Зов Чернобога - Посняков Андрей 17 стр.

— «Миронег-коваль во граде Киеве», — наклонившись, по слогам прочел тысяцкий, выпрямился. — И все равно не верю!

— Ну и ладно, — махнул рукой Хельги. — скажи-ка лучше, не знаешь, кто всю реку колья перегородил?

— Я! — гордо приосанился Людота. — По приказу наместника, боярина Твердислава Олельковича. Пришлось уж озаботить смердов. Три дня рук не покладая работали.

— К чему ж такая спешка? — зло спросил князь.

— Говорят, ромейский царь Василий Македонец, тот самый, что императора Михаила убил, трон захватив, на нас войною идет на ста судах. Сам Олег, князь киевский, наказал, чтоб засеки да засады делали!

— Вот как! — Хельги ошарашенно хлопнул глазами. — Олег-князь, говоришь, наказал перегородить реку… А я тогда кто же? Или это какой-то другой князь?

— Странно ты как-то заговорил, — покачал головою Людота. — Непонятно. А вот кто ты… Думаю, купец иль боярин знатный с Чернигова, более тут неоткуда. А дружина твоя в лесу схоронилась, сигнала ждет, иначе б ты тут так не стоял спокойно. Ну что, угадал?

— Угадал, угадал. — Хельги незаметно ткнул кулаком в бок Вятшу — молчи, мол. Посетовал: — Я-то на ладьях плыл…

— То-то про колья спрашиваешь!

— Так нельзя ль с тобой в Любеч? Дашь коня-то?

— Дам, конечно. Как имя-то твое?

— Олег.

— И тебе, боярин Олег, и людям твоим, но не всем, конечно.

— Десятком обойдусь, — ухмыльнулся Хельги. Кивнув, Людота обернулся к своим.

— Слышали? Так что десяток — спешьтесь. Сзади пешком побредете.

Воины послушно исполнили приказание. Один из них с поклоном подвел коней Хельги и Вятше. Вятша обернулся к лесу, свистнул.

— Восемь человек сюда, быстро.

И небольшой отряд, пополнившийся малою толикой воинов князя, неспешно потрусил по лесу.

Ехали недолго, обогнули холм, забрались на другой— и вот они, серебристо-серые городские стены. Рот у тысяцкого Людоты не закрывался, он то расспрашивал про Чернигов, то, сам себя перебивая, вдруг начинал растекаться речью. Хельги с улыбкой слушал, а вот у Вятши от подобной болтовни даже голова заболела, и сотник хмуро отъехал подальше.

Естественно, в Любече «черниговский боярин Олег» захотел быть представленным наместнику Твердиславу, и его новый знакомец Людота взялся со всей прытью эту миссию исполнить. Метания его быстро принесли плоды — Хельги даже не успел осмотреть стены детинца.

— Идем, боярин! — выскочил на крыльцо запыхавшийся тысяцкий. — Ждет наместник, встречей жалует.

— Еще кто кого жалует, — усмехнулся ни на миг не отходивший от князя Вятша.

Поднявшись по нарядному узорчатому крыльцу, гости прошли через сени и оказались в светлице — неотапливаемой комнате, служившей наместнику для летнего приема.

— Черниговский боярин Олег! — зайдя первым, громко выкрикнул Людота.

Сидевший в резном креслице напротив небольшого стола наместник Твердислав — толстый пожилой мужчина с красным лицом и красивой проседью — поднял глаза и, ахнув, вскочил на ноги.

— Честь-то какая, батюшки! — всплеснув руками, низко поклонился он. — Не ждал тебя так скоро, княже! Да ты не стой, садись, садись в креслице.

— Княже? — Разговорчивый тысяцкий Людота захлопал глазами. — Как это — «княже»?

— А так, — шепнул ему наместник. — Правитель наш, киевский, новгородский, ладожский, князь Олег, что прозван народом Вещим!

— Ну, что стоишь? — Хельги посмотрел на Людоту. — Кто-то мне, кажется, обещал по пути холодную бражку?

— Вмиг спроворим, княже! — быстро перестроился тысяцкий.

Попив бражки, принялись за беседу. Как выяснилось, примерно с неделю тому назад, а может, и еще раньше, к любечскому наместнику Твердиславу в окружении богато разодетой челяди явился княжий посланец — сильный, коренастый, с густой черной бородой до самого пояса, ликом страшен, как и положено княжеским людям. Показал златую княжью печать и приказал немедля перегородить реку кольями, дескать, от возможного вторжения ромейского флота. Да чтобы сделано все было втайне — от ромейских шпионов, коих, как заверил посланец, полным-полно в Любече.

— Вот мы и постарались, княже! — Глаза наместника Твердислава лучились гордостью.

Хельги не знал, как поступить. Отругать, предать мучительной казни, выгнать с позором? Ну, если кого и казнить — так это себя, знал ведь, что недалекого ума Твердислав – боярин. Однако ж боярин-то — недалекого, а помощник его, тысяцкий?

— А я их и не видал, посланцев, — пожал плечами Людота. — Пожар тушил на посаде, загорелось у нас, бывает. Потому и сказать ничего не могу.

— Ну что ж. — Хельги решительно стукнул ладонью по столу. — С тебя, друг Людота, и спрос. Коль ты колья втыкал, вот и проделывай теперь проходы, да побыстрее.

— Спроворю, — ухмыльнулся тысяцкий. — Живо смердов кликну.

Он тут же и убежал, загрохотав сапогами по ступенькам крыльца, а Хельги подумал, что подыскал-таки надежную замену боярину Твердиславу. Пока — советника, а уж потом видно будет. Правда, судя по всему, жучила этот Людота изрядный. Но тут так — либо жучила и себе на уме, либо верный, да дурень. А верные дурни — они иногда по своей вредности целой вражеской армии стоят.

Может, не это место? Нет, совсем не это, там вроде такой раскидистой сосны не было… Или была? Твор осматривал берег. Все места причалов, истыканные носами ладей, были похожи, как родные братья. Везде ивы, кусты, липы. Вон, как и здесь… А ну-ка, вроде блеснуло что-то! Неужто кинжал? Отрок быстро направил челн к подозрительному месту, выпрыгнул… и разочарованно сплюнул. Вместо кинжала блестело у корней липы медное височное кольцо с семью плоскими лепестками, которые так любили носить женщины радимичей. Твор поддел ногою находку, перевернул и хотел уж было снова залезть в челн, как вдруг увидал выцарапанные на пластинке письмена — буквицы. Смог и прочитать — Порубор все же успел научить кой-чему… «Радость», «добро», «сыто»… Р. Д. С. Л. — «Радослава»!

Вскрикнув от радости, отрок позабыл про потерянный кинжал и, прыгнув в челнок, быстро погреб к Любечу.

Глава 8

МЕРТВЫЙ КОНЬ

Июнь-июль 868 г. Новгородская земля

Конхобар Ирландец — предатель?! Хельги никак не мог поверить этому. Но все, все здесь, в Новгороде, говорило — даже кричало! — о заговоре, во главе которого стоял Ирландец. Многие местные бояре, увидев сильную дружину князя, пришли с повинной, многие исчезли, растворились в дремучих лесах, так поступил и Конхобар. Умный, жесткий, хитрый и, казалось, верный. Да, когда-то давно, в Бильрест-фьорде, Ирландец, помогавший тогда Черному друиду, был одним из самых коварных врагов молодого Хельги, но уже на следующий год, не дождавшись от друида обещанных власти, богатства и почестей, перешел на сторону юного ярла и постепенно стал одним из самых ценных помощников, которому можно было доверить самое трудное и щекотливое дело. Как вот и теперь в Новгороде, городе себе на уме, где мало кто, кроме старого боярина Всетислава и верных ему людей, честно служил князю. Конхобару, как искренне полагал Хельги, удавалось поддерживать здесь порядок. Но вот — как гром среди ясного неба! Едва зашли на Городище — укрепленный холм на правом берегу Волхова неподалеку от Новгорода, — как тут же известие: воевода Конхобар готовил мятеж, но, устрашившись внезапно явившегося князя, скрылся в лесах, убив стрелой старого боярина Всетислава.

Хельги не знал, что и думать. Выдернув в ярости меч из ножен, ударил по столу — кованное из железных и стальных полос лезвие глубоко ушло в доски. Вытащив его, князь хмуро оглядел собравшихся — людей убитого Всетислава, хотел было яростно вскрикнуть, прогнать, чтоб не толпились… И тут же в голоде его словно забили барабаны, и жуткий холод заволок мозг… на какое-то время.

«Не спеши обижать верных людей, князь! И не верь очевидному. Проверяй!»

Ярл неожиданно улыбнулся. Давно уже подобное не случалось с ним. Значит, тот, кто был его вторым «я», жив! Значит, не зря…

Проверять? Хм…

Аккуратно сунув меч обратно в ножны, князь с улыбкой обвел глазами собравшихся.

— Благодарю вас за службу, бояре, и житьи люди, и старцы градские. Жду к вечеру ко мне в хоромы на пир.

Все сразу заметно повеселели, запереглядывались, зашептались.

— С некоторыми из вас я хочу побеседовать, обождите пока, отдохните — слуги принесут вам квас и еду. Мой сотник вызовет вас по очереди — Князь кивнул в сторону Вятши, застывшего у дверей немым изваянием. В коническом шлеме, украшенном серебряной насечкой, с такой же серебряной, тщательно вычищенной кольчуге, с мечом на поясе и секирой на правом плече, сотник выглядел очень внушительно.

— Вот что, Вятша, — дождавшись, когда все выйдут, тихо произнес князь. — Сейчас пойди поговори с народом, узнай, кто чего ведает, и тех посылай ко мне. Справишься?

— Исполню, княже! — Молодой сотник, поклонившись, исчез за дверью.

Первым явился чернобородый боярин, несмотря на жару, в теплом, подбитом чернобуркой плаще и отороченной собольим мехом шапке. Выслушав его, Хельги милостиво кивнул и, попросив не забывать о назначенном на вечер пире, лично проводил до дверей. Боярин аж покраснел от такого почета. Так же внимательно князь выслушал и следующих, которых набралось примерно с дюжину, остальные посланные сотником люди знали о заговоре крайне мало, да и то с чужих слов.

— Ну, нет, — покачал головой Хельги. — Откровенных слухов нам не надо. Заканчивай, Вятша!

Сотник поклонился.

— Как скажешь, князь.

Он снова застыл у порога. Князь бросил на воина быстрый взгляд.

— Вижу, спросить что-то хочешь?

— Если дозволишь.

— Спрашивай.

— О той пропавшей девушке, Радославе… Она где-то на варяжских торговых ладьях, княже.

— А, помню, помню, — усмехнулся Хельги– — Ты показывал мне височное кольцо с надписью. Желаешь поискать деву?

Вятша кивнул. Князь посмотрел на него и, скептически хмыкнув, поинтересовался:

— И как же?

— Если разрешишь, походим с Твором по пристани, — волнуясь, пояснил сотник. — Поглядим, людей поспрошаем. Может, чего и проведаем.

— Что ж — пожал плечами Хельги, — ищите, неволить не буду. Из дружины кого в помощь надо ль?

— Не стоит! — махнул рукой Вятша. — Многолюдство лишнее ни к чему.

— И то верно.

Получив разрешение, сотник убежал покликать малолетнего дружка своего, Твора. Хельги покачал головой. Вряд ли отыщут они здесь свою деву. Во-первых, варяги не станут особо болтать с чужаками, а во-вторых, здесь Новгород, а не Ладога. Хитрый, затаившийся, проникнутый мятежный духом Новгород, куда и послать кого для проверки — попробуй найди. Вятша прям, как стрела, нет в нем необходимой для соглядатая хитрости и некоей доли коварства, как, скажем, у Конхобара или у того же Ярила Зевоты. Может, зря оставил Ярила в Киеве? Может, лучше было бы взять с собой, сейчас вот и пригодился бы. Впрочем, кто тогда знал про Ирландца? Да и в Киеве… Сельма одна за всем не уследит, а от воеводы Хаснульфа толку мало. Ладно, придется обходиться теми, что есть. Послать в Новгород хитрого пройдоху, лучше всего под видом купца. А купцы-то — варяги, значит, и посылать надобно… Хельги задумался. Есть ли в дружине такие ловкачи? Как не быть. Тот же Стемид — хитер, как лис, правда, подл. Впрочем, для данного дела вполне подходящая личность.

Выглянув в сени, князь кликнул слуг, и вскоре Стемид уже стоял перед ним — длинный, сутулый, с двумя засаленными косицами, падающими от висков, с редковатой рыжей бородкой и асимметричным, словно бы скособоченным, лицом.

— Звал, конунг?

— Ближе к ночи возьмешь челн, поплывешь в Новгород, Утром походишь по торжищу, скажешься купцом. Знакомые есть в городе?

— Поищем, — кивнул варяг. — Вот хоть Горм Синий Плащ из Скирингсаля… Давно в Новгороде торгует.

Хельги кивнул и, кратко проинструктировав соглядатая, выпроводил его из покоев. Потом, вдруг что-то вспомнив, подозвал обратно.

— Вот еще что, Стемид. Там варяжские купцы с утра торговать будут… ну, те, что за нами шли. Вызнай между делом, нет ли у кого на борту «живого товара»? Особенно поинтересуйся красивыми девами. Понял?

Стемид поклонился, приложив руку к груди и пряча усмешку. Девы, значит? Видно, конунгу захотелось красивых наложниц.

На пиру Хельги почти не пил, просто присутствовал, проявляя уважение к гостям — новгородским боярам, и ночью, когда позвали скоморохов да запели песни, поднялся в хоромы, велев зажечь свечи в светлице. Улегся на широкой лавке — сон не шел, все думалось. О заговоре, об Ирландце. А ведь они, заговорщики, испугались. Поразбежались все, затаились. Выходит, не зря он самолично явился с дружиной. Хотел навести порядок в ладожских землях, а вот, поди ж ты, и в Новгороде нашлись дела. Конхобар, Конхобар… Впрочем, что зря причитать? Что имеем-то? А имеем следующее: всю зиму вызревал в городе заговор, множество недобитых противников Хельги, бояр да волхвов, захотели править сами и не давать больше киевскому князю выхода-дани. Против выступал боярин Всетислав, когда-то получивший от Хельги гарантии твердого порядка и законности. К тому же Хельги с Ирландцем вернули ему любимую внучку, буквально вырвав из рук волхвов на тризне по Рюрику. Алуша, младшая жена князя, последовала бы за ним на тот свет, если бы не вмешательство Хельги, Ирландца и Хаснульфа.

Старый Всетислав после того случая всецело доверял этим троим… чем и воспользовался Ирландец, выпустивший стрелу в грудь ничего не подозревающему боярину. Не сам, конечно, выпустил — нашелся потом исполнитель, которого тут же, после признания, и казнили, утопив в Волхове. Вообще, туманная история. Как выходило из слов свидетелей, боярин Всетислав, опасаясь заговорщиков, затворился в своей усадьбе, окруженной высоким частоколом и башнями. Никуда не выходил, пребывая под охраной верных воинов и коротая дни в обществе внучки Алуши, по-новому нареченной Изяславой. Единственным человеком, беспрепятственно посещавшим боярина, был Конхобар Ирландец, усиливший дружину боярина своими людьми, один из которых и достал Всетислава стрелою. Потом бежал, но вскоре был пойман. Жаль, поторопились с казнью. Ирландца же потом видели в обществе волхвов, Малибора и Кармавы, — вместе принесли в старом капище в жертву богам белую лошадь. И вообще, по Новгороду распускались такие слухи, что надобно, мол, сделать Конхобара не наместником, а князем, захватить Ладогу и всю дань брать себе. К Ирландцу вольнолюбивые новгородцы склонялись больше, нежели к сыну Малибора Квакушу, о слабоумии которого знали многие. Но почему Конхобару поверили такие влиятельные волхвы, как тот же Малибор и «ангел смерти» Кармана? Чем же он так привлек их… если привлек? И, желая захватить власть, зачем прислали письмо? Правда, послание то больше касалось Ладоги.

Хельги вздохнул. Скудные были сведения, скудные. Хотя, казалось бы, все лежало на поверхности. Или это так только казалось?

Вечером вернулся из Новгорода Стемид. Довольный, теребил свои косицы и, поклонившись князю, с усмешкой вытащил из заплечного мешка стрелу. Длинную варяжскую стрелу с вытянутым наконечником.

— Ею убили боярина Всетислава.

— А Алуша… Изяслава? Про нее ты ничего не разузнал?

— Нет, конунг. — Стемид покачал головой. — Слыхал только, что была при боярине такая дева. А после смерти его никого в усадьбу она не допускает, я уж как ни старался проникнуть — никак. Говорят даже, и нет ее там.

— Нет? — вскинул глаза князь. — А где же она?

— Не знаю, мой конунг, — пожал плечами варяг. — И вызнать не удалось ничего.

— Да-а, — протянул Хельги. — Не густо… А про варяжских купцов узнал что?

— Узнал. — Стемид потеребил бороду. — «Живой товар» у всех есть, есть и девы, и, вероятно, красивые, только в Новгороде их продавать не будут, повезут дальше, в Ладогу.

— Что ж, — кивнул князь, — там и посмотрим. После ухода Стемида он тщательно осмотрел стрелу, оперенную черными перьями ворона. Неужто и впрямь по приказу Ирландца убили боярина Всетислава? А ведь похоже… По крайней мере, кому-то другому это было бы весьма затруднительно сделать. Но как же Алуша – Изяслава? Затворилась в усадьбе и никого не пускает? Правильно делает — и ее могут под одну гребенку с боярином. После его гибели девушка вряд ли кому-нибудь доверяет. Пожалуй, единственный человек, кому она могла бы хоть что-то поведать, — сам Хельги. Да, нужно ехать самому, и как можно скорее. Дождавшись утра, князь велел снаряжать ладью в Новгород. Визит был обычным — выразить скорбь о безвременно погибшем боярине.

Переправившись через реку, князь под приветственные крики новгородцев сошел по узким сходням. Взобравшись на подведенного коня, вместе с десятью гридями в кольчугах и с копьями он миновал городские ворота и направился к усадьбе боярина Всетислава. Узнав князя, стражники боярина отворили ворота и проводили к Алуше — «приемной дочке боярина Изяславе», так девушка звалась официально.

Изяслава, увидев князя, встала, поклонилась и, жестом выпроводив слуг, предложила широкое, обитое бобровым мехом кресло, в котором, бывало, сиживал и сам погибший боярин.

— Ирландец? — усаживаясь, спросил Хельги.

— Да, — кивнула девушка. Волосы ее были стянуты в тугую косу, поверх надета широкая головная повязка, сплошь расшитая жемчугом, щеки густо нарумянены, так что едва можно было узнать прежнюю Алушу.

— А никто и не узнал, княже, — тихо улыбнулась Изяслава. — Я говорю о слугах, волхвы-то, конечно, прознали сразу. Хотели было возмутить народ, — хорошо, господине Конхобар отговорил их. А потом сам…