Я приблизилась к цели и услышала снизу сначала «бум», а потом вопль Олеси:
— Обед! Еда на столе.
Из глубин полутемного помещения донеслось оглушительное «апчхи». Жизнь в «Кошмаре» приучила ко всяческим неожиданностям. Громко чихающий манекен не должен был меня напугать, но я почему-то взвизгнула.
— Простите, — раздалось из-за шкафов, — не хотел причинить вам неудобство.
Я сделала несколько шагов в сторону, обогнула длинный стеллаж, заставленный книгами, и увидела в кресле Геннадия Петровича, который держал в руках толстый том. Мне совершенно не хотелось беседовать с сексуально озабоченным «папочкой», но обещание молчать, данное Юле, сдерживало желание стукнуть доктора по башке газетницей. Я собрала в кулак все умение притворяться и вполне мирно сказала:
— Меня сложно ошарашить и еще труднее напугать.
— Верно, — улыбнулся «папаша», — совсем забыл, в каких условиях вы живете. Что там за крик?
— Обед подали, — пояснила я.
— Отлично, — обрадовался педофил, — я плохо позавтракал и теперь изрядно проголодался. Извините, не могу найти, где у этой настольной лампы выключатель?
Геннадий Петрович встал и, поставив том на место, сказал:
— Когда я пришел сюда, лампа работала. Кто-то до меня что-то читал, а потом, уходя, забыл потушить свет.
— Не волнуйтесь, спускайтесь к столу, — радушно предложила я, — как правило, здесь постоянно горит свет.
— Очень неэкономно, — заявил Геннадий Петрович, — это только кажется, что одна лампочка — ерунда. А счетчик-то мотает. Там забыли про бра, здесь мини-торшер, в спальне ночник. Мелочь, но к концу месяца вы испытаете неприятное удивление, когда увидите счет.
— Ничего, мы приписываем к услугам сумму за электричество, — ехидно сообщила я.
Доктор улыбнулся и исчез за высоким, подпирающим потолок шкафом. Мне жутко не хотелось продолжать с ним светскую беседу, поэтому я решила подождать минуту, а потом спуститься вниз.
Ступеньки тихо заскрипели, я сделала шаг в сторону. Лампа выключается при помощи ножной педали, надо наступить на черную коробочку, которая прикреплена к проводу, лежащему на паркете. Взгляд неожиданно упал на книгу, которую только что вернул на место «папочка».
Не сочтите меня занудой, просто мне не нравится, когда из аккуратного ряда что-то выбивается. Я попробовала поглубже запихнуть том, сообразила, что Геннадий Петрович чем-то заложил страницу, поэтому он стал толще и не входит на место, вытащила фолиант и удивилась. Доктор изучал «Энциклопедию болезней». Между сто двенадцатой и сто тринадцатой страницами он вставил остро отточенный карандаш. Мне стало интересно, что же читал дерматолог, какая болезнь привлекла его внимание. Одна статья на развороте называлась «Дерматиты», другая «Дерматозы», следующая «Дерматология».
Я была ошарашена. Зачем дипломированному кожнику лезть в справочник, который предназначен для обывателей? Профессиональным врачам нужны другие книги. Мама моей однокурсницы Маши — хирург, вот у них в квартире я видела двухтомное «Руководство по медицине» авторов Доуна и Мерка Шарпа. Впрочем, на свете существует огромное количество болезней, думаю, обо всех не осведомлен даже доктор Хаус. Вполне понятно, если кожник решит почитать о гастрите или туберкулезе. Я, правда, думала, что доктора учатся, так сказать, всему, а потом, на последнем курсе, получают специализацию. Грубо говоря, тот, кто оперирует аппендицит, может вылечить грипп или вымыть пробку из уха. Но это в теории, а на практике хирург давно забыл, как выглядит корь, а отоларинголог не справится с циститом. Но Геннадий Петрович читал про дерматит. У него что, болезнь Альцгеймера на ранней стадии, и он забыл, что такое дерматология? Или решил освежить сведения о дерматозах?
Однажды в «Кошмар» приехала некая Елена Сергеевна, очень приятная дама. У нее была странная привычка. Раз десять на дню тетенька доставала из сумочки блокнот, задумчиво перечитывала записи и довольно вздыхала. Мне тогда исполнилось восемь лет, и меня замучило любопытство. Ну почему она не расстается с книжечкой? Что в ней такого замечательного? Один раз я увидела тот самый блокнотик, сиротливо лежащий в ванной комнате. Елена Сергеевна мыла руки и забыла его рядом с раковиной. Пожалуйста, не осуждайте меня. Повторю, мне было восемь лет. Второклашку буквально съело любопытство, поэтому я и засунула туда нос. Содержание блокнота поразило: «Меня зовут Елена Сергеевна», «Я живу в Москве», «Работаю библиотекарем». Я испугалась, понеслась к Белке и отдала ей находку со словами: «Здесь шпионка! Зубрит наизусть свою биографию».
Белка погладила меня по голове: «Нет, солнышко. У Елены начинается болезнь, которая лишает человека памяти. Бедняжка составила для себя шпаргалку. Как только забывает, кто она, смотрит в блокнот. Дай честное слово, что никогда не будешь изучать не предназначенные для тебя записи».
Отлично помню, как мне стало стыдно, а потом жутко. Неужели и мне когда-нибудь, лет через сто или двести, придется, как Елене Сергеевне, зазубривать свое имя и адрес? Нет, нет, когда мне исполнятся старперские тридцать, ученые придумают таблетки от смерти и всех болезней. Я буду жить вечно, притом совершенно здоровой.
— Степаша! — закричала Олеся. — Суп остывает!
Я вытряхнула из справочника карандаш, вернула книгу на место и спустилась в столовую. Там уже собрались все постояльцы, кроме Кузьмы Сергеевича и Вани.
— Степашечка, ты очень красная, — всплеснула руками Аня.
— И лицо одутловатое, — добавила Маша, косясь на Олега, который, натянув на голову капюшон толстовки, хлебал куриную лапшу.
— Похоже на аллергию, — не успокаивалась Аня. — Кстати, у Кузьмы Сергеевича тоже кожная реакция, ну прямо как у Олега! Красные пятна по лицу и шее.
Я поскребла ногтями щеку.
— Вот-вот! — обрадовалась Аня. — И у мужа такой же дискомфорт. Олег, у вас чешется лицо?
Системный администратор пробурчал маловразумительную фразу.
— Ничего у него не зудит, — сердито ответила Маша.
— Ну, конечно, — кивнула Аня, — вы его постоянно зеленкой и фукарцидом обмазываете, поэтому неясно, что с ним приключилось.
— Плохо, если у мужика ничего не чешется, — хихикнул Миша, — должно активно чесаться! М-да!
— Прекрати, — поморщился Геннадий Петрович, — здесь ребенок. При девочке скабрезные шуточки неуместны.
Юлечка тут же ухватилась за шанс изобразить незабудку:
— Папа, что он сказал, я не поняла?
— Ничего интересного, солнышко, — ласково ответил «отец».
— Что у кого чешется? — ныла Юля.
— Ничего, — отрезал Геннадий Петрович, — просто некоторым людям хочется завуалировать свою озабоченность.
— Чего я такого сказал-то? — округлил глаза Миша.
— Сам знаешь, — огрызнулся врач, — повторяю, здесь девочка, не следует упражняться при ней в тупом остроумии с сексуальным подтекстом.
— Ну ты даешь! — восхитился Миша. — Могу дословно повторить наши с Машей реплики. Она сказала, что у Олега ничего не чешется, а я…
— Замолчи! — велел Геннадий Петрович.
Миша швырнул ложку в суп.
— С какой стати? Ты что, местный король? Я должен тебя слушаться? Я ответил: «Это плохо, у мужчины должно все чесаться, потому что…»
— Заткнись! — рявкнул врач.
Аня укоризненно зацокала языком:
— Геннадий, ты не прав.
— …потому что, — не обращая внимания на разъяренного медика, гнул свое Миша, — аллергия должна зудеть, это всем известно. Если нигде не свербит, то у Олега инфекция. А ты, Генаша, о чем подумал?
Доктор растерялся, а я мысленно зааплодировала Мише. Продюсер не очень приятный человек, но сейчас он доставил мне удовольствие, посадил «папеньку» в лужу, продемонстрировал окружающим, кто здесь по-настоящему сексуально озабоченный!
— Папа, — капризно заныла Юля, — хочу мороженого!
— Тебе нельзя, — буркнул тот, — не забывай про свои ангины!
— У вашей дочери часто болит горло? — вдруг заинтересовался Бурундуков.
— Едва слопает холодное, сразу температура поднимается, — ответил Геннадий.
Я отвернулась. Степа, удержись от прилюдного разоблачения обманщика, помни о честном слове, данном Юлии. В конце концов «доченьке» давно стукнуло двадцать, ты не имеешь ни малейшего права вмешиваться в чужую интимную жизнь. Комаров — педофил, которого обманывает фирма по организации «культурного досуга». Если я сейчас расскажу правду, Юлия лишится заработка, Геннадий Петрович устроит истерику, остальные гости затеют скандал, а хозяева публичного дома, то есть, простите, менеджеры по организации досуга, наедут потом на Белку и меня. Степа, сцепи зубы и делай вид, что ничего не знаешь!
Я почесала шею, руки, спину, наклонилась, чтобы потереть щиколотку, и увидела четыре ноги, отчаянно пинавшие друг друга. Две, обутые в замшевые полуботинки, принадлежали Олегу, две другие, в кокетливых зеленых балетках, — Маше. Муж больно бил носком и каблуком по лодыжкам жены. Зеленые туфельки пытались скрыться, но ботинки периодически настигали их. Это не было милым супружеским заигрыванием, тайной лаской или призывом: «Пойдем скорее в спальню». Системный администратор нарочно делал жене больно.
Я почесала шею, руки, спину, наклонилась, чтобы потереть щиколотку, и увидела четыре ноги, отчаянно пинавшие друг друга. Две, обутые в замшевые полуботинки, принадлежали Олегу, две другие, в кокетливых зеленых балетках, — Маше. Муж больно бил носком и каблуком по лодыжкам жены. Зеленые туфельки пытались скрыться, но ботинки периодически настигали их. Это не было милым супружеским заигрыванием, тайной лаской или призывом: «Пойдем скорее в спальню». Системный администратор нарочно делал жене больно.
Я выпрямилась и начала в упор рассматривать супружескую пару. Олег, пряча лицо под капюшоном, ел суп. Маша абсолютно спокойно намазывала сливочное масло на хлеб. Если бы я собственными глазами секунду назад не увидела, что вытворяют их ноги, не заподозрила бы ничего странного: муж с женой сосредоточенно поглощают пищу. Что тут необычного?
— Интересная картина, — сказал Никита, указывая пальцем на небольшое полотно в простенке, — сюжет жутковатый.
Я забыла про «папочку», дочку и «схватку» под столом. Нет, только не сейчас! Ну зачем Бурундуков нажал на кнопку с надписью «Семейные истории»? Надо как можно быстрее пресечь попытку Белки окунуться в океан воспоминаний.
— Бабуля, может, нам…
Договорить мне не удалось. Белка выпрямилась и затараторила со скоростью автомата Калашникова. Я начала крошить кусок хлеба на скатерть. Сто, нет тысячу, а может, миллион раз я слышала этот замечательный сюжет.
В каждой семье непременно есть свой фольклор. Сказки про папу, который всегда учился на одни пятерки, легенда про маму, которая никогда не воровала у бабушки косметику и всегда говорила родителям исключительно правду. Если в вашем ближайшем окружении есть престарелые люди, то вы получаете шанс узнать о своих родителях правду, не ту, что они вам сообщают, когда просматривают дневник или зачетку, а настоящую. Подождите, пока отец уйдет на службу, и расспросите бабулю. Вот тут вы выясните массу удивительного и поймете: яблоко никогда далеко от яблоньки не падает, вы таскаете домой двойки, потому что у вас генетика папеньки-балбеса. Мою подругу Карину Федькину родители буквально задолбали фразой: «Мы в твои годы приносили золотые табели, помогали маме и не думали о гулянках».
Несчастная Кара ощущала себя тем самым уродом, без которого не обходится ни одна семья. Как на грех, бабушка была полностью на стороне дочери и зятя. Едва те уматывали на работу, как она моментально принималась зудеть: «Как не стыдно! Опять кол по математике! Да твой папа получил золотую медаль!»
Уж не знаю, как скоро Кара попала бы в психушку, придавленная комплексом неполноценности, но тут из далекого города прибыла прабабушка, бойкая не по годам старушка, которая и поведала правнучке правду без прикрас, сообщив, как ее внука, отца девочки, пять раз исключали из школы за неуспеваемость, и добавила несколько слов о неприличной любвеобильности своей дочери, бабули Федькиной, успевшей к шестнадцати годам сделать два аборта, а еще разболтала про любовника матери Кары, к которому та чуть не сбежала. В общем, никогда не ругайтесь со стариками, они лучшие друзья молодежи. Ну и, конечно, в любой семье существуют различные истории про подвиги бабушек и дедушек. У нас это военное прошлое деда Алеши, мужа Белки. В сорок первом году он ушел на фронт и честно прошагал от Москвы до Берлина, удивительным образом не получив ни одного ранения. Я уже говорила, что родилась после смерти деда, поэтому все военные легенды и мифы слушала в пересказе Белки. Если верить бабуле, то Вторую мировую войну СССР выиграл только благодаря деду. Тот каждый день совершал на фронте такие героические подвиги, что перед ними меркнут похождения четырех танкистов вкупе с их собакой и всех партизан, вместе взятых. Оказывается, историческую фразу «Велика Россия, а отступать некуда, позади Москва» произнес не политрук Василий Клочков, а мой дед Леша. И он же, вместе с Михаилом Егоровым и Мелитоном Кантария, водружал флаг на Рейхстаге.
Но самая моя любимая легенда посвящена спасению немецкой семьи. Когда часть, в которой служил Алексей Николаевич Варбакас, вошла в очередной германский город, дедушка услышал из развалин одного дома крики о помощи, кинулся разбирать битые кирпичи и спас из подвала целую семью. Глава семейства оказался художником, он одарил советского солдата своими произведениями. Алексей привез презенты в Москву, окантовал полотна, и долгие годы изображения толстых страшных теток висели у Белки и Алексея в гостиной. После смерти деда бабуля привезла эту мазню в «Кошмар» и украсила ею столовую. Над буфетом с посудой висит грудастая блондинка, стыдливо завернутая в одеялко из шкур умерших от дряхлости кошек. В углу около комода красуется пейзаж с обнаженной дамой, у которой почему-то три груди: правая, левая и еще раз левая. В детстве меня до судорог пугало физическое уродство натурщицы, я боялась, что вырасту и тоже обзаведусь подобным бюстом. И лишь в десятом классе, тщательно протирая от пыли раму шедевра, я неожиданно поняла: у немки, позировавшей живописцу, очень некрасивая фигура, плоская сверху, излишне полная снизу, да еще изрядно обвисшие груди, но с количеством полный порядок, их две, как у всех. Откуда третья? Это отражение в зеркале. Кружок, который я до тех пор считала окном, возле которого фрау предавалась эксгибиционизму, был зеркалом! А на третьей композиции, слева от буфета, мы видим мясистую Венеру, перед ней стоит блюдо с четырьмя бананами, тремя грушами, парой яблок и веткой винограда. Тетя голая и может показаться симпатичной. Но если внимательно к ней присмотреться, то станет понятно: у нее на правой ноге шесть пальцев.
Я считаю, что обнаженка с моделями, чей суммарный вес превышает несколько центнеров, не должна висеть в столовой. Гости глянут на них, подумают, к каким плачевным результатам приводит обжорство, и потеряют аппетит. Но для Белки эти полотна — память об обожаемом муже, поэтому я не высказываюсь о гениальности благодарного немца. И, если честно, я перестала замечать картины. А вот бабуля использует любой случай, чтобы сообщить всем биографию Алексея Николаевича Варбакаса. И сегодня она велеречива, как никогда!
Глава 12
Когда Белка добралась до описания рыдающего от счастья немца, Маша встала и пошла на кухню. Из чистой вежливости следовало спросить, чего захотела постоялица, но меня разморило от горячего супа. На улице по-прежнему хлестал дождь, хотелось спать.
— Ваш муж герой! — воскликнула Анечка.
Белка приосанилась.
— К сожалению, в армии много завистников. Алексей Николаевич так и не получил Золотую звезду.
Я продрала слипающиеся глаза. Так, сейчас Белка сядет на вторую любимую лошадь — начнет повествование о генерале, который приписал себе все подвиги лейтенанта Варбакаса.
— Люди! — заорала Олеся, выскакивая в столовую. — Ее там нет!
— Кого? — лениво осведомился Миша.
— Где? — вяло уточнил Никита.
Забыв про хорошие манеры, я зевнула во весь рот. Судя по голосам, Бурундуков и продюсер хотят спать не меньше, чем я. Похоже, ненастная погода и нескончаемая болтовня Белки действуют на окружающих, как хорошая доза снотворного. А вот Олеся ажитирована, как никогда.
— Она пропала! — кричала кухарка. — Ушла!
— Вы потеряли любимую кастрюлю? — предположил Никита.
— Не расстраивайтесь, погуляет и вернется, — подхватил продюсер.
Олеся села на стул.
— В холодильнике пусто!
Геннадий Петрович повернулся к Белке:
— В отеле закончились продукты? Из-за урагана нельзя сходить в магазин! Нам предстоит голодать?
— Ерунда, — отрезала бабуля, — в кладовке всего полно! Мясо, консервы, мука, крупы, сгущенка. Есть даже бочка с соляркой для генератора. При необходимости мы пересидим здесь ядерную зиму.
— Папочка, что это такое, — заныла Юля, — ядерная зима?
— Изменение климата планеты после глобального военного конфликта с применением атомного оружия, — неожиданно произнес с порога мужской голос.
— Милый, какой ты умный! — по привычке сказала Аня и тут же добавила: — Кузенька, зачем ты встал с кровати?
— Отлично себя чувствую, — пробубнил бизнесмен, — заснул, увидел дурацкий сон и решил спуститься к обеду.
Я посмотрела на престарелого новобрачного. Вид у Кузьмы Сергеевича был не ахти, лицо приобрело красновато-багровый оттенок, рот стал похож на клюв утенка, веки набрякли.
— Вы не заболели? — спросил Миша.
— Похоже на аллергию, — вздохнул Пряников, — я грешу на вишневый компот, который пил утром.
— Ее нет! — с новой силой закричала Олеся. — Очнитесь! Случилось чудо воскрешения! Надо ее найти! Спросить! Узнать!
Миша повернулся к Белке:
— Что с ней?
— Шиза, — констатировала Юля, — или передоз.
Из кухни медленно вышла Маша, ее лицо покрылось неровными пятнами, она подняла руку, почесала лоб, и я увидела, что ее пальцы мелко-мелко трясутся.