Это стихотворение[374] еще интересно и потому, что оно свидетельствует, как слабо была развита общественная жизнь, как мало было вопросов общественности, о которых можно было рассуждать, когда единственная политическая газета того времени могла отводить столько места открытию китайского — кафе Шинуа — кафе-ресторана на Невском проспекте. Да и вообще оказывается, что кондитерские служили не раз темою фельетонов того времени, темою для различных статей, исследований. Вот один из наиболее ярких примеров: «Самые роскошные, самые изящные кондитерские расположены, разумеется на Невском проспекте. Взойдем туда посмотреть, подумать и усладить все свои пять чувств. Бывало, о le beau vieux temps! Бывало в Петербурге были только конфектные лавки, бывало в них купят, что надо, и уйдут, но тогда в Петербурге было еще младенчество конфектного века. В 1822 году уже блистали на Невском проспекте сладкою славою некоторые кондитерские; появились особые залы с фортепианами, с газетами. Приходящие могли играть, читать, кушать, пить, убивать время и деньги. Но что все эта значило перед кондитерскими нынешнего времени (1846 год[375], сияющими наружным великолепием, внутреннею роскошью, изяществом своих сладких товаров, изысканностию самого утонченного вкуса и услаждения!»
«Теперь кондитерскими на Невском проспекте сделались нс лавки, не магазины, а храмы лакомства и мотовства. Убранство по образцам кондитерских Парижа, зеркальные окна, граненые стекла в дверях, ослепляющий газ, благоухающие деревья, фантастическая живопись, богатейшая мебель с бронзою и слоновою костью, щегольские жокеи, множество журналов и газет на всех почти языках, всякого рода афиши и объявления; все прелестно, восхитительно, все удовлетворяет посетителей, даже с самыми изысканными требованиями! Теперь прочь уже слоеные, трехкопеечные пирожки, прочь леденцы с билетцами, прочь миндальное печение; все это осмеяно и выгнано на простые рынки, к русским разносчикам, носящим еще презренное звание: «конфетчика»! Фрукты, виноград, ягоды, плоды, одетые сахаром и сохранившие свой натуральный' вид, вкус и свежесть, фантастического вида конфекты из плодовых соков, из французских духов, подчас из рому и ликеру — обернутые во французские бумажки, бархатные, фарфоровые, кружевные с парижскими портретами, картинками, с золотом, серебром и лентами, пирамидальные вазы, храмы, корзинки, гитары из безе и пирожного, сахарные купидоны, карикатуры, лошади, рыцари, бюсты и портреты знаменитых людей, сделанные из сахара и шоколада, вот что украшает нынешние храмы сладостей! Чтоб видеть кондитерские на Невском проспекте во всем их блеске, надобно быть в них перед Новым годом или пред святою неделею»...
И описание кондитерских представляло специальное занятие публицистов того времени. Вот, например, какие строчки посвящались той же кондитерской Беранже, которую воспевали в стихах[376]: «Кондитерская Вольфа и Беранже превратилась в сахарный музей. Тут вы найдете небывалые до сих пор яйца с барельефными изображениям августейших членов высочайшей фамилии, а внутри вмещающие литые группы предметов св. изображения. Яйца куриные, натуральные, приведенные к затвердению посредством гальванизма, корзиночки, в которых лежали эти яйца, плетеные из лент, также наведены бронзою посредством гальванизма». К этому добавляли: «До сих пор учение было горько для детей, теперь помощью сахарных букв Излера оно будет приятно, сладко и положительно. Дитя с радостью заучит звуки букв (хорошо познание фельетониста в педагогике — звуки букв), когда ему дадут сахарное изображение с правом его скушать»[377].
Рассмотренный нами дом Неймана находился на левой стороне нынешней Морской или улицы Герцена. Но у этой улицы было еще несколько названий. Мы уже указывали, что она звалась Большой Луговой улицей — ее направление ясно видно на приложенном плане 1754 года. Когда же стала застраиваться и правая ее сторона — она получила название Луговая Миллионная, так как она прилегала к Адмиралтейскому лугу, наконец, сравнительно еще недавно она звалась Малая Миллионная и предел ее определялся аркою Главного Штаба и Невским проспектом, за последним шла уже не Малая Миллионная, а Морская. У этой улицы была одна особенность, отличающая ее от всех улиц Петербурга. Об этой особенности впервые повествовал Георги, в своем описании Петербурга: «Малая Миллионная улица лежит так точно но полуденной линии, что при солнечном сиянии в 12 часов можно ставить часы по собственной своей тени или по тени, отвесно поставленной трости —[378] фельетонист конца 50-х годов воспользовался этим указанием Георги и с пафосом воскликнул[379]: «Миллионная — солнечные часы в большом размере!» Одним из первых домов правой стороны этой улицы появился угловой дом на Невский проспект против уже описанного нами дома портного Неймана. В ХVШ веке дом этот принадлежал генералу Овцыну, хотя был более известен под именем «трактир, город Лондон именуемый». — Генерал-поручик Иван Ларионович Овцын получил участок по Невской перспективе слишком на 20, а по Луговой на 17 саженях[380] в 1765 или 1766 годах; по крайней мере с этого времени начинают появляться сведения об этом доме[381]. Конечно, хроника этого дома первое время немногим отличалась от хроники уже описанного нами дома Неймана. Если в последнем были савояры, то в доме Овцына «живущие италианцы показывают разные механические и математические части в 36 переменах состоящие представления об осадах, иллюминациях, путешествиях по морю, о бурях, потопах, фейерверках с 3 до 6 пополудни. С каждого смотрителя брано будет по 25 коп., а знатные особы могут платить особо»;[382] очевидно, итальянцы привезли что-нибудь вроде камер-обскуры или первого волшебного фонаря. Трактирщики дома Неймана сменились французским пирожником, который «делает разные паштеты и гамбургские говяжьи языки для путешествующих[383], «продает дорожный бульон по 3 р. фунт»[384]. Существовал, конечно, и в этом доме винный погреб. Но была и разница между домами Неймана и Овцына. Дом Неймана был двухъэтажный, дом Овцына четырехъэтажный — «на Адмиралтейской части по Невской перспективой, на углу Морской, что прежде звалась Луговая, продается каменный дом о 4-этажах его превосходительства генерал-поручик и кавалер Ивана Ларионовича Овцына»[385], следовательно, этот дом имел больше помещения. Этим обстоятельством и воспользовался предприимчивый иностранец Гейденрейх. В конце апреля 1773 года весь Петербург был обклеен объявлениями следующего текста[386]: «Гейденрейхской трактир, город Лондон называемой, переведен будет будущего мая 1 дня в Овцынов дом на Малой Миллионной.
Трактир «город Лондон именуемой» являлся для Петербурга XVIII столетия тем же, чем до последнего времени были Европейская гостиница или гостиница Астория. Действительно, мы читаем следующие строчки[387]: «города Лондона трактирщик Гейденрейх в Санктпетербурге рекомендует чрез сие иностранным и здешним сюда приезжающим господам для приставания своего посреди города лежащую и снабженную всяким удовольствием квартиру, в которой недавно стояли из Москвы сюда проезжей королевской дацкой посланник и из архипелага сюда прибывшей патриарх константинопольский, также несколько дней его светлость наследной принц гессен-дармштатской в проезд его из Москвы в немецкую землю и при отъезде их милостивое удовольствие как в квартире, так и в угощении оказали».
Как колоритно это объявление и как интересно оно по своим выражениям, показывающим развитие нашего современного языка! Какое, самые обыкновенные в наши дни, слова еще не были в употреблении у наших предков, которые должны были их выдумывать вместо: «удобство» говорилось «снабженная всяким удовольствием», «занять номер в гостинице» обозначалось словом «приставание»; наконец, как изыскано выражена мысль, что квартиранты оставались довольны квартирою: «их милостивое удовольствие как в квартире, так и в угощении оказали».
Но Гейденрейх имел своими посетителями не только наследного принца гессен-дармштатского: у него останавливался и император Иосиф II австрийский, когда под прозвищем графа Фолькенштейна он прибыл инкогнито в Северную Пальмиру к северной Семирамиде. Здесь же жил и известный английский доктор Грогаль[388], наконец, здесь же внизу, в погребах, обитала немалая известность того времени — парикмахер Лунд, у которого продавались «разного цвету и длины дамские и мужские пукли, шинионы, все новейшей моды и на разной манер приготовленные волоса за умеренную цену, также привезенные им недавно из Франции две болонские собаки[389].
Но Гейденрейх имел своими посетителями не только наследного принца гессен-дармштатского: у него останавливался и император Иосиф II австрийский, когда под прозвищем графа Фолькенштейна он прибыл инкогнито в Северную Пальмиру к северной Семирамиде. Здесь же жил и известный английский доктор Грогаль[388], наконец, здесь же внизу, в погребах, обитала немалая известность того времени — парикмахер Лунд, у которого продавались «разного цвету и длины дамские и мужские пукли, шинионы, все новейшей моды и на разной манер приготовленные волоса за умеренную цену, также привезенные им недавно из Франции две болонские собаки[389].
Дела гостиницы Лондон шли настолько хорошо, что в 1781 г.[390] «здешний содержатель трактира города Лондона Георг Гейденрейх уведомляет почтенную публику, что он с 1 числа маия сего 1781 года перевел сей трактир в собственной его дом, состоящий по Невской перспективе, насупротив адмиралтейства под № 97 (угловой дом по правой, несолнечной стороне Невского, от адмиралтейства), построенной по образцу иностранных гостинец, где все приезжие сюда найти могут для себя так и для свиты своей всевозможные выгоды, коих они в партикулярных домах получить не могут». — Едва трактир Лондон успел водвориться на новой квартире, как «господа Надервиль и Дени» уже объявляли, что они «содержат теперь в Луговой Миллионной, на углу, трактир город Париж, что был прежде город Лондон и отдают в наем убранные покои[391]. Но трактиру город Париж не удалось затмить трактир «город Лондон», конкуренция была слишком непосильна, и город Лондон считался лучшею гостиницею и в первой четверти XIX в. По крайней мере в 1823 году мы сталкиваемся с таким объявлением[392]: «г.г. путешественники извещаются сим, что трактир Лондон, имея прекраснейшее местоположение, в среди столицы, против бульвара и поблизости Императорского Зимнего Дворца ныне вновь по примеру иностранных гостиниц отделан. В нем можно иметь меблированные по новейшему вкусу комнаты за умеренные цены».
Надо заметить, что эта местность — Адмиралтейская площадь, Невский проспект до Полицейского моста, перекресток Морской и Невского являлись излюбленным местом для трактирщиков. Большинство содержателей трактиров были иностранцы, к этим последним принадлежали и посетители, русский человек, особенно среднего класса, вообще не привык к трактирной жизни, к трактирным обедам. Но, видимо, с начала XIX века трактирная жизнь стала развиваться, посетителями перестали бывать только иностранцы и в 1805 г.[393] «во вновь открытом «Полуденном» трактире или герберге на Невском проспекте, идя от Адмиралтейства к Полицейскому мосту, в третьем доме, бывшем г-на Губкина, а ныне г-жи Пасенковой можно получать кушанье постное и скоромное» — трактир открылся в великий пост, и в нем имеется постное кушанье; судя по его местоположению — Невский проспект у Адмиралтейства — трактир ожидал у себя посетителей более или менее приличных и, очевидно, удовлетворяя требованиям, предлагал «постное кушание». Положим, вместе с этим кушанием «Полуденный» трактир вносил на Невский проспект, на эту улицу веротерпимости, обстановку, совсем не свойственную Невскому проспекту: «Тут же можно видеть лучших курских соловьев, которые поют днем и ночью, из коих один поет разными куликами, пеночкой и органные штуки, коему цена 300 рублей, датские жаворонки и ученые синицы. Желающие купить, о цене могут узнать у прикащика Карелина».
На Невском проспекте — трактир или герберг с названием «Полуденный» с поющими соловьями — в то время, когда уже появились «ресторасьоны», вполне не соответствовал общей картине, и «Полуденный Герберг» со своим постным кушаньем очень скоро исчез с «Невской перспективы». Правда, года через три предприимчивый купец Палкин открыл на том же самом месте — 1 февраля 1808 года[394] — свой русский трактир — трактир Палкина, но тоже должен был перевести его сначала на угол Невского проспекта и Садовой улицы, затем на угол Невского и Екатерининского канала и наконец на Вшивую биржу — угол Невского и Владимирской.
Зато англичанин Томас Роби, привезший в Петербург заморский английский обычай, почти в то же время из захолустья, с какой-то линии Васильевского острова переехал в центр в Малую Морскую в угольный господина действительного статского советника Бердникова дом. (На этом месте, вместо милого в стиле Empire домика теперь было воздвигнуто для какой-то банкирской конторы подражание чуть ли не дворцу Дожей в Венеции.) Англичанин Томас Роби содержал «обеденной стол, которой у него бывает всегда в 3 часа». Но не этим завлекал к себе Роби. Всем памятны, конечно, стихи Онегина :
«К Talon помчался: он уверен,
Что там уж ждет его Каверин;
Вошел: и пробка в потолок,
Вина кометы брызнул ток.
Пред ним roast-beef окровавленной...
Так вот несколько ранее и можно почти утверждать, что впервые в Петербурге Томас Роби в 1807 году указывал, что «биф-стекс (beef stakes) можно получать у него во всякое время как в Лондоне»[395].
Знаменитости более позднего времени Борель и Кюба только что начинали свою деятельность; ресторан Бореля «Канкинский Утес» должен был даже временно закрыться[396], но Café de Paris Кюба уже процветало, и оно считалось «приютом хорошего тона и для человека, ищущего рассеяния, есть даже с кем завести женский разговор, конторщицы всегда на своих местах[397]. У Кюба появились «конторщицы», а Фельон, уступивший свое заведение Леграну, в Большой Морской дом Жако, о нем речь будет ниже, задумал еще в 1839 году обзавестись непьющим народом и набрал татар и татаренков «самых неуклюжих и медленных из остатков всех возможных орд». Появление татар в качестве ресторанной прислуги вызвало ироническое замечание со стороны «Северной Пчелы»[398]: «Мы, русские люди, держимся стиха Крылова: «По мне так лучше пей, да дело разумей!» Потомки сподвижников Чингисхана двигаются с тарелками по трактиру Леграна, как черепахи по песчаному морскому берегу! — Но в ресторанах того времени бывали и не аллегорические черепахи в виде лакеев-татар, а самые настоящие: «черепаха находится в ресторации Леграна, дом Жако в Большой Морской; в передней ресторана помещается в полуоткрытой большой бочке это черепокожное; оно длиною более 11/2 аршина. Г. Легран намерен дней через 15, когда животное отдохнет от пути, угостить превосходным, настоящим супом à la tortu посетителей своей прекрасной ресторации. Гомары (большие морские раки) давно уже не редкость у г. Леграна».
Овцын владел своим домом с 1766 по 1793 год, дальнейшими владельцами этого дома были: Васильчиков (1793 — 1869 г.г.), Р. Я. Колун (1874 г.) и граф Зубов (1800 — 1903 г.г.). Отметим кстати, что в доме графа Зубова[399] открылось и помещалось в течение нескольких лет Собрание инженеров путей сообщения.
Последним застроился в этой местности участок, выходящий на угол Невского проспекта и Большой Морской улицы по правой стороне от арки главного штаба. Еще в 1788 году этот участок был огорожен желтым деревянным забором, за которым продавались трехъаршинные березовые дрова[400]. Затем в конце XVIII века на этом месте возникла довольно любопытная постройка, о которой давались следующие сведения: «По примеру заведенного художниками города Лондона обыкновения строить галлереи для выставления своих картин, г-н Квадаль выстроил здесь на Невской перспективе, против аглинского магазина картинной шалаш, где показывать он будет почтенной публике собрание картин своего сочинения и своей работы. Цена билета для входа 1 р. сереб. Каталог картинам видеть можно у входа в оной, который отворен будет ежедневно от 9 часов утра до 5 ч. вечера»[401]. Палатка эта — скоро ее перестали звать шалашом — просуществовала до 1804 года: в январе этого года петербургская публика извещалась, что «палатка живописных картин, состоящая на Невской перспективе, против аглинского магазина, в коей выставлено собрание живописных картин работы Квадаля, в числе которых находится портрет Его Императорского Величества во весь рост сидящего на коне и блаженныя памяти Императора Павла I опять открыта на короткое время с 9 часов утра до 5 вечера. За вход платится по 1 р. серебром. Палатка хорошо натоплена. Каталог картинам получается безденежно[402], а в марте того же года «продается на своз выстроенная на Невской перспективе против английского магазина деревянная палатка»[403]. О художнике Квадале[404], к сожалению, имеется слишком мало сведений — в 1804 году Квадаль «по разным известным публике его работам» был принят в академики, в 1808 году он уже умер, и 20 ноября того же года Академия Художеств оценила в 6 т. рублей его картину, представляющую коронование императора Павла I, картину эту хотел купить князь Александр Борисович Куракин. Художнику Квадалю, видимо, пришлось ломать свою палатку, так как то место, на котором она стояла, перешло к купцам Чаплиным, и последние стали строить на нем свой четырехъэтажный дом, существующий без особых перемен по наше время. Что дом был построен приблизительно в 1804 —1805 годах, мы видим из ряда появившихся в 1806 г. объявлений о сдаче помещений, именно «от с.-петербургских купцов Степана и Григория Чаплиных объявляется, что у них в доме № 89 против благородного собрания и Английского магазина отдаются покои»[405].