «старшины сего собрания употребят всевозможное старание, дабы г.г. члены посетители имели полное и беспрепятственное в сем увеселении удовольствие, надеясь, что и они с своей стороны соблюдением порядка и приличия равномерно к сему содействовать будут».
Мы так подробно остановились на этом маскараде главным образом потому, что им было положено начало ежегодных представлений и развлечений в пользу инвалидов, и в этом маскараде должна была проявиться общественная инициатива, — и не забудем, что в тот же год (1817 г.) директор военной полиции де Санглен писал: «Здесь учредились, учреждаются и впредь учреждаться будут общества под видами патриотическими... Я готов согласиться, что мнение антрепренеров может быть хорошо, как и их побуждения: но должно ли в монархических правлениях то позволять — это другой вопрос. В республиках это необходимо; по в монархическом правлении все противно сему. Здесь Государь есть Отечество. Они — нераздельны, от Него (соблюдаем орфографию того времени) нисходит все и в Нем, как в единице, все и соединяется. Счастие и несчастие ниспадает из рук Его, как из урны провидения. Инвалидов кормить есть дело Его. Он — Отечество и никто из частных людей в сие дело вмешиваться бы не долженствовал»[283].
Как видим, директор военной полиции полагал, что частная благотворительность, частная инициатива возможна лишь в республике, в монархическом государстве она неуместна, так как подрывает самый принцип монархизма, и, вспомнив эти взгляды военной полиции, мы должны на устройство маскарада посмотреть совсем с иной точки зрения, чем в настоящее время, — устройство маскарада, очевидно, было большим, требующим многих забот делом».
В 1851 — 1853 годах появилась снова попытка эксплоатировать для музыкальных целей рассматриваемое нами помещение. «Всем известный здесь фортепианный фабрикант Лихтенталь— читаем мы такие строчки в 1851 году[284], — нанял для своего магазина великолепное помещение в доме Коссиковского, в котором был клуб или малое мещанское общество, возобновил эти прекрасные комнаты, устроил в них свои магазин, а залу оставил для концертов. В зале могут помещаться более 600 особ, эту залу Лихтенталь намерен отдавать для концертов только известным у нас артистам, одобряемым высшим обществом». Но несмотря на усиленную рекламу, которая делалась о зале Лихтенталя, несмотря на то, что Лихтенталем приглашались, действительно, выдающиеся артисты — публика плохо посещала концерты Лихтенталя. Эта неудача объяснялась тем обстоятельством, что в этом доме долгое время был знаменитый бюргер-клуб или мещанское общество, и представители нашего beau-mond'a считали ниже своего достоинства ходить в эту залу. Но крайней мере так объяснял неудачу затеи Лихтенталя Булгарин. Указав, что во времена Александра I здесь были «блистательные концерты Музыкального общества (о них мы говорили выше), на которые собиралось все высшее общество столицы», Булгарин писал дальше[285]: «Не знаю, какими судьбами в этих самых комнатах помещался малый бюргер-клуб, но с тех пор, кажется, забыли, что зала построена именно для музыки и имеет большие акустические достоинства. А. Лихтенталь, переехав в эти комнаты, посвятил залу для концертов. Он совершенно возобновил не только залу, но даже и лестницу, и теперь это едва ли не лучшее концертное место. Конечно, несколько тысяч не войдут в залу, но 300 человек удобно в ней могут поместиться. У Лихтенталя давали концерты знаменитый Серве, Лист, Мауер, Рубинштейн, и после этого, кажется, не стыдно ни одному артисту играть в зале Лихтенталя. Малейшие признаки бывшего здесь клуба исчезли»...
Но повторяем, попытка Лихтенталя потерпела фиаско.
«Цыгане будут петь в центре г. Петербурга у Полицейского моста, в зале танцовального общества, в доме Коссиковского с 5 до 7 часов вечера» — такой анонс появился в «Северной Пчеле» в конце 30-ых годов, и с этого времени вплоть до конца царствования императора Николая I, вплоть до печальных дней севастопольской эпопеи, цыгане стали необходимой принадлежностью петербургских развлечений. Первые годы они приезжали из Москвы на масленице: «На-днях прибыл сюда из Москвы хор цыган Ивана Васильева, с певицами Грушею и Любашею. Извещая о том всех любителей этого рода увеселений, сожалеем, что нам остается едва одна неделя для наслаждения этим оригинальным полудиким и народным пением»[286]. Но приехав к масленице, цыгане гостили обыкновенно весь пост. Давали они свои концерты во всех имевшихся в то время залах — в описываемом нами доме Коссиковского, в зале дома Энгельгардта (напротив Казанского собора, бывший дом учетного банка), дом Татищева (у Симеоновского моста), в доме графа Орлова (бывший дом департамента уделов на Литейном). Время концертов назначалось таким образом, что «к началу спектакля, т.-е. к 7 часам вечера, концерт будет кончен»[287]. Плата за вход бралась 11/2 рубля и 1 р. серебром. Осталось очень характерное описание пения цыган: «Вошел хор цыган. Женщины сели полукругом, мужчины стали позади стульев, а в средине полукруга стал хоревод (курсив наш, «Северная Пчела» хотела ввести русское слово вместо иностранного — «регент») Илья Осипыч! Запели сперва заунывную песнь. Соловьиный голосок прославленной покойным Пушкиным Тани разнесся по зале и зашевелил сердца слушателей, потом пошли разные песни: заунывные и плясовые, и каждый раз раздавались громкие рукоплескания и восклицания «браво, брависиммо»; несколько песень слушатели заставили повторить. Можно смело сказать, что все присутствовавшие приведены были в восторг».[288] Другой отзыв в том же духе: «Все были чрезвычайно довольны плясками и пением цыганского хора. Илья, хоревод, был бесподобен... Знаменитый Илья весь пламя, молния, а не человек. Он запевает, аккомпанирует на гитаре, бьет такт ногами, приплясывает, дрожит, восклицает, воспламеняет, жжет словами и припевами. В нем демон, в нем беснующаяся мелодия. Смотря на него и слушая его, вы чувствуете, что все нервы в вас трепещут, а в сердце кипит что-то невыразимое»[289].
Успеху цыган содействовала и знаменитая Тальони, которая в этот год танцовала на петербургской сцене. «При входе в залу к цыганам, Тальони была встречена хором музыкантов, игравших качучу. Потом пошли пляски и песни цыган. Г-н и г-жа Тальони в восторге от виденного и слышанного ими! Никогда не воображали они, чтобы в этом неученом хоре было столько души, огня, изящества. Добрый Тальони сказал нам, — писала «Северная Пчела»[290], — в полной откровенности: «Если бы я имел когда-либо 20 таких огненных душ в кордебалете, то сделал бы чудные вещи!» Рецензенты того времени, видя увлечение публики таким полудиким пением, старались найти смягчающие обстоятельства и писали такие рацеи[291]: «Иногда весьма приятно из роскошной, богато убранной гостиной, освещенной тысячами огней, блистающей дамскими нарядами, вдруг перенестись в темную рощу и сквозь ветви дерев взглянуть на луну, на звездное небо, словом на природу. Так точно, после нежного, смягчающего душу италианского пения приятно вспомнить русский удалый или заунывной напев, нашу народную мелодию, перенестись в русскую природу». .
В доме Коссиковского нашло приют и одно из немногочисленных у нас спортивных обществ. В 1806—1807 годах в Петербурге возникло особое общество, которое звалось сперва «стрелецкое общество»[292], а потом «общество любителей стрельбы»[293]. В числе учредителей этого общества был сенатор и кавалер Теплов с товарищами. Окончило свое существование это общество довольно плачевно — в 1811 году продавались[294] «с аукционного торгу мебели, оставшиеся за упразднением собрания любителей стрельбы». — Чисто спортивным это общество назвать нельзя, скорее это был своего рода клуб, причем члены этого клуба отчасти занимались и спортом — стрельбою, фехтованием, но главной своей целью считали устройство балов.
«Г.г. члены собрания любителей стрельбы извещаются, что 11 декабря будет бал в маскарадных костюмах с 3 оркестрами и хором. Под названием оного маскарадного бала полагается, что не позволено будет приезжать на оной в масках, для того посетители благоволят приезжать в доминах или венецианках, но без масок, что же касается дам, дирекция просит их быть в обыкновенных маскарадных платьях и также без масок»[295]; как видим, в начале XIX века маскарад мог быть без масок. Затем члены общества, очевидно, могли пользоваться столом в обществе; по крайней мере мы читаем такое несколько курьезное, наивное с нашей точки зрения извещение[296]: «Г.г. членам общества любителей стрельбы сим извещается, что эконом, который все лето находился на даче, теперь перебрался в город, где каждый день дает обеденный стол. Присем также извещаются, что в субботу 2 октября будет дан обеденный стол с музыкою».
Мы не нашли устава этого общества, но из одного печатного извещения можно восстановить хотя некоторые правила этого общества[297]—«дирекция собрания любителей стрельбы, желая содействовать выгодам общества, предложила 17 минувшего сентября на баллотировку бывшим в собрании в довольном числе г.г. членам, что она находит удобнее и полезнее возобновлять билеты вместо маия в ноябре месяце каждого года, которое предложение и было большинством белых шаров принято, почему, поставляя долгом уведомить о сем всех членов, дирекция просит тех, которые по прежнему учреждению уже по 1 мая 1809 года билеты свои возобновили, возвратить их в контору, где по заплате 25 рублей дадутся новые по ноябрь 1809 года. Тех же из господ членов, которых билетам 1 ноября сего года срок минет, просит дирекция для возобновления явиться в контору не позже 20 ноября, ибо после того неявившиеся должны будут, если пожелают оставаться в обществе, в новь быть баллотированы. Возобновление билетов на полгода, как несовместное хозяйственному учреждению собрания впредь существовать не может, исключая только г.г. военно-служащих, которым не возбранено записываться и возобновлять билеты на полгода».
Из этого мы видим, что выбор членов общества производился баллотировкою, что членский взнос равнялся 50 рублям и год общества начинался 1 ноября. Далее, военные пользовались льготою: они имели право взносить свой членский взнос в рассрочку, по полугодиям. Наконец отметим, что «для дам, не принадлежащих к фамилиям господ членов», раздавались именные билеты[298]. Но какие занятия спортом были у этого общества? Уже самое название общества показывает, что на первом плане должна быть стрельба в цель и действительно; «г.г. члены собрания любителей стрельбы почтительно извещаются, что завтра в субботу 24 сентября, в 6 часов пополудни начнется в доме общества стрельба в цель» или другое извещение, до известной степени аналогичное вышеприведенному: «г.г. члены извещаются, что стреляние в цель из пистолетов начнется сего маия месяца 2 числа в нарочно изготовленном на то зале. Желающие сим приятным упражнением заняться, благоволят между тем рассмотреть начертанные для сего правила[299]. Итак, стрельба из пистолета названа «приятным упражнением» и для этой стрельбы были составлены какие-то правила, какие, мы, к сожалению, не нашли. Наконец, «в будущую субботу, 10 октября, в собрании любителей стрельбы дан будет генеральный фехтовальный бал или так называемое assaut général, единственно для членов оного собрания»[300].
Таким образом ежедневная стрельба из ружей и пистолетов в цель, нередко устраиваемые фехтовальные ассо — вот в чем проявлялась спортсменская деятельность общества, а на первом плане, опять повторяем, были обеды, балы, маскарады без масок и, очевидно, карточная игра.
Залы в доме Коссиковского снимали учреждения, а в те недолгие периоды, когда эти залы пустовали, сам хозяин сдавал помещения для различных эквилибристов, фокусников, различных антрепренеров и пр. Современный кинематограф в лице своего пра-пра-родителя, имевшего вполне непонятное современникам название «Номонсикло-география», появился именно здесь. 10 января 1822 года было пропечатано, «что г-жа Латур (с ней мы еще столкнемся, когда речь пойдет о соседнем доме) ежедневно от 10 утра до 10 вечера имеет честь представлять почтенной публике «номонсикло-географию», служащую к распространению сведений и к удовольствию, иначе называемый Театр Мира, на коем зрители, не переменяя мест своих, могут видеть Европу, Азию, Африку и Америку (об Австралии в то время еще и не подозревали) с заслуживающими внимания: древностями, развалинами, жителями в национальном их одеянии, идущих пешком, едущих верхом, в повозках, стоящих на местах и площадях народных, а также небо и море». Но такое описание показалось автору афиши недостаточным, и оп сгущает краски[301].
«Одним словом, все то, что наиболее приятнейшего и удивительнейшего находится на земном шаре. Зрелище сие столько сходно с природою, что по новости и совершенству своему достойно похвалы каждого. Знающие отдадут ему справедливость, любопытные удовлетворят своему любопытству, и все получат истинное удовольствие. Описание предметов можно узнать из афишей. Представление видеть можно ежедневно с платою за вход с каждой особы по 2 р.».
Видимо придаваемые г-жею Латур названия: «Театр Света», «Номонсикло-география» смущали публику, и через несколько дней Латур выступает с новым объявлением, в котором дает своему предприятию вполне удобо-понимаемое название: «Оптическая Панорама, в коей представляются наилучшие и первейшие виды знаменитых городов и мест в разных частях света, как-то: вид всего вообще Неаполя и его залива, снятый со стороны Средиземного моря, вид города и предместия Константинополя, вид всей Москвы, снятый с Воробьевых гор, близ места, предположенного для построения храма Христу Спасителю, вид Императорского Дворца, в древнем виде в Кремле, полная панорама города Рима, в древнем его великолепии, иллюминация большой площади и купола Ватиканского дома, каковая бывает ежегодно в день св. Петра в Риме, большая Императорская зала в Пекине е представлением общего церемониального обеда, который дает Император ежегодно Мандаринам, Посланникам и депутатам своего народа, вид сада и замка Тюллерийского в Париже, большая площадь св. Марка и великолепное здание Венецианского Правительства, главные надгробные памятники древних народов: Египта, Аравии и Индии, храм Соломона в Иерусалиме, снятый лучшими перспективными живописцами, удовлетворяет в полной мере любопытству зрителей. Касательно точности предметов и живости красок, а оптическое очарование стеклом, производимое столь совершенно, что каждый думает, будто он перенесен в те самые места, кои видит. Так судят о сем все любители и путешественники, удостоившие посещением своим сие зрелище, вместе поучительное и занимательное. Все сии виды видеть можно способно и не теснясь»[302]. — Эта оптическая панорама Латур сменялась различными косморомами, диорами, волшебными фонарями и т. д.